Александр Афанасьев - Наступление ч. 2(СИ)
В остальном — оружие просто удивительное. Снайпер служил в Афганистане третью командировку и без проблем мог припомнить с десяток случаев, когда с такой винтовкой стоящая перед группой проблема могла бы решиться куда быстрее или без потерь.
— Готов
— Вправо двадцать, выше тридцать пулеметный расчет.
— Вижу.
Пуля сорвала пулемет со станка, на излете ударила в живот пулеметчика, сломав его пополам…
Боевики, обескураженные происходящим, сначала попытались предпринять атаку — тупую и жалкую, они не видели противника и били, куда Аллах укажет, просто боеприпасы переводили. Потом, после наглядного урока — а когда твоего сородича разрывает пополам урок более чем наглядный — боевики запаниковали и бросились бежать.
Через два часа снайперы, уже свернувшись и уйдя с позиций, подошли к спецназовцам, занявшим позиции прямо в центре укрепленного района — ждали колонну с бронетехникой и грузовиками для трофеев, до нее оставался еще час, но боевики вопреки обыкновению не попытались атаковать повторно, в эфире до сих пор были слышны панические крики. Часть спецов обыскивала духов и стаскивала трофеи к центру, часть возилась с ДШК, найденным здесь же — не китайским, а советским, выпуска сорок пятого года, такой и в отряд взять не грех. Часть что-то наворачивала, вытащив из пещеры ящик и вскрыв его.
— Вкусно? — спросил снайпер, с поразительной легкостью тащивший на спине чехол, длиной с его рост.
— Нормально — спецназовец, немало ошарашенный тем фактом, что целый укрепленный район взяли всего с двумя трехсотыми из них только одним тяжелым, протянул банку — тушняк какой-то. По-моему наш, крышки банок солидолом залиты. Зеленые[62] торгуют, с. и, весь базар нашей жрачкой забит. Попробуйте…
— А тут, что написано? — офицер ткнул пальцем в надпись, выложенную мелкими белыми камешками.
— Я по ихнему не понимаю, товарищ офицер. Э, Дуб! Дубяра!
— Чего? — с набитым ртом ответил еще один спец
— Чо написано то тут? Ты же по ихнему сечешь.
— А, это… Тут написано "Здесь никогда не будет ноги советского солдата". Это на пушту, товарищ офицер.
— Понятно…
Снайпер протянул руку за банкой.
Пакистан, Зона племен Лагерь подготовки террористов Атток 18 декабря 1987 года
Когда не можешь побеждать по правилам — побеждай, как получится.
А если не можешь победить сам — моли Аллаха о легкой смерти.
Лидер самого крупного бандформирования, относящегося к афганской вооруженной оппозиции Гульбеддин Хекматьяр ехал в лагерь, где готовились его и не только его люди, чтобы проверить — как идет подготовка. Только что ему выделили, безусловно, щедрый грант — десять миллионов долларов сразу и это только ему одному — для того, чтобы он совершил теракты в Ташкенте, Душанбе, Ленинграде и Москве. А для того, чтобы сделать это — нужны были опытные, очень опытные люди. Или — люди фанатичные, готовые умереть для того, чтобы покарать кяффиров в их городах. Первых в Афганистане не было — а вот вторых было в избытке. Именно для них сейчас в Аттоке создали особые курсы, где перебежчики, которые предали Родину и дезертировали — учли афганцев говорить по-русски, ориентироваться и жить в России. Это было заделом на будущее — первые террористические акты должны были совершить те, кто был отправлен на учебу в СССР, пообжился там, вернулся в Афганистан — а потом перешел на сторону моджахедов. Или те, кто УЖЕ ЖИЛ в СССР, направленный на обучение такими людьми, как Сулейман Лаек и иже с ними. Но таких людей было мало, считанные единицы — а здесь, в лагере Атток учились уже десятки, чтобы не затихало пламя джихада, чтобы ветер нес его дальше, нес по странам и континентам, поджигая там, где его, пламени, не было никогда.
Гульбеддин Хекматьяр, как и остальные участники Пешаварской семерки предпочитали проходимый по горам, не слишком большой и комфортный Мицубиси-Паджеро. Послушав умных людей в пакистанской разведке, которые курировали его, он купил четыре совершенно одинаковых автомобиля — доходы от наркоторговли это позволяли — и каждый раз садился в разные машины и на разные места, когда-то спереди, когда-то сзади — а на остальные места рассаживалась охрана. Темные стекла и такая вот постоянная смена машин снижали шансы на успех покушения в четыре раза.
Хекматьяр возвращался с "богомолья" если это можно было так назвать, только что он посетил знаменитое медресе Хаккания, где получил одобрение и разрешение на джихад против неверных. Там же ему дали несколько кассет с записями проповедей известных имамов, где они призывали к священной войне — кассеты надо было размножить.
В этот же день еще один лидер непримиримой оппозиции, профессор Бурханутдин Раббани вышел из ворот своего собственного дома, купленного на доходы от наркоторговли и с достоинством неся свое обрюзгшее от излишеств тело, впихнул его на заднее сидение джипа Митсубиши Паджеро. Дверь за ним закрыл Залмай, его телохранитель и фактотум[63].
Профессор исламского права Раббани родился в сороковом году, по национальности он был таджиком из племени яфтали. Родился он в религиозной семье, с детства проявлял повышенный интерес к религии, поэтому учиться его отдали в медресе Абу Ханифия в Кабуле. В пятьдесят девятом году Раббани заканчивает его и получает духовное звание, поступает на факультет теологии Кабульского университета. В шестьдесят третьем заканчивает факультет и остается на нем преподавать, именно тогда он попадает под влияние профессора теологии Г.М. Ниязи, преподавателя этого факультета — хотя еще с пятьдесят восьмого имя Раббани стоит в списках членов запрещенной организации Аль-Ихван аль-Муслимун — братья мусульмане, созданной в Египте и проповедующей вооруженное сопротивление законным властям. По окончании университета Раббани возглавляет молодежное крыло братьев — мусульман в Афганистане, организацию Джаванан-и-муслимен, мусульманская молодежь.
В шестьдесят пятом Раббани уезжает в Египет — гнездо братьев-мусульман и рассадник исламского экстремизма в те годы, поступает в религиозный университет Аль-Азкар и заканчивает его, проявив недюжинные способности. Вернувшись в Кабул, он возвращается на факультет теологии — и как раз в этом и следующие годы окончательно оформляется центральная подрывная организация исламского толка в Афганистане. Это именно Джаванан-и-муслимен, молодежная организация братьев-мусульман. Создается пятерка, своего рода высший совет, в который входят Г. М. Ниязи, Б. Раббани, М. Тавана, А. Р. Сайяф, и Г. Хекматияр и военная секция, которую возглавляют Г. Хекматияр и С. Нафатьяр. Именно деятельность Раббани заложит основы того, что станет потом знаменитой "Пешаварской семеркой", высшим советом лидеров террористических организаций афганских беженцев.
Тем не менее — в повседневной жизни Раббани никогда не отличался благочестием. По Кабулу ползут недобрые слухи — профессор исламского права участвует в пятничных "посиделках" у известного афганского купца, одного из богатейших людей страны Керим-бая, посиделки эти обычно заканчиваются изнасилованием детей. Помимо этого, профессор занимается и предпринимательством: экспортирует ковры в Пакистан, а оттуда ввозит контрабанду. И если король Захир — шах человек добрый, не обращает внимания до тех пор, пока все это не угрожает лично ему — то его двоюродный брат Мухаммед Дауд — человек более жесткий и решительный. Сразу после его прихода к власти начинаются облавы на исламистов. Раббани удается избежать ареста, он скрывается и бежит, сначала в зону племен, где правительство уже давно не имеет власти, потом в Пакистан. Это спасает его — если бы тот находился в стране, к примеру, в период правления Амина — скорее всего Раббани был бы схвачен и убит. Амин не терпел конкурентов и "зона племен" его не останавливала — людей заживо сбрасывали в шахты целыми племенами.
Попав в Пакистан одним из первых, Раббани попал на крючок и пакистанских и американских, возможно и британских спецслужб. Первоначально, именно его прочили на роль лидера объединенной оппозиции — но попытка провалилась, лидеры семерки были практически непримиримы не к советской власти, а между собой. Сам Раббани тоже не терял зря времени — ему удалось стать одним из крупнейших наркоторговцев региона, организовать собственные лаборатории в районах Дара Адам Хель и Черат. Большинство людей, которые входят в его банды — хронические наркоманы, вот почему им поручали самые жестокие и грязные дела. Профессор права отличался особой жестокостью — отправляя людей в Афганистан он приказывал отравлять колодцы, убивать учителей и врачей, взрывать больницы и школы. Творимое им было настолько ужасно, что монархисты во главе с Моджаддиди отвернулись от него, не желая иметь в Раббани ничего общего. Вот такой человек выехал сейчас со двора собственного дома, купленного им на имя Тафиль Мохаммад. В этом доме он устроил склад героина — налета полиции он не опасался — и содержал гарем, в котором были как мальчики, так и девочки, дети афганских беженцев. Гнева Аллаха профессор богословия тоже почему то не опасался.
