Глеб Дойников - «Пощады никто не желает!» АнтиЦУСИМА
Занятый этими мыслями и терзаниями, вошедший в зал Николай был бледен, но решителен. Он поднял выборных с колен и попросил всех садиться, и на этот раз, к немалому удивлению Вадика, мужики повиновались безропотно. Немного подождав, Николай обратился к делегатам с речью. Для собравшихся же депутатов буря чувств на лице Николая и суровое, решительное выражение его лица означали несгибаемую решимость принять народную петицию, несмотря на происки «врагов народа» (Вадик не удержался и ввернул это выражение еще при обыске Рутенберга). Тихий одобрительный гул, пронесшийся среди почтительно поклонившихся депутатов, был услышан и Николаем. Приободрившись, он вдруг понял, что написанная совместно с Вадиком (опять он, досадливо поморщился Никки, но прогнал эту мысль подальше, пока подальше) речь вполне соответствует моменту.
— Ну что ж, господа рабочие, итак — я здесь. Вы вполне справедливо просили, чтобы я с вами встретился, и вы были услышаны. Несмотря на то, что вашим походом ко мне пытались воспользоваться те, кто готов любым образом помешать усилению моей, НАШЕЙ России. Вы думаете, они хотели в меня выстрелить? Нет, они целились не в Николая Второго, они метили во всю Россию. Вместо того чтобы кропотливо, долго и тяжело работать, строя и перестраивая нашу страну для будущего наших детей, они хотят все сломать. Вот кому из вас, обычных русских людей, придет в голову сначала сжечь старую хату, а потом уже думать, как и где строить новую? Нет и не может быть простых путей в обустройстве такой обширной страны, как наша. И моя смерть ничего, кроме смуты, не породила бы. Да я и сам согласен — в России надо многое менять. Но полностью сносить дом, в котором мы все живем, даже не представляя толком, что именно мы пытаемся построить вместо него… Этого я понять не могу!
— Проклятые жиды! — полушепотом, но с явно различимой ненавистью в голосе донеслось со стороны стола, где сидели депутаты, в которых невооруженным взглядом легко узнавались приехавшие в Питер на заработки крестьяне.
— Кто это сказал? — от неожиданности Николай повысил голос, проклятый Вадик угадал с «репликой из зала» практически дословно, и у него был заранее готов ответ. — Вы правда думаете, что если из трех покушавшихся один иудей, а второй литвин, это как-то бросает тень на всех евреев в России? Простым евреям живется ничуть не лучше, чем русским хлебопашцам и рабочим. Просто не надо путать тех банкиров, заводчиков, купцов и хлеботорговцев, которые наживают миллионы на труде простого крестьянина и рабочего, с вашими соседями — евреями бедными, которые обычно страдают при погромах, вызванных жадностью и беспринципностью евреев богатых. У них, кроме веры, ничего общего нету, а во время погромов, кстати, именно истинные виновные ничуть не затрагиваются. У них-то и охрана хорошая, да и живут они зачастую вообще не в России. Ну и к тому же негодяев и нечистых на руку купцов хватает, увы, и среди православных. А кто конкретно вложил оружие в руки именно этих троих, разберутся жандармы. И забудем пока об этом, мы здесь собрались не за этим. Лучше наливайте чай и давайте поговорим о том, как нам сделать жизнь в России лучше для всех нас. Чтобы вам было легче и выгоднее работать, а мне не приходилось проверять всех идущих ко мне за правдой на металлонаходителе. Прежде всего, у меня есть для всех нас хорошая новость. Как мне вчера сообщил из Токио мой брат Михаил, переговоры о мире с Японией практически завершились. Еще необходимо уточнить кое-какие мелкие детали, но перемирие уже официально переросло в мирный договор, и военные действия не возобновятся. Наши солдаты и матросы опять доказали, что они лучшие в мире, очередная война закончилась, дай Бог последняя во время моего царствования.
Услышав это заявление, Вадик про себя хмыкнул. Похоже, что в неизбежность грядущей мировой войны Николай все еще не верил. Придется продолжать убеждать, уговаривать, доказывать очевидное ему, но столь неявное всем остальным. Надоело. Льстивые, угодливые взгляды придворных в лицо и шипение в спину… Из кабинета министров нормальные отношения сложились только с Коковцевым и Зубатовым, с остальными на ножах. Еще бы, царский любимчик, докторишка позволил им подсказывать, что надо делать… Распутина в конце концов за это и убили, не повторить бы его незавидной судьбы. И какие идиоты добровольно лезут во власть, если, конечно, не пытаются награбить побольше и побыстрее? Или фанатики типа Гитлера или желающие любой ценой построить жизнь страны так, как им видится правильным, работяги-бессребреники, типа Сталина… Николай тем временем продолжал речь, более-менее придерживаясь оговоренного сценария. Вадик еще раз мысленно поблагодарил друга, студента МГИМО. Тот на пятом курсе уже работал в МИДе и рассказывал, что высоким руководителям готовятся не только тезисы к беседе, но и пишутся ответы на возможные вопросы, которые может поднять собеседник. Вадик вчера с лихвой воспользовался хорошей идеей и, мобилизовав Ольгу, расписал Николаю возможные ответы. И про сионистов, и по земле, да и по другим темам, которые только могли родиться в неискушенной высокой политикой крестьянской голове. Даже, воспользовавшись опытом друга, тост о процветании России приписал. Но реакция Николая, с которой тот воспринял столь помогающие ему сейчас шпаргалки, была неоднозначна… Самодержца явно начинала напрягать столь явная и близкая опека.
— Я помню, что обещал своим подданным сразу после войны учредить Государственную думу. Так что все ваши требования по поводу политических свобод я считаю удовлетворенными, наш указ об этом будет обнародован через пару дней. Насчет же фабричного законодательства — русские законы в этом вопросе уже самые прогрессивные в мире, можете ознакомиться, на выходе каждому будет вручена брошюра со сравнением законов о труде в России и других странах. Но вот исполнение этого самого законодательства в нашей обширной державе… Помните, как говорят? «Строгость российских законов компенсируется необязательностью их исполнения», и, к сожалению, это тот самый случай. Но даже я, император, не в состоянии следить за каждым заводчиком и фабрикантом. Единственный возможный способ, как видится мне, это развитие профсоюзов и воздействие на хозяев через них. Любые справедливые требования, которые не противоречат рабочему законодательству или ведут к его совершенствованию, получат полную поддержку мою и государства. Любым справедливым экономическим стачкам я повелеваю полиции не препятствовать. Но недавно мне доложили, что на одном заводе рабочие во время стачки требовали установить в цехах поилки с розовым шампанским, а пришедшего пристыдить их инженера бросили в чан с кислотой. Это не борьба за права рабочих, это опьянение своей мнимой силой и кажущейся вседозволенностью! И в подобных случаях все виновные будут наказываться строго по уголовному уложению, без всяких поблажек на мнимую «борьбу за рабочее дело». А для политической борьбы теперь будет Дума, выбирайте туда ваших представителей, и они за вас будут говорить. Ну а пока — самовары поспели, приступим, господа.
Какое-то время депутаты переваривали речь государя, запивая вкуснейшее печенье лучшим в России чаем, от «поставщика двора его императорского величества». Время от времени то в одном, то в другом углу полыхали магниевые вспышки, фотокорреспонденты готовили завтрашний отчет о встрече императора с народом. Из речи Николая выборным было понятно далеко не все. И если рабочие могли считать свои требования почти полностью удовлетворенными, то вот крестьяне… Их и было-то в этой депутации совсем немного, все же Санкт-Петербург — столица империи, и крестьяне тут были в меньшинстве, в отличие от остальной России. Хотя копни фабричного рабочего — он наверняка окажется вчерашним крестьянином, но круг интересов уже несколько другой. Только несколько человек в старомодных армяках сидели тесной группкой и, кажется, до сих пор не могли поверить, что «распивают чаи» с самим императором.
— Ваше величество, — раздался робкий голос из крестьянской части депутации, — а как быть с землей? Как наделы ни дроби, а все равно не прокормиться. Если хоть какой неурожай, а это почитай кажный третий год, то голодно. Мы-то ладно, сами-то мы вытерпим, но детки с голоду мрут…
Последняя фраза была сказана тихим голосом человека, который явно пережил подобную трагедию в прошлом. И именно эта обреченная покорность судьбе и добила Николая. Дальше встреча пошла уже совершенно не по задуманному сценарию.
— Господи, вразуми нас, неразумных! — Из руки Николая выпала изящная чашка тончайшего китайского фарфора и со звоном разбилась об пол. — Как можно жить в самой обширной стране мира и жаловаться, что нету земли прокормить семейство? Как в прошлый голодный год в одной губернии могло быть потрачено на водку больше, чем потребно было на хлеб для всех голодающих той же губернии и семена для следующего сева?[37] Почему, если нет пахотной земли, не поехать всей семьей туда, где дадут земли столько, сколько эта семья сможет пахать? Неужели проще остаться с миром, с общиной и смотреть, как пухнут с голоду твои дети, чем уехать с семьей в Маньчжурию или Казахстан? Даже если я отберу у всех крупных землевладельцев в Центральной России всю их землю и поделю между всеми крестьянами, то им выйдет прибавка по одной десятине. Стоит ли устраивать кровавую войну внутри России ради столь незначительных наделов?
