Герман Романов - Спасти Колчака! «Попаданец» Адмирала
Иржи ощутил приятную тяжесть на животе — в туго повязанном поясе на исподниках были зашиты два десятка русских золотых монет, что не сдал он в походный банк корпуса. И было отчего — эти деньги достались ему нелегко, и поделиться ими он не желал.
Колер до сих пор помнил то богатое сибирское село, в которое ворвалась его рота. И принялась выполнять приказ — за то, что рядом с этим селением партизаны взорвали железную дорогу, жители были обвинены в пособничестве бандитам. А приказ был суров — село сжечь. И сожгли дотла, но перед тем обобрали его до нитки, чего ж добру пропадать. А монеты отдала богатая старуха, когда Иржи завалил на пол ее внучку, чтобы изнасиловать — обычная солдатская забава. Так себя все ведут, и чехи, и русские, и красные, и белые. Отдала деньги старуха, и Иржи тут же ее зарезал кинжалом, а потом ударил им и девчонку. До сих пор ее голубые глаза снились ему, а ночной порой он иногда слышал ее пронзительный крик. Но то пустое — так иногда ветер кричит в печных трубах.
А потом были еще сожженные села, много сел, может — десять, а может — пятнадцать, он их не считал. Зато добра везет домой много, на пятерых им целый вагон дали. Чего там только нет — швейные машинки и сукно, посуда и хорошая жатка, инструмент и вычурные стеклянные вазы. И многое, многое другое, что на родине стоило баснословные деньги. Зато здесь его можно купить за гроши или отнять. Иржи улыбнулся — в походной кассе у него почти восемьсот франков и на поясе еще пятьсот франков, если рубли в них перевести, и не бумажных, а золотых, что в несколько раз больше по курсу. И серебряных рублей у него в чемодане за подкладкой изрядно припрятано — сувенир домашним из суровой и далекой Сибири…
Сейчас Иржи бережно прижимал к груди большую банку парного молока, завернутую в меховую накидку. Зато все женщины и детишки еще теплого попьют. С неохотой продавали чехам молоко эти бородатые угрюмые казаки, что жили в пяти добротных усадьбах, сложенных из толстых лиственничных бревен. А более домов у станции не было построено — мало удобной земли в зажатом сопками распадке, казаки раньше промыслами занимались или служили, а земледелием здесь не проживешь — то Иржи сразу понял, сам до войны крестьянствовал. Да и бывший полигон место лишнее занимает…
Молоко продал чеху казак, и вчера добытого лося за швейную машинку отдал — Осип Михалев полчаса ругался, пытаясь набавку выбить у хитрого каптенармуса. Только не вышло, у русских даже поговорка по этому поводу есть — нашла коса на камень. А в село не попрешься — не велено уходить.
Ох уж эти казаки — бородаты, усаты, на штанах у всех лампасы нашиты, в Сибири — красные, а здесь, на Ангаре и в Забайкалье, — желтые. И отнять у них трудно, поди тронь — у каждого винтовка и шашка в доме, под рукой завсегда, и другие казаки тотчас со всех сторон сбегутся. Нет, обижать казаков себе дороже, то и пан генерал в приказе особо отмечал.
Но казаки особняком, а вот русских в последнее время Иржи презирать стал — у них паровозы отбирают, а они сопли и слезы размазывают, причитают, хотя чуть ли не все стоят с винтовками. Умирать не хотят, драться за родную землю не желают, только жаждут подальше от войны уехать. В каждом русском эшелоне, что смешались с чешскими вдоль тысячеверстной железной дороги, чехи видели много русских офицеров, при золотых погонах. А это и вызывало презрение — одни дерутся насмерть с красными, а другие по тылам жировали, а при первом признаке опасности сразу же удрали. Прикажете чехам за таких трусов воевать? Увольте! Нас дома ждут!
Подойдя к станции, Иржи увидел подходящий со стороны Байкала эшелон — за паровозом тянулись десять теплушек, каждая из которых была украшена белыми полотнищами с красными кругами. Матка Боска! Косоглазые союзники пожаловали, что они тут забыли? Везде, твари, свой нос суют!
Прибытие японского эшелона не вызвало на станции каких-либо треволнений. «Орлик» мрачными глыбами своих бронированных вагонов нависал над японскими теплушками, грозными орудиями внушая почтение любому врагу и тем паче союзнику. А потому стояли только обычные часовые у носовой бронеплощадки и у тендера. Экипажа внутри почти не было — два-три солдата дежурной смены на бронеплощадках кутались в тулупы. Котел держали в часовой готовности, а потому сидеть в железных коробках было туго — сибирский мороз знал свое дело.
Команда бронепоезда гостила третий день в вагонах их состава — прекрасно оборудованных теплушках. В них прорезали по два окна на борт, поставили печку, удобные кровати — чехи ездили по четверо на вагон, только в теплушке Иржи было пятеро, плюс еще шестеро пассажирок и пассажиров.
У многих вагонов стояли женщины, то были или жены солдат, что женились на русских красавицах, но в большинстве своем полевые подруги, которые скрашивали их немудреный солдатский быт до дальнего города Владивостока. И им хорошо — в безопасности до тихого места доедут, и нам — тут Иржи плотоядно ощерился в усы, как хорошо погулявший мартовский кот — очень даже неплохо.
Чистые бабенки, господские, кожа нежная, беленькая, тронуть приятно. И блох от них не поймаешь, или дурную болезнь какую, к мужьям своим едут, с дитями зачастую. А вон и его Мария стоит — паренька своего на прогулку вывела, по голове гладит, рассказывает, поди, что дядя Иржи добрый, к тете их в Харбин везет.
А малец-то смекает уже, что он с его матушкой по ночам вытворяет, совершенно не стесняясь попутчиков, солдат и женщин. А чего стесняться-то — люди взрослые, понимают, что даром ничего не дается, и тем же заняты. Да и зачем время даром терять…
А японцы тем временем из вагонов высыпали — немного, полсотни едва наберется. Иржи чуть глянул на них без всякой опаски — чехов вдвое больше на станции. Да и вооружены у косоглазых меньше половины солдат — вдоль вагонов стоят, не шелохнутся, застыли намертво на ветру, только примкнутые кинжальные штыки лезвиями сверкают.
Колер чуть поморщился — дисциплина у них смертный ужас, чуть что — головы рубят. А вот и два самурая чинно к станции идут, за мечи свои поганые вцепились крепко, не отнимешь. Поручику Навотны отвесили поклоны, как по их этике положено, потом о чем-то переговорили, судя по всему — о связи, раз поручик показал им на будку телеграфиста.
Из предпоследнего вагона вылезла еще пара узкоглазых, и резво пошли в сторону паровоза — вот только три первых японских вагона от Иржи закрывала серая громада бронепоезда. Шагали с какими-то тряпками в руках — без оружия же ведь, мало ли что у них в первом вагоне, может быть, кумирня или какая-нибудь другая молельня. В этом Иржи путался, буддисты японцы или еще кто…
Колер остановился, повернул голову на восток, стал прислушиваться — ему показалось, что с Байкала к станции идет еще один эшелон. Плохо будет, если это русские. Сегодня утром был получен приказ пана генерала. Так чехи называли Сырового, ибо у них был один настоящий генерал, в отличие от русских, у которых было великое множество всяких разных начальников — иной раз казалось, что на сотню солдат приходится чуть ли не с полсотни офицеров с генералом во главе.
Так вот, пан генерал настрого приказал заворачивать обратно всех русских. Если будет нужно, то без размышлений применять силу, для чего выслал на станцию бронепоезд и приказал остановить их эшелон в помощь. Всех русских, и особо — семеновцев, бронепоезда которых уже добрались до Порта Байкал. Впрочем, бронепоезд громко сказано — углярку со стенками из шпал никак бронепоездом не назовешь…
Беда в другом — пан генерал настрого приказал, что если с русскими будут японцы, то на конфликт не идти и силой не угрожать. И тут, как назло, узкоглазые прибыли. Но есть надежда, что приближающийся эшелон тоже японский, в Порт их два прибыло…
Иржи потер глаза рукавицей, ему показалось, что из-за поворота выползла бело-серая, в трещинах и изломах, длинная скала. Но в ту же секунду солдат сообразил, что это хорошо разрисованный вагон, и с ужасом осознал, что из торца вагона торчит орудийный ствол. Следом за вагоном показался закамуфлированный паровоз, испускающий черный дым из трубы…
Русские! Семеновцы! Колер лишь минуту назад вспомнил их, и они тут же свалились, как снег на голову. Иржи открыл было рот, чтобы поднять алярм, но крикнуть не успел…
От «Орлика» раздались несколько негромких взрывов, скорее — громких хлопков. И тут же из амбразур бронеплощадок стали выползать густые струи черного дыма. И буквально сразу началась стрельба, будто одновременно застучали два десятка пулеметов. Иржи машинально схватился за плечо — привычного ремня винтовки не было. А! Он же ее оставил в вагоне. Рядом об камень звякнула пуля, выбив искры — Колер тут же упал за валун, все же он воевал четвертый год и попасть под пулеметный огонь не хотел. Только чуть выглянул и в ужасе побелел…
— Банзай! Тенно хейка банзай!!! — дикий вопль разнесся в звонком воздухе над станцией. Он раз уже слышал его год назад, когда в Забайкалье видел отчаянную атаку японской роты на красных…
![Карочка — [email protected] - В день, когда магия замрет](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
