Дмитрий Дашко - Штрафники 2017. Мы будем на этой войне
Сейчас они с надеждой смотрели на командира.
Двое контуженых подавали вялые признаки жизни, шевелясь, словно сомнамбулы. Все знали, что пострадавших на себе никто не потащит — это верная смерть. Смогут, пусть идут сами, ну а нет…
Лютый понимал, что надо принимать решение, тянуть дальше нельзя, вот-вот очухаются опозеры в кинотеатре.
— Значит, так, мужики, — сказал Павел. — Весь мой план, как и атака наших, накрылся медным тазом. Единственное, что успокаивает мою совесть, — мы-то свою задачу выполнили, пусть и такой ценой. Но хотя бы вы живы. А останься на позициях — все полегли бы. Не от опозеров, так от заградотряда. На бэтээре прорываться смысла нет. Далеко не уедем, сожгут на хер: вся улица уже в курсе, что мы эту дуру захватили. Поэтому уходим, что называется, дворами.
— Куда уходим, командир?
— К своим, конечно. Или думаешь, опозеры при встрече нальют?
Штрафники улыбнулись пусть не очень веселой, но все же шутке.
— Одна надежда — не должны они в каждом доме да в подворотнях толпами сидеть. И это наш шанс. Главное, не прощелкать хлебалом. Кто отстанет, не взыщите, ждать никого не будем. Пошли! С Богом!
Штрафники рванулись из-за БТРа, поливая из автоматов во все стороны, стремясь перебежать неширокую улицу и укрыться в развороченной пятиэтажке, а дальше — ситуация покажет.
Вслед тут же загрохотала стрельба, срезав сначала двоих наповал, а потом зацепив Чеснова.
Андрею «прилетело» в копчик, он болезненно закричал. Ноги разом перестали слушаться, онемели, стали чужими. Он осел. Пуля, ударившая в рацию на спине, толкнула его лицом вниз.
Чеснок с воем скреб выщербленный асфальт, пытался ползти, испытывая ужасную боль.
Штрафники слышали его вопли, не заглушаемые даже стрельбой. Но никто не оборачивался, предоставив раненого самому себе.
— Не могу, — остановился Гусев. — Простите, мужики.
Он развернулся, пригибаясь, добежал до Чеснова, взвалил его на спину и потащил, чувствуя, что обливается потом, а куртка тяжелеет, пропитываясь кровью Андрея.
Что-то ухнуло рядом, взрывной волной бросило на мостовую.
— Брось его! — закричал подскочивший Студент. — Убило Чеснока. Он на себя все осколки принял.
И, действительно, Андрей больше не дышал.
Гусев встал, его шатало не то от усталости, не то после удара взрывной волны.
— Давай, шевели булками! — подбадривал Студент. — Сейчас эти суки пристреляются, и нам кранты настанут! Бежим!
Заскочив в пятиэтажку, беглецы почувствовали вонь давно разлагающихся трупов. Смрад был столь силен, что перехватывал дыхание.
Они вылетели с противоположной стороны дома очумевшие, не разбирая дороги. И снова потери: шальная пуля угодила в штрафника, мчавшегося последним.
Остальные, петляя зайцами, добежали до следующего дома, запрыгнули в оконные проемы.
Здесь воздух был вполне сносным, поэтому остановились, тяжело переводя дыхание.
— Вот уроды, — выругался на опозеров Ильин. — Не могли тела прибрать. Столько дней затишье длилось!
— Не до того им было, Наумыч, — ответил Лютый. — Они к атаке нашей готовились. Разве не понял — сдал нас кто-то. Может, тот штабной и сдал.
— Этот вряд ли, — помотал головой Ильин. — Иначе нас бы еще в шахте приголубили.
— Значит, другой, повыше, — продолжал гнуть свое Гусев.
В тот момент предательство казалось ему единственно верным объяснением провала наступления.
— К нам гости, — подал голос Студент, ведущий наблюдение. — Встретим объятиями и поцелуями?
И действительно, по их следам шло не меньше отделения опозеров, рассыпавшихся в жиденькую цепочку.
— А то! — усмехнулся Павел. — К бою.
— Этих положим, другие придут, — резонно заметил Наумыч. — Оцепят дом — и все, амба.
— И что предлагаешь? — внимательно посмотрел на него Гусев.
— Я останусь, задержу их, а вы уходите, мне за вами все равно не угнаться — возраст не тот, чтобы зайцем по развалинам скакать… Да и пожил я уже свое, — Наумыч невесело усмехнулся и сразу посерьезнел. — Ладно, все. Уходите, быстрее, пока возможность есть.
Павел подошел к Ильину, приобнял его:
— Отговаривать не стану. Прощай, Наумыч. Хороший ты мужик.
Ильин признательно кивнул в ответ, произнес:
— Леха, Студент…
Чечелев приблизился.
— Что, дядя Вова?
— Выбрось ты свои скальпы. В плен попадешь…
— Не попаду, — перебил его Студент.
— Ну, как знаешь… Давайте, мужики, валите отсюда. Каждая секунда на счету.
Штрафники, быстро попрощавшись с Ильиным, устремились через лабиринт комнат, преодолевая груды кирпичей, протискиваясь в проломы.
Глава XXIV
Наумыч
К неполным сорока девяти годам Владимир Наумович Ильин имел за плечами двадцать восемь лет брака. Жену Антонину он уже давно не любил. Уважал, привык, а вот любви не было. Пропала куда-то со временем, сменившись прозой супружеских отношений.
А ведь была, да какая!
Женился он на Тосе сразу после армии, даже погулять толком не успел. А чего гулять, когда любовь захлестнула его, завертела водоворотом страстей, пленила бессонными ночами, поцелуями до полного изумления, от которых губы распухают и болят, но кажется, что нет в мире слаще той боли.
Ох, и давно это было! И в то же время, как вчера. Только после этого «вчера» дети — Валерка да Наташка — успели вырасти, своими семьями обзавелись, осчастливили родителей внуками.
Сначала Наташка сподобилась, хоть и младшенькая, а потом и старшой подтянулся. И есть теперь у Наумыча внучка Светуля, прямо солнечный лучик, так светится вся, и внучок Никита, серьезный, обстоятельный, хоть от горшка два вершка.
Владимиру сорок четыре уже стукнуло, когда внучка появилась. Вроде и не старый еще, а уже дед. Странно даже. Только вроде молодым был, а все уже прошло. Жизнь — как вода сквозь пальцы. Куда что делось?
Владимир часто задавал себе этот риторический вопрос. Возраст вроде и не ощущается, а мысли-то постоянно вокруг этого вертятся: что все уже, жизнь, считай, прожита. Что там этой жизни осталось? Лет пятнадцать, а то и меньше. Вон, мужики после пятидесяти мрут, как мухи осенью.
И с годами здоровье лучше не становится, вон, сколько болячек уже нажито. Таким макаром скоро ползарплаты на таблетки отдавать придется. А что поделать — производство горячее, первая сетка, то есть совсем не курорт. В легких уже вся таблица Менделеева, наверное, собралась.
И вместе с тем была у Ильина радость сердечная — Юлия, моложавая разведенка, нормировщица из его цеха.
До поры до времени дальше флирта у них не шло: так, шуточки-прибауточки, подкольчики, якобы случайные встречи за проходной. Пару раз в одной компании у ларька пиво пили после особо тяжелой смены. Он тогда ее до дома проводил. В первый раз в гости напроситься постеснялся, неудобно как-то стало, будто кобель какой при живой-то благоверной. А во второй Юля сама к себе позвала. Подумал-подумал и… согласился.
Почти четыре года так и встречались. Наумыч тайком от жены отгулы брал, однажды в санаторий с Юлей съездил по профсоюзной путевке. Тося думала, что один поехал, лечиться. Как же! После Юльки никаких процедур не надо. Чувствуешь себя молодым не по годам.
Но совесть, она — зараза такая. Начнет грызть — не остановишь. Будь Ильин душой почерствее, как-нибудь справился бы. А так… не перегорело еще в нем старое.
Спустя четыре года стало ясно — надо выбирать. И от того совсем Наумыч с лица спал. Не может он Тосю бросить, хоть и не любит. Предательство это. А Юля ему ультиматумы ставит: или я, или жена. Определяйся.
Правду мужики говорят: с бабами не соскучишься. Горазды они ультиматумы ставить, умеют жизнь превратить в каторгу.
Поговорил он с Юлией по душам. Спросил, за что полюбила его? Мало что ли молодых мужиков в том же их цехе?
Ответила она просто: сердцу не прикажешь. Да и какому молодому разведенка с ребенком на руках нужна? Так только — на раз, на два. Сколько их таких через ее жизнь тенью прошли, не оставив следа. Все стрекача дали. А он, Владимир, надежный, с ним она чувствует себя, как за каменной стеной.
И давай дальше сердце бередить: мол, чего ты все мучаешься, чего живешь с нелюбимой женой? Ведь все у нее, у Юли, есть: и квартира, и машина. Ведь давно ты машину хотел, да все накопить не мог, сначала дети деньги тянули, теперь внукам хочется радость доставить.
Ведь любим мы друг друга, что еще надо? Приходи, живи. На Черное море летом поедем. Ты когда на море в последний раз был? вот-вот. В другой жизни. А жизнь-то, она не бесконечная, надо же и порадоваться ей когда-то.
А вот тут в точку! Прямо в яблочко.
С такими мыслями Владимир Наумович и жил последние четыре года. Разругаются с Юлей, вернее она с ним из-за его нерешительности, помирятся через месяцок. Опять все хорошо, пока домой с работы не придет, где Антонина молчит напряженно. Чувствует что-то, а может, даже знает, но молчит. А он злится. И разговора не получается. Так и молчат.
