Андрей Посняков - Воевода заморских земель
За длинным столом, на лавках вдоль стен набиралась октли довольно разношерстная компания: крестьяне-каита, торговцы-отоми, сменившиеся с дежурства стражники, компания промысловиков с «Семгина Глаза», пара подмастерьев с кузницы. Крестьяне, полуголые, с большими мозолистыми руками, видно, не успевшие до конца дня справить свои дела – судя по большим плетеным корзинам – ходили на рынок, да задержались почему-то, бывает. Сидели теперь у самой двери целой компанией – человека четыре – неторопливо потягивали октли да присматривались, выспрашивали у служек насчет ночлега. Дорого ли? Ну, во внутреннем дворе – недорого. На своих же подстилках, если есть. Нету? Ну, тогда чуть дороже выйдет. Впрочем – можете отработать – натаскаете хозяину воду. Крестьяне оживились, кивнули – чего ж не натаскать, воды-то, натаскаем! Вот, допьем, сразу на колодец отправимся или к ручью.
Иван Фомин, кормщик с «Семгина Глаза», недовольно покосился на индейцев. И куда только хозяин смотрит? Пускает в корчму всякую босоногую тварь. Так и приличных клиентов запросто лишиться можно. Типа вот, рыбаков с «Семгина Глаза». А вообще же, Иван, как и другие рыбаки, на жизнь не жаловался. А чего жаловаться-то? Морозов нет, дожди только. Рыбы – завались, бобра тоже, еще и золотишко кое-где имеется, если голова на плечах есть – подразжиться можно. Еще бы людишек, на все готовых. Вот как эти…
– Чего мимо проходите? – Кормщик схватил за рукав проходившего мимо знакомца – Олельку Гнуса. Не один Олелька был, с Матоней, мужиком на вид звероватым – чувствовал Иван, есть у них какой-то приработок, недаром на коч давненько уж глаз не кажут.
– А, Иване! – осклабился Матоня. Олелька поклонился:
– Здрав будь, дядька Иван!
– Присядьте-ка, дело есть.
Матоня с Олелькой переглянулись, присели, кивнув другим знакомцам – рыбакам с коча. Взяли по кружке с заедками…
Кормщик предложил им спуститься на коче к югу, где, по словам его знакомых индейцев, «золота, что грязи». Олелька почесал кудрявую башку, Матоня тоже задумался. От дум отвлек Кривдяй – самолично принесший кувшин с октли. Мигнул незаметно от кормщика – пошли, мол.
– Мы сейчас. – Оба разом вскочили и последовали вслед за хозяином корчмы.
– Вот что, робята. – Поплотней закрыв за вошедшими дверь, Кривдяй указал на лавку перед небольшим столиком с закусками. – Есть для вас работенка. Слыхали, охочих людей набирают в дальнюю крепостицу? Вот вы в крепостицу ту и поедете.
– Да что нам, больше делать нечего?
– Молчи, паря! За это дело вы столько золотишка огребете – враз богатеями станете.
– Купчишки, что ль, платят?
Кривдяй лишь хмыкнул.
– Не так просто поедете. Вызнаете все: как стража на стены ходит, есть ли наряд пушечный да сколько, где воду берут, откуда пища. Будут в другие крепости зачем посылать – не отказывайтесь. Вот вам задаток… Велено передать.
Кочмарь швырнул на стол изрядный кусок золота. Глаза шильников алчно расширились.
– Все исполните – получите вдесятеро против этого, – усмехнулся Кривдяй. – Для Таштетля это золото – что для вас на дороге каменья. Да, вот еще что. – Он отвернулся к небольшому резному шкафчику и, достав оттуда шкатулку, вытащил небольшой округлый предмет – золотой человеческий череп с глазами из бирюзы:
– Это вам. По голове этой мертвенькой признают вас кому надо. А кто такую же голову покажет – тот заодно с вами. Того слушайтесь. Все поняли?
– Да, чай, не дурни.
– И с этим… С Фоминым с коча не заморачивайтесь – ничего не выгадаете. Зря вообще вы к нему подсели, он тут не впервой – приставучий. Сейчас начнет уговаривать, взгляды привлекать лишние. Пошли-ка… Провожу вас тайным ходом.
А в это время из земель отоми возвращался в великий город Теночтилан караван купцов-почтека. Покачивался на носилках похожий на общипанную ворону Таштетль, позади, на таких же носилках лежал связанный Ваня, а впереди, глотая слезы, шел Тламак. Друг Вани. Бывший друг. Предатель. Именно он, не имея в голове никаких дурных мыслей, разболтал когда-то Таштетлю о сыне богатого вельможи из-за далекого моря и чуть ли не родственнике самому Белому Касику, повергнувшему в ужас целый отряд тарасков. Уходя, прихватил Таштетль с собой и Ваню. На рынке еще, когда ели с Тламаком лепешки, попались на глаза Таштетлю. Кивком головы жрец отозвал в сторону проводника, а Ване… Мешок на голову – и все, не трепыхайся. Слуги Таштетля дело свое хорошо знали.
Шел Тламак впереди, мучался. Совесть заедала – ведь это из-за него все, из-за него… А может, ночью напасть на стражников, развязать Ваню, бежать? Нет. Страшно это все. Боязно. Разве может он, Тламак, тягаться со страшным Таштетлем? Не получится ничего. Нечего и пытаться.
Шел Тламак впереди да глотал соленые слезы. В синем небе за его спиной взрывалось жаром жестокое солнце.
Глава 10
Крепость на плоскогорье Анауак – озеро Тескоко. Июнь 1478 г.
Рыцарь опасной дороги не минет!
Враг неподвижен за серой скалой,
Прыгнет и крикнет, опустит и вынет,
Красный от крови кинжал роковой.
В. Брюсов, «Витраж – триптих».Я привык к тому, что всю жизнь мне везло,
Но я поставил на двойку, а вышел зеро.
Майк Науменко, «Старые раны»Стояла жара – земля раскалывалась черной паутиной трещин. Зной почти высушил русло небольшой речки, оставив лишь узкий коричневатый ручей – но и то было благо. Именно к этому ручью, оставив на время горные отроги, спускались на водопой дикие звери, именно к нему приходили люди смыть въевшуюся песчаную пыль. В двух полетах стрелы от ручья вздымались к небу красные скалы, а за ними тремя широкими уступами спускалась к реке долина, поросшая густой травой. Ветер гнал по траве голубоватые волны, играл листвой редких раскидистых деревьев, дававших густую тень – спасение путников. Целое стадо ланей, спасаясь от оцелота, пробежало на запад, где, ближе к океану, угадывалась фиолетовая дымка непроходимого леса.
На границе гор и долины, среди скал, угнездилась небольшая крепость – мощные стены из красноватого камня, обитые медью ворота и две высокие башни. Мимо крепости проходила узкая дорога, выбегала из горных ущелий и змеилась внизу, в долине. Дорога эта была одним из немногих путей, что вели на север, в земли отоми и пупереча и дальше, к Ново-Михайловскому посаду и Масатлану. К югу от крепости – вон, видно с башен – простиралось обширное плоскогорье Анауак – земли могущественной империи ацтеков. Крепость называлась Теспатль, что в переводе на русский имело два близких по смыслу значения – кремень и нож – и когда-то принадлежала отоми. Если смотреть сверху, крепость Теспатль действительно напоминала лезвие широкого кремневого ножа, широкое к воротам и сужающееся позади, к скалам. Глубокое ущелье защищало крепость с востока. С запада и севера громоздились неприступные скалы. Лишь южная – широкая – сторона, там, где ворота, выходила к дороге – именно над ней и нависали башни, да так удобно – что без соизволения коменданта крепости вряд ли кто мог бы проследовать на север. Чужой отряд ждал бы целый град камней, а теперь еще – и грозные тяжелые пушки, с великим трудом доставленные в Теспатль двумя артелями неприхотливых носильщиков-каита. Нависающие над дорогой башни отбрасывали на плато длинные черные тени. Дувший с гор ветер бросал в глаза часовым мелкую красную пыль.
– Вот послал черт работенку! – отплевываясь, выругался Олелька Гнус. – Спасибо, Кривдяюшко, присоветовал.
– Не ворчи, – усмехнулся Матоня, стоявший рядом с Олелькой на крайней, ближней к горам, башне. – Уж лучше пыль, чем кровососы. Хоть чесаться не надо.
– Да уж, – поправив висевший на поясе меч, махнул рукой Олелька. – Все одно, не от этих зараз, так от пылищи чешешься. В баньку бы…
Матоня вытер со лба пот:
– В баньку не в баньку, а к ручью сегодня сходим, как сменимся.
– Угу. Ужо в грязи пополощемся. – Олелька скептически скривился и сплюнул вниз, на дорогу.
– Ну, уж коли неохота – черт с тобой, ходи грязным, – хохотнул Матоня. – Нам тут еще сколько гнить? Три недели. Зато, коли Кривдяй не обманул, заработаем. Не должон обмануть, какой ему интерес нас обманывать?
– Так ведь не приходил к нам никто со знаком тайным, – резонно возразил Олелька. – За что ж Кривдяй платить будет?
– А то уж не нашенское дело, что не приходил. – Матоня осклабился. – Не приходил – и слава Богу – неча нам подставляться. А что касаемо Кривдяя – так ведь не он платит.
Олелька Гнус согласно кивнул.
Они пошли на ручей вечером, но не поздно, сразу, как только сменились. Отпросились у коменданта – добродушного Текультина (в крещении – Федора Власьича) – толстого пожилого индейца, уроженца Масатлана, имевшего в Ново-Михайловском посаде дом и выборную должность ополченного сотника. В крепость он напросился сам, прельстившись резким повышением статуса, высоким жалованьем и спокойной службой. Слухи о всяких там теночках Власьич считал явным преувеличением и им не верил. Одно знал – в таких вот дальних крепостицах самая спокойная служба и есть – от начальства далеко, к Богу – ближе. Вместе с Власьичем приехали в крепость его жена – худая, как тень, Таиштль – и две дочки на выданье – Маланья и Вера. Дочки были ничего себе, симпатичные, черноглазенькие. Только уж больно шумные – хохотушки да сильно петь любили, особенно старшая, Маланья. В Ново-Михайловском постоянно на хор бегала, что при церкви Михаила Архангела. Там и глаз положила на одного парня. Красивого, смуглого, молодого. И в должности приличной – не большой, но и не малой – младший дружинник. А как пел! Очень тот парень Маланье понравился, вот бы, думала, посватался! Но ведь скромник – даже не познакомился, стеснялся. Сама-то Маланья, хоть и на язык востра, а тоже, как сядет рядом на лавку – словно язык проглотит. Сидит – ни жива ни мертва, эх, колода. Сиди вот теперь в крепости, слушай маменькины наказы да плети из агавы циновки. Скукотища. Хорошо хоть батюшка, говорил, не надолго это – следующим летом вернутся обратно в посад, к тому времени подкопят на приданое. Вот тогда можно будет и сватов ждать. А пока – цыц – и никаких игрищ! Сидите, циновки плетите. Ну, песни петь можете.
