Вячеслав Сизов - Мы из Бреста 2
– Как это – боком? – оглянувшись, Тихомиров осторожно опустился на краешек стула.
– А вот так. Ко мне тут должен был ревизор подойти, а мне еще кое-что проверить нужно было – самую малость. Я ее прошу: Тая, я буду у себя в кабинете, но если кто подойдет, то скажи, что я отлучился, минут через сорок буду. Так она и ляпнула: Вадим Сергеевич, говорит, у себя в кабинете, но велел сказать, что минут через сорок будет. Хорошо, ревизор знакомый был, посмеялись только. Я тогда разозлился, сначала вообще ее уволить хотел, думал, что она специально решила напакостить, но потом понял – просто идиотка. Говорят, такая форма идиотизма есть, когда человек даже в малости соврать не может. Хорошо, давайте, я просмотрю ваши бумаги.
– Что ж тут плохого? – хмуро возразил Алексей, протягивая ему толстую папку. – Многие люди не любят врать.
Листая и просматривая бумаги, заведующий продолжал говорить:
– Да нет, с одной стороны и хорошо, что честная, – можно все деньги на открытое место положить, и знаешь, что не возьмет. Ладно, работает – я уж ее и не трогаю. Единственно что – мужчин не переносит. Ее, говорят, когда-то изнасиловали, так теперь, если кто-то дотронется, так сразу истерику закатывает. Я уж грузчиков предупреждаю, кто товар разгружает, чтобы не трогали – крику не оберешься. А то ребята на погрузке все больше молодые, могут и по заду хлопнуть, и ущипнуть. Баба-то она из себя симпатичная, по виду не скажешь, что дура. Что ж, все бумаги в порядке, – он закрыл папку и провел по ней ладонью, – я завтра подпишу в бухгалтерии. Куда вам их подвезти?
– А сегодня нельзя все закончить? А то я ведь завтра уезжаю.
– Сегодня? – заведующий сморщил лоб. – Сегодня мне скоро товар должны подвезти, я не смогу отлучиться. Разве только вы сами сходите в бухгалтерию и подпишите – тут не очень далеко, на Юлиуса Фучика.
Алексей тяжело вздохнул.
– Нет, это я, наверное, не найду – я пока вас тут искал, с меня семь потов сошло.
– Да не беда, Тайка вас проводит. Тая! – крикнул он в полный голос.
Она прибежала босиком – скинула у порога сапоги, чтобы не нанести внутрь грязи.
– Что Вадим Сергеевич? – лицо было виноватое – наверное, ожидала, что ей опять за что-то устроят разнос.
– Проводишь человека до бухгалтерии, покажешь куда идти, а то заблудится. Потом можешь идти домой – утром пораньше придешь и уберешь.
Без телогрейки, в стареньком, но ладно сидевшем на ней пальтишке и пуховом беретике она неожиданно оказалась очень хорошенькой и почему-то напомнила Алексею юную Досю с фотографии.
– Спасибо, что проводили, – ласково сказал он, прощаясь с ней у дверей бухгалтерии, – до свидания, идите отдыхать.
Но Тая отдыхать не пошла. Когда минут через сорок Алексей, покончив с делами, вышел на улицу, от стены дома отделилась маленькая фигурка и робко дотронулась до его рукава.
– Пойдемте, провожу.
– Тая! – удивленно воскликнул он. – Что вы здесь делаете? Я же сказал, чтобы домой шли.
– Проводить хочу – чтобы не заблудились.
Алексей взглянул на небо. Солнце спряталось за тусклой серой пеленой, моросило что-то непонятное – то ли мокрый снег, то ли дождь.
– Давайте, Тая, я лучше вас сам до дома доведу, а потом вы мне покажете дорогу, и я пойду. Вы далеко живете?
– Нет, близко.
Она жила в большом доме, построенном, судя по планировке, в сталинские времена. Алексей сам не мог понять, что на него нашло – прощаясь, он взял покрасневшую от холода маленькую натруженную руку и поднес к губам.
– До свидания, Таенька, и чтобы все у вас в жизни хорошо сложилось.
Ее вдруг начало трясти, и Алексей испугался – не надо было брать ее за руку, говорил же заведующий, что ей страшно, когда до нее дотрагиваются.
Неожиданно пальцы ее вцепились ему в рукав, потянули в подъезд.
– Пойдемте! Пойдемте!
– Куда? Зачем? – испугавшись и не решаясь ее оттолкнуть, он плелся следом за женщиной.
– У меня обед есть, я вас покормлю.
У нее была симпатичная однокомнатная квартирка – не очень большая, но очень чистая и со всеми удобствами. Усадив гостя за стол, Тая побежала на кухню, потом в ванную. Она с таким счастливым видом хлопотала и носилась по всему дому, что Алексей не решился отказаться от тарелки густого борща с мясом, который оказался исключительно вкусным.
– Спасибо вам, Тая, – ласково сказал он, – я давно так не ел.
Лицо Таи внезапно расцвело белозубой улыбкой, превратившей ее в настоящую красавицу.
– Вкусно, да?
– Да, спасибо большое. В следующий раз увидимся – я вас в ресторан свожу. А сейчас мне уже идти пора, и вам отдохнуть надо, я мешаю.
«Господи, какое лицо! Для него нужна особая модель стрижки».
Внезапно Тая вновь мелко затряслась, глаза ее стали огромными, налились слезами и, вцепившись в Алексея обеими руками, она отчаянно запричитала:
– Не уходи, миленький мой, хорошенький мой! Кормить буду, стирать буду! Только не уходи!
– Тая, да вы что! Нет, так нельзя, я ведь в Москве только проездом, я… у меня билет на завтра.
Не зная, куда деться, он отводил глаза и бормотал все самое нелепое, что только могло прийти в голову.
– Ждать буду! – из груди ее вырвалось горькое рыдание. – Тебя одного буду ждать, другого никого не хочу! Тебя одного! – закрыв глаза, она стащила с себя блузку, оголив красивую полную грудь. – Вот! Без тебя жить не буду!
И столько страсти было в движениях и взгляде этой молодой, забитой жизнью женщины, что на миг у Алексея туманом застило сознание – так он, во всяком случае, решил, когда позже пришел в себя, лежа обнаженным рядом с Таей. Ну, а потом терять уже было нечего, и снова она прижималась к нему своим горячим, ждущим ласки телом.
За окном стемнело, где-то за стеной радио отыграло полуночный гимн Советского Союза, и Алексей понял, что нынче ему до своей гостиницы уже не добраться. Счастливо напевая что-то себе под нос, Тая набросила халат и побежала на кухню. Алексей полежал немного, потом оделся и пошел следом – стоя у плиты, она жарила гренки, и аппетитный аромат их приятно щекотал нос.
– Сладкие, кушай, – ее глаза лучились счастьем, – Вадим Сергеевич у нас всем сахару выдал и масла.
Алексей внезапно ощутил безумный голод и, не раздумывая, уселся за стол. Гренки таяли во рту – Тая, как он уже понял, была мастерицей готовить.
– Очень вкусные гренки, Таюша. Что ты мне все подкладываешь, а сама не ешь?
– Кушай, кушай, – подперев щеку, она влюблено смотрела, как он ест, – я еще сделаю, хочешь?
– Не надо я уже сыт, лучше расскажи мне что-нибудь.
– Что рассказать?
– О себе расскажи. У тебя есть родные или ты одна живешь?
И молодая женщина послушно начала рассказывать бесхитростную историю своей жизни.
…С тех пор, как Тая пошла в первый класс, к ней прилепилось прозвище «идиотка». Доведенная до отчаяния ее неспособностью запомнить хотя бы одну из букв алфавита, учительница стонала:
«Да что же это? Неужели ты полная идиотка?».
Бойкий и сметливый Дима Потапов, сидевший с Таей за одной партой, постоянно отбирал у нее цветные карандаши и ластики, потому что свои терял. Не силой отбирал, а просто говорил:
«Дай сюда, идиотка».
И Тая послушно отдавала ему свои вещи, хотя потом в дневнике ее появлялась грозная запись: «Уважаемые родители, примите меры! Ваша дочь опять не готова к уроку – нет ни карандашей, ни ластика!».
Возмущенная мать задавала девочке хорошую трепку и требовала объяснений, но дочь, опустив голову, молчала, лишь на кончиках ресниц ее трепетали прозрачные слезинки. Если отец возвращался с работы трезвым, то не обращал на них внимания – молча ел и садился смотреть телевизор. Однако это случалось крайне редко, а пьяным, он багровел и набрасывался на мать.
«Не трогай ребенка, стерва! Убью!».
Жена немедленно обращала на него гнев, предназначенный для дочери.
«Скотина, опять налакался! Всю жизнь мне изуродовал, сволочь! Ты что обещал, когда женился, а? Обещал, что в рот больше не возьмешь!». «Сука!».
О Тае тут же забывали. Родители на повышенных тонах выясняли всю подноготную своих отношений, и продолжалось это, как правило, достаточно долго. Не дожидаясь окончания перебранки и не обращая внимания на крики и ругань, девочка начинала заниматься своими повседневными делами – мыла полы на кухне, выносила мусор, ела и укладывалась спать на своем диванчике в углу комнаты. Ночью ее будили странные звуки, доносившиеся с кровати родителей. Спрятавшись под одеялом, она со страхом прислушивалась к стонам матери и довольному кряхтению отца, с губ которого время от времени слетали нехорошие слова. Но теперь слова эти звучали не грубо, как во время давешней ссоры, а ласково, даже нежно. Когда звуки стихали, и отец начинал громко храпеть, девочка успокаивалась и засыпала.
После первого класса Таю оставили на второй год – она так и не научилась складывать из букв слоги и считать в пределах десяти. Матери деликатно посоветовали перевести дочку в спецшколу, но та встала на дыбы.
