Андрей Смирнов - Рыцарь
...Тибо ворчал: мол, опять сплошные расходы выйдут – снова и щит чинить придётся, и копья покупать новые, и доспех, который, как пить дать, попортят, придётся латать. А уж если с доспехом попортят шкуру младшего сынка старого графа Монгеля, тогда ему, Тибо, беда: что ж он старому графу скажет, как перед ним оправдается?
«Вот выдумали блажь, – бубнил мой слуга. – Добро бы ещё война, а развлечения ради друг друга и доспехи портить...»
Впрочем, ворчал Тибо лишь когда поблизости не было ни тамплиера, ни барона Родриго. Их-то он побаивался, а вот меня, похоже, – уже нет. Почувствовал слабину, мерзавец. Обнаглел.
* * *Прежде чем отправляться в Тулузу, заехали в Безье. Поскольку барон Родриго был вассалом Роже Безьерского, он должен был, как и положено верному вассалу, сопровождать своего сюзерена в этой поездке.
Разумеется, как только папский легат убрался с его земель, неуловимый виконт Роже чудесным образом нашёлся. Когда мы приехали в его замок, он уже был по горло в заботах по поводу предстоящего путешествия – как-никак, во время поездки он будет возглавлять весьма значительный отряд рыцарей и баронов, и следовало озаботиться не только тем, чтобы все они прибыли вовремя, но и тем, чтобы каждый человек в свите виконта был надлежащим образом экипирован. Далеко не все рыцари, собиравшиеся под рукой виконта и благородством своего происхождения не уступавшие ни Роже, ни самому графу Раймону, могли похвастаться столь же благополучным материальным положением. Были и такие, у которых значительная часть их имущества заключалась в мече и коне, – а виконту Роже хотелось, чтобы его свита блистала, сияла и выглядела богато и достойно на фоне прочих рыцарей и баронов, спешивших в Тулузу вместе со своими сеньорами.
Виконт принял нас весьма любезно. Когда Родриго мрачным голосом начал рассказывать о том, что его отлучили от церкви, Роже расхохотался и хлопнул барона по плечу:
– Полно, полно, не переживайте так, любезный! Что ещё можно было ждать от этих купцов, торгующих отлучениями и индульгенциями, как будто бы это пшено и пиво? Полно... Господь давно забыл о них, равно как и они – о Нём. Вы ведь знаете, что недавно я и сам был под отлучением. И если бы не некоторые... материальные неудобства, чихал бы я на Рим и не потратил бы ни марки, чтобы выкупить себе прощение. Да кто они такие, чтобы распоряжаться моей душой и моим спасением? Шайка торгашей и лицемеров, только и всего! Если бы не их власть над огромным стадом, слепо следующим за столь дурными поводырями, если бы не... эх, да что говорить!.. Я подскажу вам, барон, кому в Риме нужно дать и сколько, и разъясню, как держать себя с ними. Ручаюсь, не позже чем через год отлучение будет снято.
Родриго слушал своего сюзерена и мрачнел с каждым его новым словом. Совсем в другом свете виделись ему вещи, о которых с такой лёгкостью рассуждал Роже. Мне припомнилось всё то, что и прежде доводилось слышать о Безьерском виконте: о том, что он открыто исповедует ересь, а над римским вероучением откровенно смеётся. Похоже, это были не только слухи.
По старой римской дороге, минуя Каркассон и Кастельнодари, мы приблизились к столице Тулузского графства. Родриго красовался на чёрном, как смоль, жеребце покойного Гийома де Боша: как оказалось, после нашей размолвки в аббатстве Сен-Жебрак барон отправился в Эжль и выкупил-таки у епископа Готфрида Зверюгу.
Поезд виконта Безьерского состоял приблизительно из шестидесяти рыцарей и дам благородного происхождения, а что же до прочих сопровождающих: оруженосцев и слуг самого разного звания, то их было вчетверо или впятеро больше. По дороге к нам прибился балаган бродячих циркачей и жонглёров.
Жонглёрами здесь почему-то называли певцов и музыкантов. Впрочем, жонглировать эти артисты тоже умели. Виконт разрешил им ехать позади рыцарей и дам, но перед оруженосцами, к большому неудовольствию последних – ведь многие из них также были знатного рода. На стоянках жонглёры развлекали нас трюками и песнями, а также декламированием стихов. Впрочем, музыки и поэзии у нас и без этой компании было бы вдосталь – почти половина рыцарей из свиты виконта и даже несколько дам именовали себя «трубадурами», а посему полагали себя вправе терзать слух окружающих. Музыка была ещё ничего, но вот смысл, как сказали в России, смысл этих стихов без пол-литры не поймёшь. Я честно пытался разобраться. Положение рыцаря обязывает. Особенно если сам рыцарь слывёт незаурядным сочинителем. Но въехать в это словотворчество было не легче, чем скакать по болоту. Вроде бы и о любви поют, но настолько туманно и запутанно: один намёк указывает на другой намёк, третий – на неведомую тебе фразу, содержавшуюся в песне какого-нибудь другого трубадура, и так далее. Казалось, чем запутаннее песня, тем больше похвал она вызывает у окружающих. Чтобы не показаться окружающим полным валенком, вопросов я старался не задавать и по возможности делал вид, что в творчестве сём являюсь экспертом. Моё положение осложнялось тем, что настоящий Андрэ де Монгель тоже был трубадуром, и отнюдь не безызвестным. В начале путешествия до меня не раз и не два докапывались – хотели, чтобы я спел что-нибудь своё. Особенно замучили дамы. «Эн Андрэ, а это не вы ли сочинили кансону, посвящённую одной... не будем называть её имени... хи-хи-хи... марсельской баронессе?» Чтобы пресечь домогательства, я во всеуслышание заявил, что дал обет десять лет не трубадурствовать. Сработало. От меня отстали.
Я выяснил, что все здешние песни делились на две большие группы. Те, в которых пелось о любви (а таких было большинство), назывались кансонами, а те, которые были посвящены всем остальным событиям (например, войне, политике, нравам тех или иных владетельных синьоров), назывались сирвентами. Я также понял, что когда песня заканчивалась и начиналось её обсуждение, ни в коем случае нельзя было говорить ничего вроде банального: «Мне понравилось» или: «Мне не понравилось». Следовало выдать что-нибудь типа: «А вы заметили, в этой кансоне есть определённое изящество? Вот, например, во второй строфе?..» – и значительно при этом посмотреть на ту даму, которой предположительно эта кансона была посвящена. Дамы и трубадуры тут же приобретали столь же значительный и понимающий вид и переключались на следующую жертву, которая должна была выразить своё мнение по поводу услышанного.
Надо признать, что среди заумной лабуды редко, но попадались и интересные вещицы. Хороши были, например, сирвенты Бертрана де Борна. Но когда один из рыцарей стал вспоминать кое-какие старые сочинения этого трубадура, виконт Роже тут же приказал ему замолчать.
– И не вздумай этого в Тулузе петь, – прибавил Роже, – забыл, кто брат Раймоновой Иоанны? Скорее всего, он и сам на турнире будет. Так что помалкивай. Ссориться из-за тебя с английским королём мне неохота.
«Ага, – подумал я. – Есть шанс поглядеть на самого Ричарда Львиное Сердце». И заодно убедиться, что мои галлюцинации соответствуют (или не соответствуют) истине. М-да... Моя история закручивалась посложнее, чем местные канцоны. Истина, Ненависть и Сила. Чудотворец с еврейским именем Иммануил, прозрачно намекнувший на то, что пережил распятие. (Ну и что! Как будто распяли только Христа! Да в Древнем Риме распяли столько народу, что хватило бы немаленький город заселить!) Ещё – чудотворец Иммануил, залатавший мою шкуру и намекнувший (невнятно, по обыкновению всех пророков), что в происходящем со мной есть Великий Смысл (приятно, чёрт возьми!), но роль моя может быть весьма паскудной (а вот этого не надо!), если я облажаюсь.
Ладно, жизнь покажет. Что он там говорил насчёт Испании? Ладно, подождём. А пока повеселимся.
* * *Тулуза. Граф Раймон встретил своего непокорного (воевали и не раз) вассала Роже с отменной любезностью. Видимо, на этот год приходилась мирная полоса их взаимоотношений.
Графу Раймону на вид было лет тридцать пять. Среднего роста, с тёмными волосами и смеющимися глазами, он двигался с прирождённой грацией, а беседы вёл с такой непринуждённостью, что вмиг очаровывал собеседника. Мы обменялись лишь несколькими словами, а я уже почувствовал симпатию к графу Тулузы.
Расположились мы не в самом городе, а в одном из предместий. Также поступали и другие прибывшие на празднество, ибо графский замок не мог разместить в себе всех гостей. Неподалёку от шатров уже велись работы по сооружению будущего ристалища: там возводили изгородь, ставили ворота в противоположных концах арены, плотники сколачивали скамьи и ложи для дам и благородных господ, укрывая их широкими навесами.
По устоявшейся уже традиции, прибыв в незнакомый город, я занялся осмотром местной экзотики. Тибо уныло тащился следом.
Часа два мы разъезжали по улицам Тулузы, прячась от полуденной жары в тени домов. По большому счёту, этот город ничем особенным не отличался от остальных городов, на которые мне довелось полюбоваться за два месяца моего пребывания в двенадцатом веке, но всё-таки было в нём что-то... не знаю, как это объяснить. Просто на сердце у меня вдруг стало легко и приятно. Мы выехали на площадь, располагавшуюся в центре города. По периметру – двух– и трехэтажные каменные дома. На первых этажах – заведения, необходимые каждому городу: пивные, торговые лавки, мастерские. Вторые и третьи этажи домов, которые побогаче, украшены балкончиками, арочками, какими-то финтифлюшечками... Слева – невысокая церквушка с большим рельефным крестом на фасаде... А говорили-то: еретики! еретики!..
