Марик Лернер - Цель неизвестна
Это я и так в курсе. Не в первый раз он справки наводит. Прежде — по просьбе, сейчас — сам решил.
— Тогда и стал поджидать.
— Ну а ежели бы не в покои царицыны с уважением, а в тюрьму, что бы сделал? Нетто на штурм пошел?
— Охрана тоже люди, — с усмешкой возражает. — Повернуться разно может. Побег устроить аль весточку передать. Пусть и просто питание приличное. Вы думаете, кормят там?
— Пошто я тебе?
— Вы, Михаил Васильевич, мой случай, — сказал Андрей очень серьезно после секундного молчания.
Здесь под случаем подразумевалась удача.
— Как встретил, так жизнь переменилась кардинально.
Как многие недоучившиеся, но свысока относящиеся к остальным, не понюхавшим наук и прикладываемым к ним розог, он обожал вставлять «умные» словечки в речь. Не самая худшая слабость.
— Бывает, фортуна пройдет рядом, а ты испугался пойти за ней. Я такой ошибки не совершу! В общем, вы мой, семейства тоже благодетель, и я для вас что угодно сделаю. Скажете — украду или убью, чтобы мне с места не сойти и печенки сгнили внутри, коли лжу произношу. — И он перекрестился.
Вот так? Что угодно?
— Ты, часом, в Меншиковы не метишь?
— Нет, тот плохо кончил. Занесся чересчур. А другие денщики Петра Великого — Бутурлин Александр Борисович, Василий Иванович Суворов, Ягужинский Павел Иванович — ничуть не хуже карьеру сделали. И главное, сидят сейчас крепко, не в опале пребывают. Большие должности занимают.
Мне стало смешно. Нет, я понимаю мечты, однако это нечто изумительное. Прилично жить, обеспечив себя, оставить о себе хорошую память, попасть в дворяне — это все нормально. Каждый не прочь подняться. Но такое!
— Ты за кого меня принимаешь? За Петра Великого? Я Михаил Ломоносов — помор из деревни Мишанинская на Курострове.
— А говорят, очень вы похожи на почившего императора Петра Алексеевича, — поблескивая в полутьме глазами, сказал Андрюха. — Внешне будто копия. И ведете себя иной раз как он. Наорете — да быстро отходите.
Я среагировал с заметной задержкой. Уж очень странная идейка. Потом рука сама потянулась и взяла пацана за горло. Давно со мной такого не случалось, мы с телом нормально сосуществуем и очень неплохо притерпелись друг к другу. Уже не промахиваюсь, не спотыкаюсь на бегу и не нуждаюсь в отвлечении, чтобы дрова рубить.
— Ты на что, гадский выкормыш, намекаешь? — прошипел в испуганное лицо. — Мать мою шлюхой величать вздумал? — При каждой фразе встряхивал не особо тяжелое тельце мальчишки не хуже терьера, ухватившего крысу.
И это тоже не я, подумал с оторопью. Полез наружу Михайло всерьез. С трудом разжал пальцы и швырнул его к стенке.
— Не мои слова, — держась за горло, прохрипел он. — Люди молвят.
— Какие люди? Впрочем, молчи, не говори. Пасть свою зашей толстыми нитками и не повторяй чушь. А буде вякнет при тебе кто — можешь сразу бить.
Я подумал уже трезво, выплеснувшаяся наружу ярость потихоньку ушла, и ум не туманился. Вариант реально неприятный. Не дай бог, пойдут всерьез разговоры. Надо пресечь сразу и резко болтовню. В моем окружении такое невозможно. Тут всерьез и до «Слово и дело» рукой подать. И доказывай потом, что не верблюд и тайного злоумышления не имел.
— Тебе который год?
— Шестнадцать скоро, — ответил с запинкой.
— Пора головой пользоваться и тем веществом, что внутри черепа находится, — в особенности. Не кушать в нее и не шляпу поверх носить. Думать! Пусть все так, разве это к лучшему?
— А разве нет?
— Думай! Царская кровь не водица. Кому нужон еще один претендент на трон мужского пола, да еще сомнительный? Кто за мной стоит, кто поддержит, кто испугается? Дойдут разговоры до доносчика — и всем нам на дыбе висеть. И не найдут ничего, так загонят в Сибирь аль еще дальше, дабы умов не смущал. А и отпустят потом, так шкура не казенная. Внял?
— Да, Михаил Васильевич, — покорно соглашается. — Больше не повторится.
— Вот и ладно, — вздыхаю с облегчением. — Хочешь при мне и дальше состоять — не лезь вперед батьки в пекло. Я решаю, что правильно!
— Да, Михаил Васильевич, теперь осознал. Можно меня выдрать за глупость.
Ну да. Россия вскорости погибнет, коли народец не драть. В аксиоме нет сомневающихся. И почему у меня чувство, что он соглашается, да идею про запас прячет? И не прогонишь: удобен и полезен.
— Только в остальном я ничуть не раскаиваюсь, — будто эхом мыслям, довел до меня Андрей. — Куда вы, туда и я. В лепешку разобьюсь, а исполню любое поручение.
Забавный вопрос: а что ему еще слуги поведали помимо рассказа об аудиенции? Про причину — обязательно. А происходящее внутри — шалишь: я прямиком к карете. Но это в принципе и не суть важно. Анна Иоанновна решает. Она приказала.
— А завтра кто больше предложит…
— Зря вы так, — укоризненно сказал он. — Пусть я не гений вроде вас в науках и словесности…
— Не льсти, не люблю.
— …Одно твердо знаю: единожды предавши, кто тебе поверит. Потому хозяин может быть исключительно один. Против пользы вашей никогда не пойду, честь моя хоть и невелика, но имеется. Преступить чрез нее — все одно как из рода людского низвергнуться.
Может, это ему на роду суждено было поэтом стать? Ишь, как витиевато выражается. А я все обломал, пустив по иной стезе… Теперь поздно. Все их семейство подобрал да за собой потащил. А теперь пообещал девчонок пристроить к царевне. Понравятся — останутся рядом. Там другие перспективы. И по деньгам, и по замужеству. В графья на манер родственников Екатерины Первой не попадут, но по происхождению ничуть не хуже Скавронских, Гендриковых и Симановских, вышедших из крестьян.
А я ведь об этом не подумал, рекомендуя в ближние служанки. Ему пеняю на отсутствие мозгов, а сам туда же. Без этой беседы и не допер бы. Не научился я еще по-настоящему дальше двухходовки думать. Все еще брезгаю дополнительно унижаться. Лишний раз поклониться и попросить спина не переломится. А не так я воспитан — меня, бывало, просили, сам — никогда.
Пора выбросить окончательно и бесповоротно прошлое. Возврата не будет, про миссию мне ничего не известно. Хватит надеяться на чужого дядю и спасителей, пора превращаться в аборигена.
А Андрюха молодец. Себя предложил и меня попутно повязал обещанием. Как бы не сообразительней гения Ломоносова оказался в итоге. Тем более что я-то в курсе, насколько фактически не титан мысли и практики.
Глава 4. Серьезная беседа
— А что ты пишешь?
— Ваше высочество уже обдумали сказку? — показательно удивляюсь. — И какие выводы сделали?
Это у нас такая игра. Я Лизе очередную главу, а наутро она засыпает несчастного сказочника градом вопросов. И не по тексту. Ничего непонятного в моем изложении он не содержит. Просто раньше с ней о подобных вещах и не пытались беседовать. В основном ее образование исчерпывалось грамматикой, арифметикой, началами географии с историей, немецким и французским языками, и на закуску танцы.
Считается, для девочки достаточно. Еще книжки. «Тристан и Изольда» — не худший вариант. Я-то считал, жанр женского любовного романа родился с появлением всеобщей грамотности. Оказывается, нет. Чисто ради интереса пролистал и понял — такого не потяну. Исключительно за большие деньги и с голодухи. В смысле, чтобы мне платили.
Проблема в том, что на троне сидит столь же дурно воспитанная тетушка. Самостоятельно Анна Иоанновна разве что подписываться умеет. В принципе не вредная и без особых заскоков женщина, судя по двум состоявшимся у меня с ней встречам. Вторая — с отчетом не так давно, при толпе придворных, уже не интимно.
Однако управлять государством она пытается на манер поместья. Встревает в мелочи, не замечая основного. Ну а про обращение с дворовыми девками — то дело нормальное. Бить по щекам, отправлять фрейлин лично стирать грязное белье или заставлять плясать себе на потеху — все же получше порки. Об этом мне исправно доносит Андрюха. Ему лучше знать.
К сожалению, в России много больше проблем и трудностей, чем в самом лучшем имении. Надо хоть слегка разбираться в финансах, а не издавать указы «с гневом», призывающие чиновников исполнять свой долг. Проку от них — как крокодилу от зонтика.
Недоимки по-прежнему не собирались, хотя здесь уж не вина государыни. Большинство долгов накопилось с бог знает каких времен. Ревизии подушные проводились несвоевременно, кто сбежал, кто помер, кто впал в нищету, а бюрократические колеса продолжали медленно и со скрипом крутиться. Чаще вхолостую, иногда перемалывая в кровавую труху невезучих.
— Так что?
— Проект для вашей тетушки.
Я надеюсь, она меня позовет на прощанье и получу шанс подсунуть лично в ручки. Вряд ли сразу подмахнет, но вдруг заинтересуется.
— О чем?
