Геннадий Ищенко - Коррекция (СИ)
— В России все должно получиться, — согласился Молотов. — Разве что с Кобой что случится, да и то не факт, что Лаврентий не доведет начатого до конца. В национальных компартиях будут проблемы.
— Пока в союзных республиках нет национальных армий, на эти проблемы можно наплевать! — махнул рукой Маленков. — И чистить их не все сразу, а по одной. Если где‑нибудь поднимут бучу, им же будет хуже.
На следующий день Кузнецов сформировал два десятка групп из работников Секретариата, членов Комиссии партийного контроля и привлеченных коммунистов, присланных Поповым. К концу дня часть набранных для этих комиссий работников по разным причинам отсеяли и к каждой прикрепили по одному следователю МГБ, а в Москву доставили еще трех задержанных членов ЦК. На следующее утро все группы начали работу с партийными архивами и документами, переданными им Поскребышевым.
— Они уже вышли за рамки ЦК, — сказал Маленков Молотову в перерыве, — а следствие уже передает первые дела в суд. Там все прозрачно, поэтому долго канителиться никто не будет. Первые приговоры должны быть уже через неделю. Умно сделали, пустив первыми этих: после них ни у кого уже не будет никаких сомнений в справедливости суда.
— К тебе еще Берия не подходил? — спросил его Молотов. — Значит, подойдет. Коба хочет, чтобы в «Правде» время от времени появлялись публикации видных деятелей партии в поддержку принимаемых мер. Мы с тобой пока еще видные, нам и писать. Меня он попросил это сделать завтра.
— Я его еще сегодня не видел, — ответил Маленков. — Обратится — напишу.
— А Коба хитер, — сказал Молотов, оглянувшись перед этим посмотреть, нет ли кого поблизости. — Всем накрутил хвосты и уехал в Кунцево.
— Если дело не выгорит, он может и выкрутиться, сдав Лаврентия, — понизив голос, сказал Маленков. — Хотя, если все так пойдет и дальше, то это вряд ли. Ему не простят.
— Нам никому не простят, — вздохнул Молотов. — А этими статьями мы себя привязываем к Лаврентию. Теперь уже, хочешь не хочешь, придется идти до конца. Да и не верю я в то, что все ограничится статьями. Смотри, Лаврентий и, похоже, к нам.
— Здравствуй, Егор! — поздоровался Берия. — Тебя я еще сегодня не видел. Вот что, товарищи, есть мнение, что все члены Политбюро с сегодняшнего дня должны быть обеспечены надежной охраной. Работников комиссий это тоже касается. Не исключена возможность терактов. На работу и домой вас будет отвозить не только служебный автомобиль, но и машина с охраной. И просто так вам пока нечего разгуливать. Позвоните, и приедет охрана. И это не шутки и не перестраховка. За одну статью можете получить пулю. Будут задеты интересы слишком многих, а у партийных работников оружия достаточно.
Глава 13
— Смотри, как поливает! — сказала Лида, подойдя к окну. — И, похоже, что это надолго.
— Что же ты хочешь, малыш, — Алексей отложил газету и, подойдя к ней, обнял, — уже середина сентября. Для дождей самое время.
— Я тебе говорила, что не люблю осени? Она мне всегда напоминала о смерти.
— Тебе ли думать о смерти? — засмеялся муж. — Мне впору записывать себя в совратители малолетних. Светлана правильно сказала: больше семнадцати тебе не дашь. Если бы ты была такой, когда мы встретились, тебе не пришлось бы проявлять инициативу, я бы сам из штанов выпрыгнул!
— И никто этого почему‑то не замечает!
— И не заметит, — Алексей подошел к висевшему на стуле кителю и достал удостоверение. — Посмотри на фото. И заодно на дату рождения.
— Переделал? — спросила она.
— Если бы. Ты свой паспорт давно раскрывала?
— Вообще не раскрывала. Как положила в шкаф, так он там и лежит.
— Вот возьми и посмотри. И учти, что я его тоже не касался.
— Как такое может быть? — растерянно спросила Лида, открыв паспорт. — Фотография изменилась и дата рождения на десять лет позже…
— Наверное, тот, кто подарил нам юность, не хотел, чтобы его подарок нам навредил. Отсюда и изменения в документах, и то, что никто не замечает нашей молодости. Я думаю, все изменилось не только в наших документах, но и в паспортном учете, и в моем деле в министерстве. Благодари своего бога, или кто он там есть на самом деле. Только все это нам дали авансом, нужно будет еще отработать.
— Хрущева нет, чистка ведется, чего же еще? Что там нового в газете?
— Ничего нового, — ответил Алексей. — Все, как и было, и слава богу. Уже больше недели нет ни одного смертного приговора. Сажают, снимают с должности, а то и просто в ней понижают, но расстрелы прекратились. Основных мерзавцев убрали, осталась мелочь. И своих орлов на периферии Берия почистил. Теперь любителей искать заговоры там, где их нет, поубавится. После смерти Жданова арестовали всего трех врачей.
— А они виноваты?
— Мне, малыш, об этом забыли доложить, — Алексей улегся на диван и позвал жену. — Ложись рядом, полежим. Все равно тебе нечего делать.
— Если хочешь, я дело найду! — игриво ответила Лида, ложась рядом. — С этой нежданной молодостью я рядом с тобой просто так долго лежать не могу. И ты вон на меня реагируешь!
— Это позже, — сказал он, отодвигаясь. — Так вот, о врачах. В мое время об этом разное писали, причем не исключали и заговора. Уж очень неприятной фигурой был Андрей Александрович. Возмущало не столько наказание тех, кто его лечил, сколько масштабы репрессий. Начали с врачей, причем посадили многих, потом перекинулись на евреев.
— Я смотрю, у вас их вообще не любят, особенно руководство.
— Руководство их как раз любит, — рассмеялся Алексей, — причем в самом буквальном смысле. Почти у всех руководителей жены являются еврейками. Исключением были Ленин, Сталин и Калинин, может быть, кто‑то еще, но они погоды не делают. Понимаешь, в антисемитизме виноваты сами евреи, их неуемное стремление пролезть во власть и все взять под свой контроль. Такие, конечно, не все, но многие, а остальным приходится за них отдуваться. Их в нашей стране всего четыре процента, а во властных органах временами набивалось до половины. Их мало там, где нужно тяжело и долго вкалывать, но много, где чистая и выгодная работа. И объясняли это в мое время некой еврейской гениальностью. Мол, никто не мешает и русским становиться известными врачами, композиторами и режиссерами. Никто не спорит, что среди них немало способных людей, но настоящая еврейская гениальность в другом. Они очень хорошо могут использовать поддержку своих соотечественников для устройства личных дел. В результате, если этому не противодействовать, получим непропорционально большое представительство людей этой национальности во всех значимых органах государства. И кому, кроме них самих, такое понравится?
— Я вспомнила, что отец как‑то говорил, что до взрыва евреи контролировали больше трети мировых финансов. О чем был разговор, уже забыла, а это почему‑то запомнилось.
— Ну их! — сказал Алексей. — Ругать евреев это все равно что жаловаться друг другу на плохую погоду. Скажи лучше, когда отдашь Сталину его портрет? Мне очень интересно, как он отреагирует на твою работу.
— Светлана просила без нее не отдавать. Она хотела сначала посмотреть сама.
— Мне ее, если честно, жаль. Она к тебе привязалась, а нам скоро отсюда уезжать.
— Дурак ты, Леша, — Лида перевернулась так, чтобы лежать к мужу лицом, и рукой взъерошила ему волосы. — Это она не ко мне, это она к тебе привязалась. Какие же вы все‑таки мужчины невнимательные! А ты в этом многих переплюнул. Мне пришлось самой раздеваться и забираться к тебе в кровать, чтобы обратить на себя внимание! Да, что ты только что сказал насчет поездки?
— Я уже несколько дней ничего не пишу, а Лаврентий говорил, что после этой работы нас должны отправить в один из закрытых научных центров. Лично я уеду с радостью — так надоела писанина. И тебе там будет гораздо интересней.
— А как же твои родители? Ты ведь думал съездить и взглянуть одним глазом?
— Как думал, так и передумал, — ответил Алексей. — Понимаешь, когда я сейчас думаю о таком визите, сразу накатывает страх, и я не могу понять его причины. Раньше такого не было. Наверное, мне так показывают, что этого делать не стоит. Мама сейчас, кстати, беременна мной.
— Когда ты так сказал, мне тоже стало страшно! — Лида прижалась к мужу. — Что если из‑за изменений в будущем с тем тобой что‑то случиться? Ты не исчезнешь?
— Вряд ли, — подумав, ответил он. — В любом случае его судьба не повторит мою, а, значит, это уже будет другой человек с моей внешностью. И раз я еще не исчез, не исчезну и дальше.
В дверь постучали.
— Кого еще принесло! — Лида вскочила с дивана, поправила прическу и пошла открывать дверь, которую они днем запирали. — Света! Вот не ожидала, что ты приедешь в такую погоду. Снимай быстрее плащ, а зонт положи в угол. Да не закрывай, быстрее высохнет.
— Я от машины до дачи дошла под зонтом, — сказала Светлана, снимая плащ. — Понимаете, ребята, почему‑то вдруг стало тоскливо и захотелось вас увидеть. Оставила сына няне и вызвала машину. Не прогоните?
