Гроза над Бомарзундом (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

— Нет, братец. Ты без всякой войны своего зарезать хотел. Где уже тебе оружие доверить…

К слову сказать, Жалобнев оказался не единственным арестантом, изъявившим желание драться с интервентами. Все колодники, а также ссыльные, как один пожелали записаться в ополчение. И забегая вперед, должен сказать, что многие из них отличились.

Англичане появились примерно через две недели. Большой, в полторы тысячи тонн водоизмещением винтовой шлюп «Миранда» осторожно двигался по руслу реки, пустив вперед два бота для промеривания фарватера. Пройдя перед самым городом широкую каменистую отмель слева по борту, он встал на якорь в пятистах ярдах от города Колы, стоящей на мысу у слияния двух рек, командовавший британцами капитан Эдмунд Лайонс приказал дать для привлечения внимания холостой выстрел и, подняв белый флаг, послал шлюпку с парламентерами.

На встречу с ними вышли переодетый ради такого случая в старый мундир без эполетов Шестаков и городничий Шишелов. Британских переговорщиков тоже оказалось двое. Щеголеватого вида лейтенант Кренстон и переводчик — совершенно статского вида господин с аккуратно постриженной рыжей бородкой, неожиданно хорошо говоривший по-русски.

— Добренького денечка вам, господа, — неприятно вкрадчивым голосом поприветствовал он встретивших их военных.

— И вам не хворать, — остался бесстрастным Иван Алексеевич. — С чем пожаловали? Сами торгуете, али покупаете?

— Капитан корабля его величества Эдмунд Мобри Лайонс уполномочил нас сообщить, что поскольку Великобритания и Российская империя находятся в состоянии войны, он пришел, чтобы конфисковать все военные или казенные припасы. И если вы, господа, добровольно их выдадите, а также сдадите все оружие и выплатите контрибуцию, он по известному всему миру британскому человеколюбию и великодушию не станет разорять город Колу и чинить какие-либо притеснения его жителям.

— Про милосердие офицеров ее величества королевы Виктории мы премного наслышаны, — усмехнулся Шестаков. — Да только Кола — город мирный. Воинского гарнизона и боевых средств не имеет, а потому выдать ничего не может. Так что, господа английские моряки, только зря время потеряли, добираясь до наших мест.

Выслушав его ответ, переводчик о чем-то пошушукался с лейтенантом, и снова заговорил, но теперь уже совсем другим тоном.

— Если вы будете столь безрассудны, что решите воспротивиться Британскому флоту, мы будем вынуждены стереть ваш городок с лица земли!

— Шли бы вы, господа хорошие, подобру-поздорову! — посоветовал парламентерам помалкивавший до сих пор городничий. — Как вам уже сказано, мы люди мирные! И если кто к нам с добром, того мы приветим с любовью да лаской. Ну а если со злом, так уж не обессудьте!

— У вас есть час на размышления! И помните, вся кровь, что прольется после истечения времени, ляжет на вас.

— Ничто, отмолим!

Судя по всему, капитан Лайонс решил, что проявил достаточно милосердия к упрямым русским варварам и терять еще один час нет ни малейшего резона. А потому, как только шлюпка с парламентерами подошла к его борту, распорядился открыть огонь.

Первые выстрелы, как это обычно бывает, легли не очень хорошо, но затем британские артиллеристы пристрелялись, взяв за ориентир Воскресенский собор. Но в этот момент русские ответили. Сначала дала залп трехорудийная батарея на Еловом мысу, затем столько же стволов ударили с другого берега, поставив вражеский корабль в два огня. Били, заранее пристрелявшись, да и дистанция — в три сотни саженей для пушек такого калибра — это почти в упор по такой большой мишени. Потому хоть и мазали, но почти сразу пошли попадания.

Все эти дни офицеры и канониры «Аляски» непрерывно гоняли расчеты орудий, заставляя осваивать сложную науку до изнеможения. Командирами и наводчиками Шестаков расставил людей из экипажа рейдера, а сами батареи отдал под команду офицеров и унтеров.

Не ожидавший такого крайне болезненного и неприятного сюрприза Лайонс приказал дать задний ход. Но тут к обстрелу присоединились местные охотники, которым Шестаков распорядился раздать несколько десятков новеньких нарезных мушкетов Энфилд 1851 под пулю Минье, загруженных среди прочего имущества артиллерийских батарей на борт «Гертруды» в Плимутском порту.

Скоро выяснилось, что среди лопарей и русских промысловиков и впрямь много метких стрелков. Рассыпавшись по берегу, они успели поразить немало английских матросов, прежде чем «Миранда» смогла отойти. И тут в дело вступили еще две засадные батареи, поставленные на версту дальше к северу. Сначала в корму корвета прилетели две 18-фунтовых гранаты из спрятанных в зарослях гаубиц. А затем вокруг корабля стали вздыматься всплески от более крупных снарядов.

— Черт побери! Да у них мортиры! — сообразил Лайонс, но было поздно. Избиваемый со всех сторон шлюп получал одно попадание за другим и скоро лишился управления. А затем одна из 10-дюймовых бомб пробила ему палубу. Последовавший за этим взрыв едва не разломил корпус корабля, а вырвавшийся из котла пар обварил полдюжины кочегаров. Тем не менее, медленно дрейфующая по течению «Миранда» продолжала огрызаться огнем. В какой-то момент показалось даже, что англичане смогут уйти, но потом её днище коснулось одной из мелей, и корабль застрял.

Вдогонку за отступающим противником ринулись два припрятанных до поры до времени баркаса с «Аляски», один из которых нес 6-фунтовую пушку, и передвигавшиеся по берегу ополченцы. Лошадей в этом суровом краю почти не было, но местные охотники умели быстро передвигаться на своих двоих. После этого, убедившиеся, что сопротивление бесполезно, англичане сдались. Капитан Лайонс к тому времени был уже мертв [2], так что шпагу переодевшемуся в парадный мундир Шестакову отдал лейтенант Кренстон.

— Сэр, — почти обиженно воскликнул он. — Вы говорили, что Кола мирный город и не имеет гарнизона.

— Именно так, мистер, — расплылся в улыбке присутствующий при этом Патрик О’Доннелл. — Представляете, что с вами сделали бы, будь Кола военной крепостью!

— А где ваш переводчик? — поинтересовался ничего не упускающий капитан второго ранга.

— Даже не знаю, где эта русская свинья… простите, сэр, я не имел в виду ничего обидного. Просто этот человек и впрямь редкая сволочь!

— Так он не англичанин?

— Как вы могли такое подумать!

Вскоре прячущегося негодяя нашли и, что самое удивительное, один из ополченцев, здешний промысловик Роман Хипягин опознал в нем мещанина города Архангельска — Павла Михайлова, сына Жебелева. Некогда учившегося в Санкт-Петербургском училище мореплавания и даже получившего за примерные успехи золотую медаль.

Поняв, что избежать наказания за измену не удастся, тот бросился в ноги к офицеру, умолял его пощадить, обещая рассказать все, что знал о планах неприятеля. Судя по его словам, всего у союзников имелось пять кораблей, два из которых, включая разбитую и захваченную «Миранду», были паровыми. А их временная база располагается на стоящем в Горле Белого моря островке Сосновец, где помимо всего прочего устроен угольный склад.

Что любопытно, он оказался не единственным русским на британском корабле. Еще один предатель — бывший крепостной крестьянин Федор Иванов по прозвищу Гагарка, ранее находившийся под судом «за буйство и кражу» и занимавшийся бродяжничеством, был выслан в Колу из Санкт-Петербурга, где он проживал нелегально. В Коле Гагарка продолжал буйствовать, за что был однажды наказан розгами. По его словам, захвачен англичанами во время нахождения на рыбных промыслах.

Но на самом деле, заметив неприятельский пароход, помешал бывшему вместе с ним на шняке крестьянину Пайкачеву направить лодку к берегу, угрожая деревянной жердью, и несколько раз ударил по лицу находившуюся вместе с ними женщину, чтобы «унять» ее плач. Перейдя на сторону врага добровольно, вызвался показать проходы к Коле, очевидно, желая отомстить местной администрации за прежние обиды.

К счастью, знал он их далеко не так хорошо, как хвастал. К тому же англичане не доверяли до конца перебежчику и постоянно высылали впереди корабля бот, чтобы измерять глубины.