Алексей Кулаков - Наследник
– Димитрий Иванович.
– Мму?..
Раскрыв глаза, он пару секунд недоуменно глядел в потолок и нависшую над ним Авдотью. Шевельнул руками, еле слышно плеснув на бортик лохани, затем нехотя подтянулся и сел, ощущая, как к плечам и спине липнут холодные пряди волос. По коже тут же загулял большой пучок липового мочала, затем на голову пролилось жидкое мыло производства царского аптекаря Аренда – и, кстати, оно ничуть не уступало составам из Неаполя или Марселя. Разве что малым своим количеством? Ну так Клаузенд и не мыловар-гильдеец – на нужды великого князя и его семьи хватает, и ладно.
– Дими-итрий Иванович!..
Успев в очередной раз задремать от ласковых массирующих прикосновений к волосам и голове, царевич открыл сонные глаза и послушно окунулся в заметно остывшую воду. Встал, приняв на себя еще несколько ковшей чистой теплой воды, выбрался из лохани и, самостоятельно обтеревшись, прошлепал босыми ногами сквозь все комнаты до своего ложа.
Плюх!
Окончательно сдаваясь сладким объятиям подступающего сна, Дмитрий успел ощутить, как в руку ему уперлось что-то твердо-упругое, вроде женского бедра, а волос легко-легко коснулись гладкие зубцы костяного гребня…
– Батюшка.
Почтительно поцеловав унизанную перстнями руку, первенец великого государя выпрямился и спокойно встретил испытующий взгляд отца.
– Сыно, ты говорил, что можешь скреплять клятвы.
– Да, батюшка.
– А ты уже пробовал это делать? Нет? Хм…
Князь Вяземский посунулся было к уху своего повелителя, но был остановлен небрежным жестом – тем более что царевич тоже приблизился и уже что-то очень тихо шептал.
– Так. А сдюжишь?
Отступив обратно, мальчик развеял все сомнения отца коротким заявлением:
– Я твой наследник!
Царь надолго о чем-то задумался, затем тяжело вздохнул, резко вставая с креслица:
– Пойдем, сыно.
Подвалы Разбойного приказа встретили их вначале мятущимися тенями, затем легкой сыростью, а потом и ощущениями творящегося здесь дознания: огонь отдавал каленым железом, вода была затхлой, словно в ней долго находился утопленник, а кисловатый запах сыромятной кожи от многочисленных ремней, бичей и плеток нес в себе привкус застарелой мочи, пота и крови. Иоанну Васильевичу эта обстановка была вполне привычна, хотя особой радости и не вызывала: быть государем – это не только сидеть на троне или возглавлять войско, иногда приходилось и в таких вот «палатах» сиживать, лично следя за допросом врагов. А вот царевич заметно побледнел, хотя на ногах держался твердо, да и взгляда от «постояльцев», привязанных по углам или подвешенных на дыбе, отводить не спешил.
«Сколько же здесь боли! Пол, потолок, стены – все ею пропитано, а некоторые железки прямо полыхают темным пламенем!.. С моей чувствительностью я здесь долго не протяну…»
– Сын?
Отвернувшись от разложенных на полках инструментов дознания, Дмитрий подошел к низенькому рядку мужчин. Низенькому – потому что стояли они на коленях, вдобавок были связаны не только общей кандальной цепью на руках и ногах, но и широким ярмом на шеях. Стараясь не обращать внимания на могучую вонь, исходящую от клиентов Разбойного приказа, царевич протянул затянутую в перчатку руку и ухватил первого из «пробников» за спутанные жирные волосы. Немного дернул, заглядывая в глаза:
– Крещен ли ты?
– Да.
– Хочешь жить?
Душегубы, уже привыкшие к перспективе скорой и довольно мучительной смерти, заметно оживились, почуяв вполне реальный шанс на жизнь.
– Да!
– А на свободу хочешь?
Не осведомленный о сути происходящего, один из приказных дьяков осторожно возмутился малолетнему произволу:
– Да как же это, великий государь? Столько ловили…
– А ну цыц!
Дьяк моментально поперхнулся всеми своими претензиями.
– Так хочешь на свободу? Целым и невредимым?
– Хочу!!!
Потеряв всякий интерес к первому из кандальников, десятилетний отрок повторил все те же вопросы второму в цепи, а потом третьему и четвертому. А вот у пятого немного замешкался, вглядываясь в его глаза при каждом ответе.
– Батюшка.
Великий князь тут же приказал:
– Афонька!
Приняв из рук князя Вяземского довольно увесистый золотой крест, всячески изукрашенный мелкими драгоценными камнями, Дмитрий остановился напротив первого мужчины.
– Если ты невиновен, то вот тебе крест. Клянись на нем – и сей же час будешь освобожден.
Не успел он договорить, как разбойник вытянул шею, стремясь дотянуться до своего спасения.
– Нет на мне вины, на том и крест целую.
– Ты?
– Без вины страдаю, целую о том крест.
– Ты?..
Третий грешник повторил все то, что сделали первые двое. А вот четвертый удивил:
– Виновен я.
Впрочем, пятый его примеру не последовал, упрямо и даже дерзко глядя на своих мучителей:
– Невиновен, оговорили меня!
Вернув испачканный в слюнях, соплях и крови крест Вяземскому, мальчик положил руки на голову первому кандальнику:
– Скрепляю клятву твою.
Мужчина как-то странно икнул, чуть дернулся и, тихо захрипев, обмяк.
– Скрепляю клятву твою.
Еще один поначалу обмяк, а затем мелко задергался в колодках, раздирая в кровь шею и запястья.
– Скрепляю клятву твою.
Уже третий узник вздрогнул и задрожал, хлюпая хлынувшей из ушей и носа кровью.
– Совершал ли ты грех убийства?
Приготовившийся к смертной боли и не в силах отвести глаз от двух ярко-синих омутов, разбойник признался:
– Было, чего уж.
– Сколько?
Недоуменно покривившись, душегуб все же понял, о чем именно его вопрошают.
– Осьмнадцать.
Огненные глаза приблизились еще больше, окончательно затягивая в себя его разум:
– Раскаиваешься ли ты в содеянном?
– Да…
– Все в руках Господа нашего. Если спасешь ты от смерти трижды по столько же душ православных, то вместо адова пламени тебе дарован будет Свет.
Последний из кандальников своей твердости не потерял, а вот уверенности поубавилось.
– Скрепляю клятву твою.
Все с немалым интересом на него глядели, ожидая корчей или еще чего-нибудь в таком же духе. Но дождались лишь угрюмого взгляда и чуть дрогнувших губ.
– Сей человек невиновен.
Не дожидаясь приказа, подскочивший к царю догадливый дьяк тут же тихо забормотал:
– У помещика свово хоромы ночью запалил… Сам, и чады его с домочадцами, аще на конюшне семь лошадей, да иная живность без счета!.. Тиун на него показал, и другие видоки то подтвердили.
Отмахнувшись от дьячка, великий князь подошел поближе к трем окончательно затихшим душегубам, ткнув крайнего из них в скулу носком сапога.
– Сдох?
Широкоплечий кат[105] тут же присел на корточки и воткнул под слегка отвисший подбородок убийцы свои пальцы-клешни, нащупывая нужную жилу:
– Дышит, великий государь.
Тряхнув, а затем и похлопав по щекам безвольную тушку, палач смог добиться лишь тихого воющего звука:
– Ы-ы-ы-ы…
– А этот?
Довольно скоро выяснилось, что все трое разбойников живы, но полностью утратили разум: один самозабвенно выл, второй глупо улыбался, тихонечко раскачиваясь из стороны в сторону, а третий обильно сходил под себя и что-то радостно гугукал.
– Что с ними, сын?
Царевич, как-то уж слишком пристально косившийся в дальний закуток подвала, практически полностью скрытый в темноте, вздрогнул:
– Ложной клятвой они сами лишили себя разума.
– Угум.
Афанасий Вяземский поглядел на крест в своих руках, на косящегося куда-то наследника и немного изменился в лице.
– А с этим что?
Только-только пришедший в себя после общения с царевичем кандальник опять замер – угасшая было надежда на спасение собственной души разгоралась в его груди невидимым пламенем.
– Раскаяние его истинно. Господь наш милостив и всеблаг, и если сей муж призреет и вырастит должное количество сирот, душа его будет прощена. Или освободит столько же полонянников. Или каким иным способом спасет от смерти трижды по осьмнадцать православных душ…
С каждым словом десятилетний отрок говорил все тише и тише, уже откровенно всматриваясь в темноту, а потом и вовсе пошел туда мелкими шажками. Прихвативший было его за плечо отец едва удержался от того, чтобы не перекреститься: очень уж явно на бледном лице сына выделялись яркие глаза. Слишком яркие!..
– Сынок?
– Отец, там кто-то есть.
Сразу несколько катов услужливо осветили один из закутков своего рабочего места, проявив забитого в колодки плюгавенького мужичка самой что ни на есть рядовой внешности. Выдающийся вперед и не раз ломанный нос, большие залысины на голове, многочисленные ссадины и очень грустные глаза… Особенно левый – правый сильно заплыл и почти не открывался. Все тот же дьяк вновь проявил себя с самой лучшей стороны, выдав всем присутствующим краткую справку:
