Влад Савин - Поворот оверштаг
Мы успели. Хотя пришлось идти почти на полном. А мне так и не удалось поговорить с большаковцами, спящими в каютах: было необходимо дать отдых ребятам хоть на несколько часов. Надо было подойти на пятнадцать миль к цели, а лучше ближе, чтоб был запас. Возле побережья мы сбавили ход и теперь буквально ползли, прощупывая перед собой импульсами ближней ГАС рельеф дна или мины. Наверху была волна, еще не штормило, но приближалось — и нам это было на руку: фрицевские катера в море не сунутся, и в любом случае акустикам будет слышно нас плохо. Помогало, что Петсамо — это в том мире наша Печенга, места знакомые, изученные насквозь, в том числе и с глубины.
— В этот раз без самодеятельности, — сказал Большаков. — Пришли, поставили, ушли незаметно.
Сам он не шел, получив категорический запрет из Москвы как условие, поставленное Зозуле при дозволении операции. Для «Сирены» выделили два экипажа: основной, Валентин и Вася Гаврилов, и резервный, Шварц с Рябым. Валентин, на Хебуктен не ходивший, рвался в бой, но выбрали его не за энтузиазм, а оттого что он был лучшим водителем «Сирены». До цели — тринадцать миль. Все в лодке стоят по боевой тревоге. Наверху тихо. Мы слышали винты эсминцев в двадцати милях к северу. А у фрицев все спокойно.
«Сирена» выскальзывает из аппарата. Совсем как торпеда, несущая врагу смерть, — но должная после вернуться на лодку. Теперь вся надежда на безотказную работу техники, на точность навигации и, конечно, на выучку наших парней. Матчасть, как клялся Большаков, вся проверена, и задача знакомая: им приходилось уже идти в Печенгу в том времени, «минировать» корабли на рейде, не сомневайтесь, Михаил Петрович, в каком-нибудь Скапа-Флоу были бы и сомнение, и мандраж, а тут не впервой, не заблудимся. Цели искать особо не надо — вот снимок авиаразведки, где они в гавани стоят, два у причалов, один на рейде, и какая тут ПДС, в эти времена, сети на бонах натянули, «Сирена» свободно в ячейки пройдет, а больше и нет ничего, ни специальных ПДС-ГАС высокого разрешения, ни подводных телекамер, ни хитрых датчиков, ни обученных бойцовых дельфинов, ни подразделения контрспецов, как мы, наготове. Ну а если нас не увидят и мы не заблудимся, то значит, вернемся!
Но все же три цели! Как было бы хорошо, если б иметь не один буксировщик — но делать нечего. Ребятам дано указание не увлекаться и следить за воздухом и зарядом батареи. И если не будет хватать, возвращаться, не стремиться «уничтожить любой ценой», вас заменить будет некем, ну а против фрицев сразу вступит «план Б».
Медленно тянется время в полной тишине. Я не ожидаю услышать взрывов на рейде — лишь на самый крайний, последний случай. Потому что задумано, что транспорты взорвутся завтра, уже после выхода в море. Атака подлодки или минное поле — пусть фрицы думают что хотят. Но только не истину, потому что если все удастся, наши диверсы еще посетят Петсамо. Хотя бы после прихода конвоя из Германии, к которому мы готовились, — если кто-то все же прорвется в порт, добить прямо у причала или на рейде.
Время! Включаем «маячки». Акустикам — слушать! Все было тихо. Услышали бы мы отсюда, если б там, на рейде, кого-то глушили глубинками? Пожалуй, что да.
— Есть ответ! Пеленг… дистанция…
Наши возвращаются. На «Сирене» тоже есть ГАС, могут использоваться и как средство связи. Короткий импульс, направленный в секторе, фрицы не заметят, нет еще тут аналогов «мини-СОСУС», стационарных датчиков у входа в базу.
Принимаем. Переднюю крышку аппарата открыть, «Сирена» втягивается внутрь, крышку закрыть, аппарат осушить, заднюю открыть, «Сирену» — в отсек, раскрепить на стеллаже. Вернулись! И на вопрос Большакова по «Лиственнице» «Как?» — ответ: «Все штатно!» — «Сколько?» — «Все три! Только замерзли, согреться бы…»
Поставили все три одним экипажем? Если все пройдет, дам представление на Героев. Заслужили.
Все штатно. Значит, не было никакого Голливуда с погонями и стрельбой, а просто тихо и незаметно прошли по программе, заложенной в бортовой навигатор, до места стоянки выбранной цели. Затем работа — поставить «Сирену» на автоматическое удержание глубины, переключиться с бортового кислорода на аппараты, откинуть фонарь и выйти в воду. В темноте вскрыть носовой контейнер, извлечь мины, прикрепить на магнитах к днищу судна (нет обрастания корпуса в полярных морях). Активировать взрыватель (на время и на попытку отделения мины от днища). Вернуться к «Сирене», привести все в походное положение, проверить воздух и заряд и принять решение: идти к следующей цели или домой. Хорошо, есть навигатор. Что будет, когда электроника сдохнет и придется вот так идти по вражескому рейду, пользуясь лишь компасом и счислением пути? Но пока преимущество наше, а вот у этих конкретных фрицев не будет уже никакого «потом».
Всего лишь несколько часов в ледяной воде, в едва обогреваемой кабине, где невозможно повернуться, с минимальным запасом воздуха. Без всякой стрельбы, но… Война — это не красивые киношные бои, это прежде всего огромный и тяжелый труд, как копание траншей, «от меня и до ужина», и ползание на брюхе по грязи — и много того, за что на «гражданке» нормальный человек не взялся бы ни за какую плату. Тут же — не за плату, а за жизнь. Если не повезет, то за свою, а если все будет как положено и задумано, то за жизнь врага.
Большаков не вытерпел, лично идет в торпедный отсек. Ну а я даю команду «домой». Отойдя к норду, обмениваемся позывными с эсминцами. Докладываем о результате. В принципе можно уже на базу, но… Приказ был «по возможности убедиться в успехе». А вдруг мины не сработают или наши по ошибке прилепили что-то не на цель, а на какую-то баржу? Фраза «по возможности», странно выглядящая в военном приказе, означает, что решение принимать мне, по обстановке и на месте.
Обстановка дозволяет, и мы решаем подождать. Эсминцы можно отпустить — не совсем, а чтобы оттянулись к Рыбачьему, все ближе к нашим аэродромам, да и зенитки с берега достанут, смогут их прикрыть. С другой стороны, при их скорости, это тоже не расстояние, если понадобятся, подойдут очень быстро.
Отошли на глубины, у входа в Варангер-фьорд, как раз посреди между полуостровами Варангер и Рыбачий. Двести с гаком — уже можно развернуться. Ныряем на полсотни, слушаем. Нас тут не засечь — и мы пока никого не замечаем.
Полдень. Множественный шум винтов с веста и зюйд-веста. Опознание по сигнатурам — все те же 800-тонники. Судя по маневрам, ведут противолодочный поиск. Идут группой к норду, прочесывая район. Судя по курсу, должны пройти мимо нас примерно в двух милях. У нас нет приказа ввязываться в бой. Но уж очень хорошо идут, как на полигоне! А зачем, собственно, бой, если есть возможность нанести врагу ущерб и уйти? Ведь клюнут!
— Боевая тревога! Торпедная атака. ТриЭс, зарядить ЭТ-80, бесследные.
Осторожно продвигаемся вперед. Успеваем выйти на позицию залпа. БИУС выдает данные для стрельбы. Как красиво идут, стадом, есть шанс достать двоих или даже троих, а уж в одного точно не промахнемся! Залп — и сразу вниз, на двести, скорость десять, отворот на норд-ост. Слышим два взрыва. Неужели все ж дуплет — залп был веером, с углом растворения четыре, на такой дистанции обе в одну небольшую цель — это маловероятно? Но всплывать под перископ будет уж слишком — уходим к Рыбачьему, к своим.
Фрицы задергались. Судя по шумам, их осталось трое или четверо. И слышны еще винты с веста. Все же бесследные торпеды — это вещь: даже если засекли акустикой, уклонение рассчитать трудно. Но направление, откуда стреляли, все ж определили. Так что идут в нашу сторону, догоняя, ход у них шестнадцать или восемнадцать, в зависимости от модификации, «35», «38», «40». Не думаю, что для нас есть серьезная опасность, не будут фрицы бомбить на глубину двести, нет таких рабочих глубин у лодок этой эпохи, а выше нас пусть рыбу глушат, не жалко. Но лучше все ж подстраховаться. ТриЭс, зарядить имитатор, курс 350, глубина 40, скорость 4, пуск!
Фрицы, естественно, клюнули. Ну не было в эти времена такой техники, чтоб двигалась и шумела, давая однозначный акустический сигнал как подлодка! И вцепились в обманку, как бультерьеры, заходя в атаку и раз за разом сбрасывая серии бомб. Имитатор, рассчитанный как раз на такое обращение, продолжал идти, издавая шум лодочных винтов. К фрицам, судя по шуму, подошло подкрепление: число сброшенных бомб уже перевалило за сотню. Не завидую рыбе, сколько ж ее наглушили?
А мы уверенно отходили на ост-норд-ост на глубине сто пятьдесят. И звуки баталии становились все дальше, на левой раковине, смещаясь за корму. Как только обогнем Рыбачий — туда фрицы точно не полезут, под наши батареи — всплывем под перископ, выдвинем антенну, а то Зозуля, наверное, волнуется.
Мы вели себя, как привычный охотник-одиночка. А это было уже не так.
— Шум винтов с оста! Наши эсминцы идут полным!
Что должен был подумать Зозуля, перехватив азартный фрицевский радиообмен: «Засекли русскую подлодку, добиваем»? Зная, что кроме нас других наших лодок в этом квадрате нет, и строжайше предупрежденный, что К-25 погибнуть не должна ни в коем случае? И как он должен был поступить? Вот именно…
