Нил Стивенсон - Золото Соломона
Даппа рассмеялся.
— Вот почему вы так старались сесть лицом к окну? Думаю, за всю историю клуба никому ещё не приходило желание смотреть на этот проулок.
— Можете обойти стол и сесть рядом со мной.
— Я знаю, что увижу: множество вигов пялятся на дрессированного негра. Почему бы вам не обойти стол и не сесть рядом со мной, чтобы вместе полюбоваться голой дамой на этой удивительно большой в длину и маленькой в высоту картине?
— Она не голая, — резко отвечал Даниель.
— Напротив, доктор Уотерхауз, я различаю в ней неопровержимые признаки наготы.
— Однако назвать её голой — неприлично. Она — одалиска, и это её профессиональный наряд.
— Может быть, все взгляды, которые, по вашему мнению, устремлены на нас, в действительности прикованы к ней. Картина новая, от неё ещё пахнет лаком. Пожалуй, нам лучше было сесть под тем пыльным морским пейзажем. — Даппа указал на другое длинное и узкое полотно, изображавшее голландцев за сбором съедобных моллюсков на очень холодном и неуютном берегу.
— Мне случилось видеть вашу встречу с герцогиней Аркашон-Йглмской, — признался Даниель.
— «Де ля Зёр» — менее официально, — перебил Даппа.
Даниель на мгновение опешил, потом скроил кислую мину и покачал головой:
— Мне непонятно ваше веселье. Напрасно я заказал вам асквибо.
— Я слишком долго на суше — видимо, меня слегка укачало.
— Когда вы отплываете в Бостон?
— Значит, переходим к делу? Мы намеревались отплыть во второй половине апреля. Теперь думаем в начале мая. Что вам нужно оттуда забрать?
— Работу двадцати лет. Надеюсь, вы обойдётесь с ней бережно.
— Что это? Рукописи?
— Да. И машинерия.
— Странное слово. Что оно означает?
— Простите. Это театральный жаргон. Когда ангел спускается на землю, душа воспаряет на небеса, извергается вулкан или что-нибудь ещё невероятное происходит на подмостках, люди за сценой называют машинерией различные пружины, рычаги, тросы и прочее оборудование, посредством которого создаётся иллюзия.
— Я не знал, что у вас в Бостоне был театр.
— Вы ошибаетесь, сэр, бостонцы бы такого не допустили — меня бы выслали в Провиденс.
— Так как же у вас в Бостоне оказалась машинерия?
— Я употребил слово иронически. Я построил там машину — вернее, за рекой, в домишке между Чарлзтауном и Гарвардом. Машина не имеет ничего общего с театральной машинерией. Её-то я и прошу забрать.
— Тогда мне нужно знать, по порядку: опасная ли она? громоздкая? хрупкая?
— Отвечаю по порядку: да, нет, да.
— В каком смысле опасная?
— Понятия не имею. Однако она станет опасной, только если повернуть заводной рычаг и дать ей пищу для размышлений.
— В таком случае я буду держать заводной рычаг у себя в каюте и по мере надобности бить им пиратов по голове. И я запрещу команде вести с вашей машинерией разговоры, кроме самых безыскусных: «Доброе утро, машинерия, как здоровье? Не ноет ли в сырую погоду коленный вал?»
— Я бы посоветовал упаковать детали в бочки, переложив соломой. Ещё вы найдёте тысячи прямоугольных карточек, на которых написаны слова и числа. Их тоже надо упаковать в водонепроницаемые бочонки. К тому времени, как вы доберётесь до Чарлзтауна, Енох Роот это уже сделает.
При упоминании Еноха Даппа отвёл глаза, как будто его собеседник брякнул что-то неосторожное, и поднёс к губам стаканчик. Этой паузы маркизу Равенскару хватило, чтобы ворваться в их разговор. Он возник так внезапно, так ловко, как если бы некая машинерия втолкнула его в клуб «Кит-Кэт» через люк.
— От одной одалиски к другой, мистер Даппа! Гм! Я ведь не ошибся? Вы — наш литератор?
— Я не знал, что я ваш литератор, милорд, — вежливо отвечал Даппа.
— Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что не читал ваших книг.
— Отнюдь, милорд. Наивысший успех — когда тебя узнают в общественных местах как автора книг, которых никто не читал.
— Если бы мой добрый друг доктор Уотерхауз соблаговолил нас отрекомендовать, мне бы не пришлось пускаться в догадки; однако он получил пуританское воспитание и не признаёт учтивости.
— Теперь уж не до церемоний, — сказал Даниель. — Когда новоприбывший начинает разговор с загадочного возгласа про одалисок, что диктуют правила учтивости остальным?
— И нисколечки не загадочного! Ни на понюх! — возмутился милорд Равенскар. — Сейчас, в… — (глядя на часы), — девять часов, весь Лондон уже знает, что в… — (снова глядя на циферблат), — четыре часа мистер Даппа приветствовал герцогиню Аркашонскую и Йглмскую!
— Я вам говорил! — сказал Даниель Даппе и коснулся пальцами глаз, а затем указал через комнату на предполагаемых соглядатаев и любопытствующих.
— Что вы ему говорили?! — вопросил Роджер.
— Что за нами наблюдают.
— Наблюдают не за вами, — объявил Роджер с преувеличенной весёлостью, от которой за милю разило фальшью. — Кому вы интересны? Наблюдают за Даппой, совершающим обход одалисок.
— Вот снова… соблаговолите объяснить, что вы имеете в виду?
Объяснил Даппа:
— Подразумевается своего рода легенда, которую благовоспитанные лондонцы передают шёпотом, а подвыпившие лорды — во весь голос, будто герцогиня некогда была одалиской.
— Фигурально?…
— Буквально наложницей турецкого султана в Константинополе.
— Бред! Роджер, что вы себе позволяете?
Маркиз, слегка уязвлённый словами Даппы, поднял брови и пожал плечами.
Даппа продолжил:
— Англия, страна рудокопов и стригалей, всегда будет крупнейшим импортёром фантастических бредней. Шёлк, апельсины, благовония и диковинные рассказы — всё это заморский товар.
— Вы глубоко заблуждаетесь, — отвечал Даниель.
— Я согласен с мистером Даппой! — натужно выдавил Роджер. — История о его свидании с герцогиней распространяется по Граб-стрит, как холера, и будет в газетах с первым криком петуха!
И тут же исчез, как будто провалился в люк.
— Вот видите! Будь вы осмотрительнее…
— Газетчики с Граб-стрит остались бы в неведении. Ничего бы не написали, ничего бы не напечатали ни обо мне, ни о герцогине. Никто бы не узнал о нас и не купил мою новую книгу.
— А-а.
— На вашем лице, доктор, брезжит понимание.
— Это новая диковинная форма коммерции, о которой я до сегодняшнего дня ничего не слышал.
— Немудрено — она существует лишь в Лондоне, — вежливо заметил Даппа.
— Однако в этом городе процветают и более диковинные, — многозначительно произнёс Даниель.
Даппа сделал преувеличенно наивное лицо.
— У вас есть фантастический рассказ в пару к тому, что распространяет маркиз Равенскар?
— В высшей степени фантастический. И, заметьте, отечественного производства. Даппа, помните, как у мыса Кейп-Код нас атаковала пиратская флотилия мистера Эдварда Тича и вы отправили меня работать в самую нижнюю часть трюма?
— Это была средняя часть. Мы не отправляем престарелых учёных в самый низ трюма.
— Хорошо, хорошо.
— Я отлично помню, что вы любезно расколотили несколько старых тарелок, чтобы подготовить заряды для мушкетонов, — сказал Даппа.
— А я отлично помню, что местоположение ящика с тарелками было весьма точно отмечено на плане, прибитом рядом с трапом. Там же было указано, что хранится в разных частях трюма, включая самую нижнюю.
— Вы снова путаете! Самая нижняя часть трюма заполнена тем, что эвфемистично называют трюмной водой. В ней ничего не может храниться, только портиться. Если вы сомневаетесь, мы можем погрузить туда вашу машинерию, а вы по нашем возвращении её осмотрите. Знали бы вы, какое неописуемое зловоние…
Даниель поднял ладони.
— Нет надобности, любезнейший. Однако, если меня не подводит память, на схеме укладки груза была и самая нижняя часть трюма, и то, что хранится в неописуемом зловонии.
— Вы про балласт?
— Наверное, да.
— Размещение балласта отмечено на схеме, поскольку от него зависит остойчивость и дифферент корабля, — сказал Даппа. — Время от времени нам приходится перекладывать несколько тонн балласта, чтобы скомпенсировать неравномерность загрузки, и потому мы, разумеется, должны знать, где что лежит.
— Если я правильно помню схему, сразу на обшивке, как половицы, уложены чугунные чушки.
— Да. А также треснувшие пушки и негодные ядра.
— Сверху вы насыпали несколько тонн округлых камней.
— Галька с малабарского побережья. Некоторые насыпают песок, но мы предпочли гальку, поскольку она не засоряет помпы.
— На гальку вы ставите бочки с пулями, солью, водой и прочий тяжёлый груз.
— Это распространённая — нет, универсальная практика на всех кораблях, которые не опрокидывает первой же волной.
— Однако мне помнится, что на схеме был указан ещё один слой. Под бочками, под галькой, даже под металлическим балластом. Тончайший слой, почти плёнка — на схеме он выглядел, как луковая кожура, прижатая к осмолённым доскам днища, и проходил под названием «листы обшивки от обрастания ракушками».
