Солнечный зайчик. Шанс для второй половинки (СИ) - Ежов Сергей Юрьевич

— Есть немного, мой благородный Атос. Но я верю в то, что мы станем самостоятельными фигурами. Кстати: мы с Диной практически закончили либретто «Призрака Оперы», хотим представить на строгий суд профессионала. Когда Вам будет удобно? Музыка тоже по большей части написана.

— Вот как? Не терпится ознакомиться… Может, соберёмся у меня? Скажем… часов в пять? Вас утроит такое время?

— Хорошо. Я предупрежу Дину. Кто-то ещё нужен?

— Ну, разве что Валера. У мальчика хороший вкус и тонкое чувство слова, думаю, из него вырастет отличный театральный режиссёр. А коли так, ему нужно учиться.

— Отлично! Позову и его. А мы с Диной побудем в роли кошек. Ново. Необычно.

— Кошек? При чём тут кошки?

— Разве не помните? Это из кинокомедии Гайдая — пусть тренируется на кошках.

— Юрий, ты невыносим! Ну, сколько можно шутить надо мной?

— Не над Вами, а вместе с Вами, уважаемая Ирина Сергеевна.

— Ладно, иди на урок, несносный ты человек! — Ирина Сергеевна смотрит на меня с нежностью.

И я отправился в класс, впрочем, звонок на перемену меня застал у самой двери.

С утра я, ради любопытства, включил радио, и прослушал программу новостей. Ближе к концу, диктор, безо всякой скорби в голосе сообщил, что накануне, в результате острой сердечной недостаточности, скончался член союза писателей, Александр Исаевич Солженицын.

Опа! В моём мире эта гнида издохла сильно позже, как бы не в двухтысячных, а тут ему добрые люди явно помогли встретиться с его хозяином, с Сатаной. Интересно! Неужели это результат моей беседы с Бауыржаном Момышулы? Похоже, что так. А раз так, то значит, что он отнёсся к моим словам чрезвычайно серьёзно.

Понятно, что гниду Солженицына он прижмурил не лично, это не полковничье дело. Скорее всего, дядя Баука сообщил кому надо о необходимости зачистить мерзкую тварь, и у этого кого-то есть под рукой подходящие специалисты. А специалисты эти вовсе не из КГБ. А если не КГБ, то кто? Остаётся МВД и Армия. Я не слышал, чтобы у милиции были спецподразделения, связанные с тайным устранением вредных насекомых, а вот у Армии такая структура есть. Спецподразделения Главного Разведывательного Управления Генерального Штаба. Мне ещё в той жизни о них говорил Бобрик. А ещё он говорил, что в ГРУ имеется свой Иуда — генерал Поляков. Придётся о нём сообщить дяде Баука, чтобы и его зачистили. Вспомню имена наиболее известных предателей, и запишу их в тетрадке, которую я потихоньку заполняю воспоминаниями о той истории.

Скорее всего, это станет концом моего здешнего существования, потому что со стороны дяди Баука и тех, кто с ним сотрудничает, глупо будет не использовать мои знания на полную катушку. Я не знаю, как эти знания извлекут из моей головы, но что я после этого останусь жив, очень сомнительно.

Значит, придётся заплатить эту цену.

Собственно говоря, «Призрак оперы» я написал за несколько дней: в той жизни мы с Бобриком дважды смотрели этот спектакль в Москве, а потом я дома неизвестно сколько раз смотрела разные версии от разных театров в записи. Лучше всех постарались американцы — бродвейская версия выше всяких похвал, разве что сильно мешал язык, но в мюзикле, как и опере, главное не слова, а музыка. Потом листы с текстом и нотами лежали, ожидая своего часа, а я лишь добавлял в них штрихи, необходимые по моему разумению. На отдельных листах, в отдельной папочке были эскизы декораций и костюмов, а ещё в одной папочке — соображения о пиротехническом шоу, которое можно будет устроить в случае постановки спектакля на открытом стадионе. Словом, я готовился представить на суд профессионала соображения о спектакле, который можно отправить в мировое турне. А ещё была папочка с киносценарием «Призрака оперы».

Возле дома Ирины Сергеевны, на дороге, меня ожидали Валера и Дина — они живут здесь рядом, им ближе, чем мне. Дина играла на глюкофоне, а Валера пел «запрещённую» песню:

Стрекозёл у маракошка

Берсагат кусок лепёшка

Ай, анан ске стрекозёл!

Моя твой дом труба шатал

Моя твоя трамвай катал

Моя твой мама спать устал

Твоя мой двор навоз жевал

Что в этой песне запрещённого, и кто бы удосужился запрещать её, я ни в той жизни не понимал, ни в этой никак не соображу: всякий тут народ живёт, разные у народа песни, бывают и вполне дурацкие, как эта.

Ночами ещё бывают сильные заморозки, такие, что даже машины не могут сломать лёд на лужах. Но днём совсем даже неслабо греет, все дороги и большая часть полей лежат чёрные, кое-где и сухие, однако, под заборами с северной стороны и в лесах ещё лежит снег. Низины залиты водой, и иногда эти лужи похожи на озёра, такие они обширные. По гигантским лужам при ветре ходят немалые волны, бывает и под метр высотой. Вот и я, пока сюда шел, задумался да угодил ногой в промоину. Хорошо, хоть не упал, но ноги промочил: сам виноват, надо было надеть резиновые сапоги, а я попёрся в ботинках.

Дина мгновенно оценила мой вид, и сделала стойку:

— Юрий, у тебя что, ноги мокрые?

— Да вот, угодил в лужу. Хорошо хоть на ногах удержался, там под водой очень было скользко.

— Побежали скорее, у Ирины Сергеевны попросим сухие носки.

— Ну, пойдём. Только ты не беспокойся так, Дина, чего ты засуетилась?

Ирина Сергеевна приняла нас с трогательной заботой: тут же выдала мне сухие штаны и тёплые шерстяные носки, указала, куда поставить на просушку мокрые ботинки, а сама убежала готовить чай и всё что положено для спасения от простуды. Трёх минут не прошло, как я сидел в глубоком кресле, закутанный в плед, с чашкой обжигающего ароматного чая, а рядом на столике стояли вазочки с вареньями прочими вкусняшками. Валера даже завистливо вздохнул:

— Ну почему это не я промочил ноги?

— Садись за стол, фантазёр, сейчас и тебе чаю налью! — засмеялась Ирина Сергеевна.

Пили чай, болтали на отвлечённые темы, и день был прекрасным, поскольку все мы здоровы, молоды, а впереди целая прекрасная жизнь!

Наконец я согрелся, слегка вспотел, и, наконец, достал из рюкзака папки с бумагами. Я начал читать «Призрака оперы» сцену за сценой, а Дина изо всех сил мне помогала. Валера тоже был при деле: ему передавали листы после прочтения. Ирина Сергеевна, выслушав пояснения по очередной сцене, брала лист с нотами и играла на пианино, а на табуретке рядом лежал блокнот, куда она записывала мысли и замечания, возникающие в процессе.

— Вот, собственно, и всё! — сказал я четыре часа спустя, подав Валере последний лист — Каково ваше мнение, дорогая учительница?

— По-моему, этот музыкальный спектакль нужно ставить, причём в таком виде, в каком он предложен тобой.

— Благодарю за лестную оценку, Ирина Сергеевна. В таком случае дальнейшую судьбу сего опуса передаю в Ваши руки. Все вопросы по тексту прошу адресовать Дине, а всё что связано с музыкой — ко мне.

ПГТ Троебратский, 00.45 18.05.1971 год, вторник

Сегодня я решил посмотреть, что за наследство оставил мне покойный Иваниенко. Откровенно говоря, лезть ночью в колодец было малость беспокойно: а ну как старый уголовник соврал, и там ничего нет? Но против этого предположения говорила активность покойного попа-гипнотизёра и фальшивого гэбэшника. Не стали бы такие люди суетиться впустую — не таков народ уголовники.

Подготовился я весьма основательно: с собой у меня брезент размером два на три метра, мешок для клада, фомка и гвоздодёр, на всякий случай и прекрасный шахтёрский электрический фонарь, с аккумулятором на длинном ремне, чтобы вешать через плечо и рассеивателем, закрепляемом на голове, и маленький электрический фонарик

До дома Иваниенки я прошел, таясь, огородами. По улице никто не отсвечивал, все дома на улице стояли тёмными — народ давно спит и видит сны. Только соседские собаки изредка предупредительно погавкивают, мол, не подходи близко к охраняемой территории. Не подхожу, не нужно мне туда. А вот и колодец. Для начала заглядываю внутрь, подсвечивая маленьким фонариком, на который я установил слабенькую батарейку и синий светофильтр, позволяющий разглядеть, но со стороны практически незаметный.