Гроза над Бомарзундом (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

— Отчего так?

— Извольте видеть, проход там узкий, а течение, особливо, когда отлив, быстрое. А когда прилив и того хуже, вода сначала поднимается, а потом уходит. Без сноровки запросто на мель угодишь.

— Начальству докладывали?

— А как же-с! Самому губернатору!

— И каков же был ответ вице-адмирала Бойля? ­– проявил осведомленность в вопросе Архангелогородского военного начальства Шестаков.

— Их превосходительство Роман Платонович изволили прислать капитана Пушкарева из тамошнего гарнизонного батальона. С ним полдюжины солдат, сотня ружей с кремневыми замками, порох, свинец и все прочее.

— А орудия?

— Увы. Самим, говорят, мало. Правда, капитан нашел здесь пару малых пушчонок и даже распорядился изготовить к ним станки. Может, разок и выстрелят, тем паче что пороху у нас не довольно. Да что там! Слава создателю, хоть дозволили лопарей местных вооружить. Среди них немало изрядных стрелков. Так что отбиться, может, и не получится, но кровушки неприятелю пустим. Это уж как Бог свят!

— Кстати, этот ваш капитан, как его?

— Пушкарев.

— И где он? Отчего не пришел представиться?

— Да тут такая незадача приключилась…

— Что еще?

— Как вам сказать. Народ-то у нас вольный, к порядку не больно приучен. А господин Андрей Иванович терпеть сии безобразия не стал. То построение, то учения, то развод… а кто по-хорошему не понимает, в рыло!

— И что же?

— Я же говорю, места дикие и люди такие же. Никакого понимания. Недаром говорят, что в Коле мужика убить, что крынку молока испить. В других-то краях солдат, ежели его по морде, только радуется, что без шпицрутенов обошлось, а у нас… В общем, рядовой местной инвалидной команды Мартын Жалобнев, когда его капитан перекрестил, недолго думая, схватился за нож, да и пырнул их благородие! Два раза. Тот бежать, да где там…

— Убил?

— Господь с вами, что ж вы говорите такое. Живой покудова…

— Давно это произошло?

— Так третьего дня.

— Что говорят врачи?

— Час от часу не легче! Да откуда же у нас им взяться? Фельдшер есть, да бабки-травницы, только что они скажут? Будет на то воля Божья, так и поправится, а нет, то похороним по христианскому обычаю.

— У нас есть судовой лекарь. Я распоряжусь, чтобы он осмотрел раненого.

— Вот за это благодарствую.

— А что со злодеем? — спохватился Шестаков.

— Чего ему сделается. Сидит под караулом, окаянный!

— Не сбежит?

— А куда? — отмахнулся городничий. — Оно ведь у нас как? С одной стороны море, с другой — горе, с третьей — мох, с четвертой — ох.

— Да вы, Григорий Евдокимович, как я посмотрю, большой знаток народных премудростей…

— Не без того, милостивый государь… припадаю и черпаю…

— Понятно. Может, тут у вас и другие арестанты имеются?

— Как не быть, три десятка приписаны к острогу.

— И что за люди?

— Да разные. Как сказано в писании — всякой твари по паре. Есть воры, душегубы, мошенники, совратители. Одним словом, на любой вкус… Я вот что хотел спросить.

— Да, Григорий Евдокимович?

— Это самое, — помялся городничий. — Может, у вас еще пушка лишняя имеется?

— Для хороших людей сыщем. Кстати, мне показалось, или вы говорили о грядущем приходе англичан, как о деле вполне решенном?

— Все верно. Ждем супостата…

— Откуда ж такие сведения?

— Извольте видеть, наши промысловики нередко в Норвегию ходят. Так вот, один из них по фамилии Хипагин давеча был в тамошнем селении Вардгоусе и сам видел английские военные корабли. Мало того, когда британцы прознали, что они русские, стали расспрашивать, не с Колы ли и не знакомы ли со здешними фарватерами?

— А они что ж?

— Отговорились тем, что кемские и местных вод не ведают.

— Понятно. Вот еще что, о несчастье с капитаном в Архангельск сообщили?

— Никак нет. Хотели послать с рыбаками или еще какой оказией, но пока случая не было.

— И не надо. Как старший в чине принимаю командование здешним гарнизоном на себя!

— Вот и хорошо, — даже перекрестился и не подумавший скрывать свою радость городничий. — Вот и славно! Вы уж, голубчик, расстарайтесь. А то с меня, старика, какой толк?

— Один вопрос, уголь у вас имеется?

— Что вы, господин капитан второго ранга, откуда? До сих пор и надобности не было. Пароходы ведь к нам не заглядывают.

— Досадно.

— А дрова не сгодятся? Топляк, к примеру.

— Что ж, за отсутствием гербовой будем писать и на простой!

Приняв на себя командование, Шестаков первым делом ознакомился с окрестностями и пришел к выводу, что городничий был прав. При наличии артиллерии и хотя бы роты стрелков город можно было не только оборонить, но и нанести неприятелю значительный ущерб. Нужно было лишь как следует подготовиться.

Для начала немного облегчили трюмы «Гертруды», выгрузив на берег шесть чугунных британских средних 12-фунтовок, две длинные 18-фунтовые гаубицы (каждая по двести пудов вместе с лафетом и передком) и четыре 10-дюймовые мортиры с соответствующим количеством пороха, ядер и бомб к ним. Остальные трофеи пришлось оставить на транспорте, поскольку к ним не хватало обслуги.

Затем парусник отвели как можно дальше от города и поставили на якорь. Туда же после недолгого раздумья отправили и «Аляску», оставив на ней для присмотра несколько матросов из числа американцев.

Переведенные на берег экипажи обоих судов с энтузиазмом принялись за возведение и маскировку береговых батарей. Особую надежду Шестаков возлагал на мортиры. Спрятанные за невысоким косогором они должны были держать под прицелом фарватер и в случае появления врага вести по нему навесной огонь, оставаясь при этом невидимыми. Хотя и остальные орудия, особенно 18-фунтовые, с дистанции в сотню саженей способны были нанести огромный урон вражескому кораблю.

Местные жители, как могли, поддерживали своих защитников. Помогали строить укрепления, предоставили свои жилища для постоя. Женщины готовили для них пищу и обстирывали. Не обходилось и без эксцессов, тем более что нанятые в Америке матросы хоть и не говорили по-русски, зато изрядно соскучились по женской ласке. Однако после нескольких разбитых физиономий и переломанных ребер осознали риски и старались держать себя в рамках.

Впрочем, далеко не все обыватели проявили патриотизм. Уже на следующий день члены Кольской ратуши обратились к новому начальнику гарнизона с нижайшей просьбой освободить их от службы и разрешить покинуть город. А для того, чтобы ему лучше думалось, собрали полторы тысячи рублей ассигнациями. К которым добавили большой мешок с драгоценной пушниной и ларец речного жемчуга.

Кончилось это все, разумеется, помещением в тюрьму, где все еще томился сидящий под арестом Жалобнев, про которого Шестаков за всеми этими хлопотами едва не забыл.

Злодеем оказался низкорослый коренастый мужичок в стареньком мундире без погон и с мелкими и невыразительными чертами лица. Судя по многочисленным синякам и ссадинам, арестовать его оказалось не таким уж простым делом. Вероятно, поэтому узника держали в кандалах.

— Как зовут? — сурово посмотрел на арестанта капитан второго ранга.

— Мартыном крестили, — угрюмо отозвался тот.

— Как же ты, каналья, решился нарушить присягу и поднять руку на офицера?

— Водка, проклятущая, довела, ваше высокоблагородие.

— А ты значит, вроде, как и ни при чем?

— Отчего ж. Виноват. Только почто капитан мне зуб выбил? Они у меня, чай, не казенные и без того в большой недостаче.

— Выходит, за зуб на смерть пойдешь?

— Как это? — изумился солдат.

— А ты располагал, что тебя медалью «За усердие» наградят?

— Нет, конечно. Просто и в колодниках люди живут.

— Вот уж не знаю. Время военное, покушение на жизнь офицера. Тут либо расстрел, либо шпицрутенов до полного изумления. Да не здесь, где тебя всякая собака знает, а в Архангельске.

— Ваше высокоблагородие, — взмолился никак не ожидавший подобной перспективы арестант. — Помилосердствуйте! Ить сейчас война, глядишь, и я на что сгожусь? Отслужу, ей-ей отслужу!