Ева Ночь - Вверх тормашками в наоборот (СИ)
Если он хотел надавить на сентиментальность, то Леррана не задевало прошлое: он почти не знал отца и мать, а то, что он помнил о них, не заставляло пускать слезу, свято чтить их память или мстить разбойникам, которые отправили родителей на небеса, сделав его наследником всех земель и богатств в семнадцать лет. Благо, больше не было братьев, а особенно сестёр, что могли оспорить его наследство.
Он знал: смерть родителей не случайность. Догадывался, что кому-то выгодно было убрать родителей и подобраться к нему, но Обирайна переиначила планы, а Лерран постарался, чтобы огибали его замок и земли двадцатой дорогой даже мысленно. Он так хотел, он этого добился.
— Я ценю твою заботу, Панграв, — Лерран почтительно склонил голову. Прядь тёмных волос упала на глаза, как крыло птицы. — Но я не делаю ничего предосудительного, а в моих намерениях и целях нет опасности или угрозы. Ни для меня, ни для других людей.
Последние слова он произнёс с нажимом, давая понять, что разговор окончен. Панграв сокрушённо вздыхает, лицемерно качает головой, но это последние аккорды в его партии — он это понимает. Более того — не надеялся узнать нечто важное. Он хотел лишь прощупать почву, чтобы увереннее расставлять свои капканы.
— Ну и славно, мальчик мой, ну и славно… Отдохни, наберись сил, развлекись.
Властитель хлопнул в ладоши, откуда-то потекла тягучая мелодия: немного печальная, слегка заунывная, но расслабляющая, заставляющая забыть о делах. Три девушки танцуют: гибкие тела колышутся, как лианы, извиваются томительно и медленно. Кажется, будто у них нет костей…
Леррану хочется встать и уйти. Подальше от Панграва, его дев, полукровки-сына, что продолжает стоять неподвижно, но понимает: поспешный уход — это бегство, проигрыш, ещё большие сомнения в голове властителя-интригана. Поэтому он остаётся, ест, пьёт, с интересом меряет глазами девиц.
Лерран знает: если он затаится и перестанет делать то, что делал до этого, Панграв насторожится ещё больше. Поэтому нужно идти к цели по намеченному пути, но осторожнее, мягче, виртуознее. Так, как умеет делать только он. Так, чтобы никто не догадался, какой шаг будет следующим.
Глава 35
Побег на озеро. Дара
Ночью выпал снег.
Неуловимая Аха позаботилась о толстых колготах и тёплом плащике для меня — коротеньком, с меховой оторочкой и капюшоном. Первым делом я хотела проигнорировать сии нововведения, но, выглянув в узкую бойницу, которую язык окном называть не поворачивался, поняла, что выделываться не стоит.
Кроме этого, у меня появился выбор сапожек, новых сарафанчиков, платков и прочих мелочей. Обрастала одеждой, как кошка шерстью.
Кажется, время здесь течёт по-другому, а может, события перестроили меня: спала я как убитая, вставала ни свет ни заря, и вечно меня несло на встречу приключениям.
С того памятного дня, когда Геллан грохнул кольцеглота, прошла, наверное, неделя. Никаких особых страстей-мордастей больше не случалось.
По утрам, если удавалось ускользнуть от всевидящего ока господина Зануды, я отправлялась в сад, к толстеющей Тяпке, или на конюшню, где ждал меня Ушан. Мы подружились с Саем, он учил меня ухаживать за ослом и лошадьми, а в промежутках между заботами мы болтали, смеялись, шутили. Сай угощал вкуснющими бутербродами огромнейших размеров и чем-то навроде чая, который готовила его мама из листьев и веточек тех самых желто-коричневых деревьев, что росли во дворе.
Вуг сторонился меня, но я видела, как он прислушивается к нашей болтовне, выполняя работу на конюшне. Сай оказался совой. Я ещё никогда не видела сов так близко! Иногда я просила его преобразиться, он с удовольствием делал это, и я могла посмотреть на его круглые глаза, погладить коричнево-чёрные перышки, потрогать уши с кисточками. Вугу это не нравилось, но я старалась не смотреть на его вечно хмурое, недовольное лицо.
Геллан пытался пресекать мои побеги и беспорядочные передвижения, но почти сразу у меня появился союзник — Мила. Мы будили друг друга и на пару смывались, пока Геллан спал или занимался важными властительными делами.
В саду, усевшись возле урурукающей Тяпки, мы негромко пели и пытались разговаривать. Слова давались Миле с трудом, но она старалась. На людях это была та же угловатая, нелюдимая Мила, что объяснялась больше знаками или кивками. Со мной она раскрывалась, не стесняясь говорить коряво: глотала звуки, слоги, выражала мысли обрывками. Зачастую фразы получались беспомощными, как новорождённые жеребята. Но даже если я не понимала её, подбадривала и потихоньку учила говорить правильно.
Каждое утро ходила Мила к Жерели, стояла на краю по несколько минут. Разговаривала ли, просто смотрела — как знать. Но после молчаливого единения с золотым пятном она становилась спокойнее. Как будто, заглянув куда-то глубоко, черпала уверенность и надежду справиться со страхом.
Тут же, в саду, крутилась неизменная пятерка деревунов. Что они рыхлили, вскапывали, обрезали — не понять, но растения вокруг налились особыми красками, четче просматривались дорожки. Откуда-то вынырнули резные лавочки — ажурные, словно белое кружево.
— Это Вуг делает такое чудо, — доверительно шептала Офа, — у него золотые руки.
— Ну да. И руки, и ноги, и вообще у него всё золотое, — бормотала я, любуясь филигранной красотой.
Офа делала большие глаза, закрывала рот руками и тихонько хихикала. Они никак не могли привыкнуть разговаривать громко, смеяться, шутить. И каждое моё слово воспринимали вначале с испугом: слишком уж я смелой им казалась, а затем либо тихонько хихикали, либо убегали от греха подальше. Похихикать без лишних глаз, я так понимаю.
Каждый день мы ездили в долину: коровы активно сбрасывали шкуры, ткачики, как заведённые, ваяли дома, меданы и детишки научились такие украшения создавать, что дух захватывало.
Вначале женское население обвешалось браслетами, бусами, ожерельями. Затем настал черёд ушей. Буквально за пару дней вся деревня, не моргнув глазом, проколола уши, полюбовавшись всего раз на серьги в моих мочках. Возможно, украшательная истерия приобрела бы катастрофические размеры, но вчера большая часть бабского населения «сдала оружие».
Выяснилось, что украшения из мимей не так уж и безобидны: они усиливали способности, но атака на организм была такой мощной, что большинство, особенно дети, от изобилия побрякушек отказалось. Однако, это не остудило пыл: украшения продолжили создавать. Более того: появились новые «бусины», женское население с маниакальным упорством начало стягивать семена, которые походили на драгоценные камни и вполне годились для нового повального увлечения.
Сегодня я решила тихонько удрать от всех. Давно мечтала смотаться на озеро, пока не наступили настоящие холода. В долине все негласно опекали меня. Никуда нельзя было ступить и шагу, чтобы кто-то не увязался следом, поэтому задумала я побег. Не из противности, а чисто из желания побыть наедине. Спозаранку напялила я тёплые вещички, стянула какую-то еду прямо из кухни, пробралась на конюшню, оседлала Ушана — и только меня и видели.
Впервые ехала я по невидимой небесной тропе одна. Как вам сказать? Ни страха, ни замирания от дерзости своей, ни опасения свалиться или встретить чужака какого-нибудь. Тихо, сумрачно, морозно.
Выехала я ещё до восхода солнца, поэтому радовалась тишине, клубящимся облакам, первым лучам солнца, что прорывались сквозь горы и толщу тумана. Ушан вышагивал бодро, тряс мордой, мотал ушами. Вообще, может, ослы и упрямые животные, но мой то ли радовался своей новой роли, то ли приберёг козни на потом, а пока жаловаться грех: вёз, слушался и вообще был весь такой няшный, хотелось его без конца тискать и баловать.
Мы въехали в долину незаметно, к домам приближаться не стали, а по тропке отправились к озеру. Я побывала здесь всего лишь раз, меданы, как всегда, горланили, поэтому ни осмотреться, ни насладиться красотой не смогла.
Глазея по сторонам, задумалась, засмотрелась, а Ушан всё топал и топал, поэтому мы заехали дальше, чем я планировала. Низко к земле склонились деревья, похожие на ивы: тонкие ветви ползли по земле, стелились ковром, устремляясь к водной глади.
— Надеюсь, они не захотят нас слопать, — пробормотала я, немного забеспокоившись, но ослик мой брёл спокойно. — Вся надежда только на тебя, Ушан. А не то Геллан пустит тебя на колбасу, ежели вдруг чего…
Ушан презрительно фыркнул. Ну да, чего бояться-то… Удерёт — и весь с него спрос. Вскоре тропа пошла круто вниз, и мой послушный транспорт впервые встал, как вкопанный. Как говорится, ни туда, и ни сюда. Вздохнув, я слезла и посмотрела, почему это он так заупрямился.
Тропка еле виднелась, поросшая травой, мелкими кустиками, но опасной мне не показалась. Зато внизу такая красота виднелась, что я аж затанцевала от нетерпения.
