Вячеслав Сизов - Мы из Бреста 2
– Так скоро? – поразился Самсонов.
Женя спохватился – наглость хороша, но в меру.
– Я имею в виду, что дня через три смогу привезти им образцы, – вывернулся он, – а потом еще недели две или даже три, не меньше.
– Отлично. Через месяц в Париж поедет Тихомиров, ты встретишься с ним в Москве и передашь ему образцы и документы.
– Это какой Тихомиров – директор комбината бытовых услуг у вас в городе?
– Он самый, – Самсонов усмехнулся, – судя по твоему тону, я вижу, тебе у нас понравилось. Так вот, с ним все и передашь. В сертификате и лицензии должно стоять название «Вода из источника Дианы».
– Дианы? – Жене покачнулся, ему показалось, что его хватили обухом по голове, а потом еще сдавили горло. Однако Самсонов на другом конце провода не мог видеть побелевшего лица своего сотрудника.
– Что тебе не нравится? – недовольно спросил он.
– Да нет, шеф, все нормально, начинаю работать.
– Да, кстати, ты тогда отвез домой Диану, все в порядке?
– Все окей, шеф, ваше распоряжение выполнил в точности, – взяв себя в руки, Женя заговорил веселым и даже немного игривым тоном, – доставил ее до подъезда в целости-сохранности, и всю дорогу она пыталась вытянуть из меня подробности вашей личной жизни – два раза даже чуть в грузовик из-за этого не врезался. Кажется, вы ее здорово заинтересовали, мои вам поздравления.
– Ладно, – сухо оборвал его Самсонов, – так ты все понял? Действуй.
Женя был тем более рад окончанию разговора, что в прихожей раздался звук поворачиваемого в замке ключа. Петр Эрнестович, покряхтывая, долго раздевался, потом, повесив пальто и сняв сапоги, отправился в ванную мыть руки.
– Ты дома? – заглянув к сыну, спросил он.
– Папа? Ты сегодня рано. А я так заработался над главой, что ничего не слышал – ты давно пришел? Сейчас я тебя накормлю и сам поем – борщ сегодня получился отличный, еще горячий.
Женя любил и умел готовить, Злата Евгеньевна, шутя, говорила, что из него выйдет отличный семьянин.
– Мальчики еще в школе?
– Скоро уже придут, – Женя посмотрел на часы.
– Я жду звонка из Москвы, – говорил Петр Эрнестович, осторожно помешивая борщ, чтобы остыл, – должен звонить профессор Липсон, я просил его заехать в клинику и осмотреть Халиду.
– Ей не лучше? – лицо Жени приняло встревоженное выражение.
– Сегодня говорил с Сережей – речь к ней постепенно возвращается, но левая рука еще парализована.
– Ужасно! А сам дядя Сережа как?
– Плохо, а как ты думал? Он дня через два приедет – накопились дела, без него никак не разобраться. Потом снова уедет – хочет забрать с собой Рустэмчика с Юркой.
– Нам не доверяет?
– Пока побудут в Москве, Лиза и Тимур за ними присмотрят. Сережа говорит, Лиза скорей придет в себя, если братишки будут рядом. Это То-лик, приятель ее, посоветовал – он обещает во всем помочь. Хороший мальчик, Сереже он очень нравится.
– Папа, это такой кошмар, я даже не представляю! А ничего неизвестно насчет… насчет того, кто это сделал?
Петр Эрнестович со вздохом пожал плечами.
– Обещают искать, а там… Да, Сергей меня просил обо всем сообщить Гаджиеву, сам он не хочет – из-за ссоры, да и сил у него сейчас нет, я понимаю. Надо попозже позвонить – поговорю с профессором Липсоном, потом ты мне напомни.
– Что ты, папа! По телефону?!
Испуганный возглас, вырвавшийся из груди сына, удивил Петра Эрнестовича. Он пожал плечами.
– Другого выхода нет, я могу, конечно, послать телеграмму, но…
– Нет, папа, нет, ни в коем случае! Такие вещи можно сообщать только лично. Конечно, у Гаджиева мозги явно не в порядке, раз он так себя вел, но дочь он обожает, и по телефону… Нет, раз дядя Сережа хочет непременно сообщить, то я… я сам съезжу в этот треклятый совхоз и лично обо всем ему расскажу.
Петр Эрнестович был поражен.
– Ты хочешь лететь в совхоз? Сейчас? А твоя диссертация?
– Папа, да это два-три дня, не больше. Может, Гаджиев захочет повидать дочь – тогда мы вместе с ним прилетим в Москву.
– Гм, возможно, ты прав. Что ж, лети.
«Неплохо я придумал, иногда, когда сложишь все воедино и сосредоточишься, в голову приходят удачные мысли, – думал Женя. – Прав был старик Кант – высшим условием рассудка является единство нашего сознания».
До совхоза он добрался быстро – в одном из тбилисских гаражей стояла синяя «Волга», специально предназначенная для его поездок. Аслан, отец Анвара, узнав о предложении Самсонова, довольно кивнул, и глаза его вспыхнули хищной радостью.
– Мы сами соберем столько воды, сколько надо, посторонняя помощь нам не нужна, – сурово проговорил он, – но нужен еще один договор.
– Расценки ставим те же? – Рамазан, муж Гюли, вопросительно взглянул на тестя. – За сверхурочную работу следовало бы увеличить.
– Те же, – отрезал Женя, – но ежемесячно будут выплачиваться премиальные. Если вы согласны с условиями, договор можем составить прямо сейчас. Если нет, мы пригласим рабочих со стороны.
– Посторонних мы в совхоз не пустим, – резко возразил Аслан, – какой процент премии вы будете платить?
Для вида Женя немного поспорил, но в итоге остался доволен – они согласились на сумму, значительно меньшую, чем Самсонов готов был им заплатить. После подписания договора он попросил проводить его к Рустэму Гаджиеву. Мужчины переглянулись, внезапно наступило тяжелое молчание.
– Дедушка сказал, что дела кооператива его не касаются, – робко заметила Гюля, – ему нужно только, чтобы мы аккуратно вносили деньги на общественные нужды, и мы…
– Это по личному вопросу, – прервал ее Женя, – проводи меня к нему, будь добра. Уже темно, я сам не найду дороги. Он у себя в правлении?
– Уже поздно, дедушка, наверное, дома.
Гюля посмотрела на отца, потом на мужа – они пожали плечами.
– Хорошо, пойдем.
Дверь открыла Лейла, четвертая жена Рустэма Гаджиева. Робко поздоровавшись с гостем, она провела его к мужу, который работал за письменным столом, и вышла.
В последнее время с головой Рустэма творилось что-то странное – он начинал писать и никак не мог собраться с мыслями, в разговоре внезапно умолкал и не в состоянии был подобрать нужное слово, а иногда говорил вообще не то или напрочь забывал имя собеседника. Поэтому он начал избегать людей – отважный Рустэм Гаджиев, ставший легендой за свою храбрость и умение презреть любую опасность, больше всего на свете боялся показаться окружающим смешным и нелепым. Сурово посмотрев на смущенно мнущегося молодого человека, он напрягся, пытаясь вспомнить, кто это, и спросил:
– И о чем… ты хотел со мной поговорить?
– Дядя Сережа и ваша дочь просили передать вам привет, они спрашивают, как ваше здоровье.
– A-а! Ну…передай им… я в порядке. Все?
– Все, до свидания, – и с облегчением вздохнув, Женя выскочил из комнаты.
Когда через три дня, закончив все дела, он вернулся в Ленинград, отец и только что вернувшийся из Москвы дядя были дома. Сергей выглядел усталым, возле губ его пролегли глубокие морщины.
– Ну, что? – спросил он, обнимая племянника. – Как Рустэм?
Женя беспомощно оглянулся на отца и вздернул плечи.
– Что Рустэм? Я сообщил ему, а он… Дядя Сережа, ты извини, я знаю, что тебе больно это слышать, но мне кажется, старик совсем тронулся – начал кричать, что вы с тетей Халидой сами во всем виноваты, и он не желает ничего знать. Полный маразм, короче.
Сергей тяжело вздохнул.
– Ладно, не желает, так не желает. Главное, что ему сообщили, а дальше его дело. Ладно, я пойду к себе, мне надо поработать. Завтра вечером возвращаюсь в Москву.
Он вышел, а расстроенный Петр Эрнестович ласково сказал сыну:
– Не переживай, что поделаешь. Иди к себе, сынок, отдохни.
– Некогда отдыхать, папа, мне надо дописать главу.
Запершись у себя в комнате, Женя включил яркую настольную лампу, достал припасенный заранее бланк сертификата и начал тщательно и аккуратно делать работу, давно ставшую для него привычной – подделывать подписи отца и дяди.
Глава тринадцатая
Пока Халида находилась в клинике, Сергей метался между Москвой и Ленинградом. Петр Эрнестович, выбрав время, тоже решил навестить невестку и спросил у сына:
– Не хочешь вместе со мной съездить в Москву – проведать Халиду? И Лузгиных нужно повидать, поддержать немного – представляю, как бедным ребятам сейчас тяжело.
Женя отказался.
– У меня сейчас такая напряженка с диссертацией, папа, что никак не выбраться, чуть позже съезжу к ним один.
– Ну, как знаешь.
Видеть убитых горем Тимура и Лизу для Жени было выше сил, а при одной мысли, что ему придется зайти к Халиде, которая все еще находилась в клинике, внутренности наливались ледяным холодом. Поэтому в середине марта, когда ему все же пришлось отправиться в Москву, чтобы передать готовые сертификаты и договор Алексею Тихомирову, он скрыл от отца свою поездку, объяснив отлучку «личной жизнью».
