Андрей Посняков - Мятеж
Испросив разрешения, Авраамка через забор перемахнул, глянул да махнул рукой:
– Нет никого.
– Нет-то нет, – зайдя в избу, Савелий внимательно зашарил глазами, – да недавно были. Вон и корочка черствая, вон и кочерыжка, и горох в горшке.
Тут, как назло, дождь припустил с новою силой, и все, кто во дворе был, в избенку забились да на небо угрюмо поглядывали – а там-то повсюду сизые тучи, никакого просвета не видно.
– Здесь и переждем, – решил за всех проводник. – Вон у них – корки морошковые да брусница с сушеной малиной, печь запалим, вскипятим варево, а то у всех кишки выстудило. Огниво у кого есть? Ага… А ты, малой, возьми вон котел да метнись-ко к колодцу.
– Такой день, что можно и с неба водицы набрати, – хохотнул кто-то из стражей. – Ни конца этому дождищу, ни края.
Взяв котелок, Авраамко побежал к бревенчатому – в углу двора – срубу-колодцу, водицы набрал… едва прибежал – тут же послали за хворостом.
– Вона там, за заборчиком, погляди.
Пришлось бежать, а что делать-то? Не ослушаешься же старших. Выскочил отроче с усадьбы через узкий лазок, под деревьями – чистый лес кругом, тут и дождило не так! – прошелся… И внезапно увидел черного, с белыми подпалинами, пса. Пес не лаял, а эдак умоляюще смотрел и скулил, словно бы звал куда-то, отрок за ним и пошел, да, наткнувшись на изрядную кучу хвороста, кинулся, потянул ветку…
Глянь! А под кучей-то рука показалась! Бледная, холодная, женская…
Бросился Авраамко назад, а пес – за ним, и все по-прежнему скулил, не лаял.
– Эй, эй! Там, в хворосте, рука мертвая.
– Рука, говоришь?
Тут и Савелий из избы вышел, и стражи один за другим в лаз протиснулись. Так и нашли рыжую Глафиру. Под кучей хвороста. Мертвую.
Савелий наклонился, распахнул на трупе одежку:
– Быстро зарезали, справно. Настоящий убивец бил!
Вернувшись в Новгород, великий князь выслушал доклад Рыкова вполуха – ему сейчас не было особенного дела до всякой мелочи, голова болела о крупном – о Витовте. Призвав на тайный совет архиепископа Симеона, тысяцкого и посадников, Егор поделился со всеми своей тревогой, заодно предложил и план, одобренный всеми единогласно. Уже назавтра отправили посольства в Ригу, Дерпт, Ревель, к рыцарям и в Польшу, к Ягайле, а также – к римскому папе.
Старший дьяк Федор, воспользовавшись попутными судами новгородского «заморского гостя» Михайлы Острожца – давнего знакомца Егора, – отправился в Любек, кое-что уточнить да разузнать побольше.
Вожников мог бы быть доволен собой, если б не родная супруга: та все время пилила, дескать, не сам по себе Витовт воду мутит, а совместно с дочкой своею, скромной инокиней, а в недавнем прошлом – великой московской княжною, женой князя Василия Дмитриевича. Князь Василий, как докладывали соглядатаи, сидел себе на Москве смирно, особо не буйствуя, слушал по вечерам странниц да лечил свои больные суставы какой-то жутко пахнувшей мазью. То же касалось и инокини Марфы, в миру Софьи Витовтовны.
Однако Еленка в кротость ее не верила.
– Яко волк лесной траву ести не будети, тако же и Софья – змеища – на все готова ради того, чтоб нам отомстить, и чтоб назад все вернуть – отдала бы многое.
– Ну, из монастыря-то, чай, в мирскую жизнь путь заказан, – спокойно напомнил князь. – Уж как бы ни хотела Софья, а не вернуться уже. Напрасные хлопоты! Да ее, буде сан монашеский сбросить захочет, даже сам родной батюшка не поймет.
– Сан-то она не сбросит, – княгинюшка покусала губы, – и в мир не вернется, так. Однако ж отомстить может. Мыслю так – спит и месть свою нам с тобой видит! Ох, надо было ее тогда… не в обитель Божию, а так… понадежней.
Пряча усмешку, Егор обнял жену за плечи, поцеловал с нежностью в шею:
– Ах, милая! Какими-то ты негуманными категориями мыслишь – сплошные Средние века… Хотя тут и есть Средние века, что уж и говорить-то! Слушай… а давно мы что-то пиры не устраивали! Даже на радостях встречи… все не до того было как-то.
– Пир – это б и славно! – обрадовалась, встрепенулась княгиня. – Только не на московский, а на наш, новгородско-немецкий манер – чтоб с танцами, чтоб и женщинам можно было за одним столом с боярами посидеть, песен попеть, поплясати.
Вожников с удивлением приподнял левую бровь:
– Ну, ты сказанула, Лена! Чтоб и женщин… Хотя, с другой стороны – посадника Алексия Игнатьевича жена, Мария Федоровна, насколько знаю, петь очень любит, думаю, что придет, мужа не побоится… И тысяцкого супруга, и…
– Да они ж все в возрасте уже! – резво – пожалуй, слишком резво, чем следовало бы православной правительнице – возразила Еленка. – Надо кого помоложе позвать, из боярских дочерей даже…
– Ой, не пустят бояре дочерей, ты же знаешь!
– Это смотря кто. Вон, у Онциферовичей в роду такие огонь-девки, их только позвать. И у Мишиничей. А у тысяцкого вообще жена молодая. Да пусть попробуют не пустить! И ты, со своей стороны, как просвещенный деспот, обязан…
– Погоди, погоди, – нахмурился князь. – Ты почто обзываешься-то? Иль я тебя чем обидел?
Княгинюшка непонимающе захлопала ресницами, повела плечом:
– А я что? Я ничего. Что я такого сказала-то?
– А деспотом меня кто обозвал, не ты? Хорошо не сатрапом!
– Сатрап – это в гиштории древней, у всяких там парфян да персиян, а деспот – к православию ближе: правитель и правительница по-гречески – деспот и деспина.
– А, – улыбнулся Егор, – ты в этом смысле…
– Вот что, надо иностранцев пригласить! – вдруг встрепенулась Еленка. – Да чтоб с женами и дочерьми, тогда и у нас повод есть – перед Европою лицом в грязь не ударить.
– Иностранцев? – Князь почесал за ухом. – А не много ли им чести будет? На подворьях-то, чай, народ все незнатный. Разве что олдермена готского двора пригласить, Магнуса Олензее, так он пьяница запойный…
– И ничего, что пьяница! Вот супруга-то за ним и последит, не даст напиться. – Рассмеявшись, государыня расправила плечики и потянулась. – И вовсе герр Магнус не пьяница, просто человек он такой, веселый. Вино, да, любит, но пуще того – молодых да красивых девок.
– Во-во… а мы боярских дочерей позовем! То-то конфуз.
В этот момент в дверь, постучавшись и почтительно посопев, заглянул мажордом Феофан. Поклонился – больше Еленке, чем князю, так и все бояре кланялись, наверное, инстинктивно чувствуя в Егоре Вожникове человека не совсем понятного, чужого, Елена ж Михайловна была для них в доску своей, к тому же, в глазах многих, – хитрой, коварной, жестокой. Грозной, уважительно говоря.
– Вестник к вам, государи, от нижегородского князя Ивана Борисовича!
– А, – радостно покивал князь. – Дружок старый, Иване Тугой Лук, говоришь, вестника прислал? Верно, от себя и от братца своего, Данилы. Верно, на охоту хочет позвать. А что, Елена Михайловна, съездим? Давненько я в Нижнем не бывал, поохотимся, опять же – пир, а заодно и глянем, что там к чему.
Егор на секунду замолк, Феофан же, моргнув, осторожно осведомился, когда приглашать вестника.
– Да сейчас и зови, – махнул рукой Вожников. – Чего тянуть-то?
Еленка тотчас же согласно кивнула, задумчиво устремив васильково-синие очи к потолочным балкам, – прикидывала по поводу Нижнего, охоты и всего такого прочего.
Явившийся вестник – боярский сын Федосей Мухин, высокий, но узковатый в плечах парень с пшеничной бородкою и ясными светло-серыми глазами, – поправил накинутую поверх синего, с серебряным шитьем, кафтана отороченную куньим мехом епанчу и, вытащив из-за пояса послание, с поклоном протянул его князю:
– Вам, великий государь, лично в руци передать велено.
– Угу.
Кивнув, Егор обрезал печати поданным супругою ножичком – интересно, она сей клинок всегда с собой таскала, что ли? – и, развернув свиток, негромко прочитал вслух:
– Императору и великому князю Иван Борисович Тугой Лук из Нижнего Новгорода челом бьет и просит пожаловати… Ну вот! – Вожников вскинул глаза. – Говорил же – в гости зовет.
Елена покусала губу:
– Ты, милый, чти дальше. А вестника пока отпусти… пущай в людской кваску с дороги выпьет да поснидает малость.
– Да, да, – согласился князь. – Ты иди, боярин.
Вестник, поклонясь, вышел, затворив за собою тяжелые створки дверей, и Егор продолжил чтение, кое-что пропуская, но выделяя голосом главное. А ведь было что выделять!
– Юрка Звенигородский, песий сын, полки у наших окраин собирает, грит всем, мол, от чумы ушел, а язм-то мыслю – напасть похощет в самом скором времени… Слыхала? – Глянув на жену, князь всплеснул руками. – Опять этот Звенигородский Юрик быкует, тля! И пяти лет не прошло, как он Нижний захватывал, да дали тогда по рукам, помнишь?
– Помню, – охотно покивала Елена. – Сама тогда войско и отправляла. Ты где-то в отъезде был.
Вытянув ноги, Вожников с некоторой нервозностью побарабанил пальцами по подлокотнику кресла:
– Полки, вишь, собрал… Ну, Юрий Дмитриевич, что ж тебе не уняться-то никак?
