Виктор Дубровский - Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ)
Позже, уже сидя за вечерним столом со скудной постной трапезой, он пристально вглядывался в лица Славки и Сашки, пытаясь увидеть в них какие-нибудь следы изменений.
— Ты чё это, Кость?
— Так… смотрю вот на вас, насмотреться не могу. За собой последнее время никаких феноменов не замечали?
Слава пожал плечами:
— Да нет, вроде. Живём, как жили. Ты лучше расскажи, как ты там воевал, каким криминальным способом денег добыл?
— Экспроприировал экспроприаторов, как классики завещали, — ухмыльнулся Костя, — Мыш, а ну спать вали, хватит тут уши греть со взрослыми.
Мыш беспрекословно подчинился.
— Реализовал, так сказать, своё право меньшинства на реквизицию доли общественного богатства, узурпированного большинством. Ребята, ну ей-богу, не надо вам этого знать. Меньше знаете, крепче спите, я вам точно говорю. Деньги это чистые, не бойтесь. Насчёт того, что на них нет крови, божиться не буду, но я с кистенём по большой дороге не ходил. Честное пионерское.
— Ну уж нет, брателла, ты давай, выкладывай, банду сколотил уж наверное?
— Какие вы чёрствые, циничные люди.
При дрожащем свете воскового огарка Сашка никак не мог разобрать, то ли Костино лицо покраснело, то ли почернело. Обострившиеся скулы обтянуты обветренной кожей, щёки ввалились.
— Что-то ты отощал настолько, что совсем на татарина стал похож
— На калмыка, — пояснил Костя, — дед у меня калмык. Ну так вот, вместо мечты всей жизни у них — марш бросок на пятнадцать вёрст с полной выкладкой, потом какое-то непонятное рукомашество, и, главное, никак нельзя сачкануть. Гы-гы-гы.
Он торопливо ел, не разжёвывая, кашу, и продолжал свой рассказ:
— Я всё ждал, когда они меня убивать соберутся. Они же себе в голове придумали, что жисть будет у них малина, сходил, пограбил — и сразу кум королю. Бабы, выпивка и парчовые портянки. Кстати, почему у них, причём поголовно, мечта всей жизни парчовые, край — шёлковые, портянки? И обязательно, чтоб красные. Какой-то, видимо, древний архетип. М-да. Соразмерно возможностям должны быть потребности, а не так, увидел красивое и побежал хватать. Я им разъяснил их порочную логику.
Он уже бормотал, едва слышно, в полудрёме. Потом тихо всхрапнул и затих.
— Пошли, Саша, пусть человек отдохнёт.
Костя встрепенулся, покачиваясь, встал из-за стола и пробормотал:
— Спать, спать. Подарки завтра.
Ефим Григорич, с появлением Славки в своей жизни, несколько умерился характером, только иногда ворчал:
— Долго ли пролежал, глядь, уж везде беспорядок. А умри — и все прахом пойдет.
Но, тем не менее, перестал на всякий бряк в одном исподнем выскакивать на улицу, стал гонять по делам Славку, оттого поправился здоровьем, да и валенки, отобранные у Гейнца, пришлись ему впору. Костя с утра преподнёс ему волчью доху и подходящую шапку, из тех, с тайного склада, что вполне прилично сохранились в сухих, проветриваемых помещениях, а не сгнили в сундуках.
— Вы что тут, как кошки угорелые мечетесь? — спросил Костя, увидев нездоровую суету в усадьбе.
— К свадьбе готовимся, — на лице Ярослава было некое мечтательное выражение.
— А ты что мрачный, Саня?
— Сердце моё преисполнено горечи, — буркнул Саня, — выкинули нас, как щенят.
— Тьфу-ты ну-ты, рассказывайте.
Ярослав долго не мог понять, к чему Анна заводила издалека все эти разговоры, про то, что живут они во грехе. То есть, было совершенно очевидно, что это намёки, но Слава всё никак не мог понять, к чему они. Ровно до тех пор, пока Анна, поняв, что прозрачные вздохи уходят впустую, прямым текстом не объявила ему, что беременна. Тут Славку схватил судорожный припадок, потому что он теоретически, конечно же, представлял, откуда берутся дети и что нужно делать в таких случаях, но практически — нет. Более того, он и подступиться к этому вопросу не мог, боясь всё испортить. На путь истинный его наставил Сашка, заявив:
— Баран. Ты, Слава, хоть умный с виду, а по жизни — дурак дураком. Иди, припадочный, пади на колени и проси руки, как полагается. Хотя нет, сиди.
Саня сходил к Глашке и напрямую спросил, что ж та, дура набитая, молчала до сих пор? Заодно вызнал, как происходит в порядочных домах порядочное сватовство. Поскольку дом, строго говоря, порядочным не являлся, Саня секвестрировал волевым решением половину обычных при сватовстве этапов, вроде смотрин и прочих приседаний, подкупил попа и наконец, взвинтил в нужное состояние Ярослава.
— Так, иди прям сейчас к Анне и проси её руки. Как полагается, встань на одно колено и всё такое.
— Зачем… как? И так вроде… Вроде у нас и так всё ясно?
— Придурок. Женщинам иной раз важнее не факт, а ритуал. Понял, не? Процедура, как ты любишь выражаться. Церемониал, то есть. Без надлежащей процедуры они всё как-то не всерьёз всё воспринимают, может и обидеться, поверь, я знаю, что говорю. Всё, иди, не тяни вола за хвост.
Ну и далее всё прошло, как по писаному. Молодые бухнулись в ноги Ефиму Григорьевичу, с иконой в руках, с просьбой благословить. Старик, как и положено, не сильно кочевряжился, а тут и поп подоспел. Так что сговор прошёл по всем правилам, и свадьбу назначили как раз на Святки, из расчёта не сильно потратиться на угощение, да и все ребята должны к этому времени быть в сборе. Теперь Анна Ефимовна стала не, прости господи, сожительница заблудшего проходимца, а вполне себе невеста, что сразу же сказалось на её настроении, и вообще, атмосфере в доме.
Зато в следующий приезд уже Саня сидел за столом и обнимал свою лысину обеими руками:
— Не, я чо, я готов женится, ежели такое дело…
— Нет, Александр Николаевич, — Слава поправил очки на переносице, — на Глашке тебе жениться никак нельзя. Не тот формат. Мы тут с Аней посоветовались, и она решила Глашку выдать замуж за… ну неважно. Короче, выдать.
Так и разрушилась Санькина буколическая жизнь.
— А Глашка-то что? — спросил Костя.
— А ничего. Рыдает. От счастья, наверное. Родня этого пацана взбрыкнула было, но пообещали за Глафирой в приданое коня, пять рублей денег, на том те и успокоились.
— Тэксь, мужики, давайте вечерком соберёмся, потолкуем о наших планах на будущее. В свете вновь открывшихся обстоятельств. А мне пока надо с Мышом позаниматься.
— Пиши. Ра-бы не мы. Мы не ра-бы. Бо-га-ты-ри не вы…
Затрещина. Мыш тяжко вздохнул, рука его дрогнула, на бумажный лист упала ещё одна клякса.
— Сколько раз говорить, «не мы» пишется раздельно! Ма-ма мы-ла ра-му.
— Зачем же так, Костя? Гражданин граммар-капрал? Подзатыльники? — вмешался в процесс Ярослав.
— Подзатыльник — наиболее гуманный способ показать ученику, что он не прав. Ты в своей школе можешь выбирать, кого учить, а кого нет. А я пользуюсь тем, что есть, — ответил Костя.
— Так отдал бы в школу, учился бы он с детьми, нормально
— Нельзя его от себя отпускать. Дед Микеша, царствие ему небесное, внушил пацану совершенно асоциальные установки. О превосходстве одних видов деятельности перед другими. Да. Вот теперь всю оставшуюся жизнь придётся перевоспитывать.
Гейнц, сидевший возле печки и гревший свои тупорылые ботинки, что-то пробормотал.
— Что эта немчура мелет? — переспросил Костя.
— Одобряет твои садистские педагогические методы, — перевёл Саня.
Гейнц вообще-то всегда смотрел на Сашку, как на образец преступного легкомыслия, скрепя сердце соглашаясь с тем, что Трифон таки да, Трифон — мастер. И поступает очень правильно, что своих учеников гоняет и в хвост, и в гриву. «Шпицрутен — вот лучший учитель, — вещал он. — Херр Кюммелькранц так воспитывал меня, и я так буду воспитывать. И тебе советую».
— Он говорит, что русские розги слишком мягкие для учеников, нужно, как в Швабии, шпицрутены использовать.
— Я вот на нём в следующий раз испробую, когда русский язык начну с ним учить, — уведомил Шумахера Костя посредством Сашки.
— Что, кстати, у Калашникова на подворье осталось? Что надо эвакуировать? Как это вы так, а?
— Вот так, — ответил Саня, — буйный этот Калашников, невменяемый. И с ним ещё пара то ли приказчиков, то ли работников. Взашей вытолкали, и гуляй, Вася. Осталось там кое-что, карета, к примеру, Гейнцева, полбочки оборотной смеси, инструмент.
— Хам, — резюмировал Костя, — а хамов надо учить. Воспитывать. Завтра съездим, повоспитываем. Что-то у мну руки чешутся.
— Надо ехать, в Александрове много дел осталось недоделанных. В основном, из-за недостатка денег. Валенки бы заказать, ещё там всякое по мелочи.
— Хорошо, завтра и поедем. Вразумим.
Костя сел возле окошка читать, — наконец-то есть время, — те бумаги, что он изъял во время своей короткой, но бурной деятельности на Муромщине. Около часа продирался сквозь замысловатые каракули, что нынче называется письмом, выясняя, из-за чего же Пузырь поцапался с Полфунтом. Невидящим взглядом уставился в потолок
