Андрей Ерпылев - Запределье. Осколок империи
Вообще киноленты обновлялись не слишком часто. Везти новые фильмы из-за границы было накладно и небезопасно: красные установили жесткий идеологический контроль и провалить канал поставок действительно необходимого ради «баловства» было бы просто глупо. Добыть ленты, снятые в Советской России, было на порядок проще, но тут уже вступала в действие местная цензура, не собирающаяся допускать в Новую Россию большевистские идеи. Это касалось и книг, и газет, но такого мощного средства воздействия, как кинематограф, — особенно. Выручал один верный человек в Москве, тайно копирующий для Новой России забракованные красными цензорами западные ленты, но это было каплей в море. А до собственной киностудии крошечная колония еще не доросла.
— Это тебе кажется, Алеша, — Спаковский старался изо всех сил, чтобы голос его не выдал, но актер из него был плохой.
— Тебя что-то гложет, не спорь, — настаивал друг. — Неужели ты так боишься будущей военной службы? Брось — в этом нет ничего страшного. Но, если хочешь, я поговорю с Викиным братом, и он…
— Алексей, я не нуждаюсь в твоей протекции! Тем более в протекции господина Манского!
— Это твое дело, конечно… Но я хотел как лучше…
— Дрянное кино, — сменил тему Петя. — Знал бы раньше — ни за что не пошел бы. Только полтинник зря потратил.
И тут же вспомнил, что эти несчастные пятьдесят копеек пришлось выпрашивать у отца — собственных заработков у вчерашнего гимназиста еще не было, а жила семья Спаковских небогато. Особенно после того, как Анастасия Георгиевна из-за болезни, вызванной смертью младшего сына, вынуждена была оставить работу в больнице. На самом-то деле глава подпольной организации располагал солидными по меркам Новой России средствами: в нее входили дети одних из самых богатых горожан, вносящие свою лепту во славу светлого будущего. Но эти деньги шли на оплату контрабандистов, откладывались для будущей покупки оружия, поддержки брошенных властями в узилище товарищей…
— Да, американская культура явно чужда нашему обществу, — согласился Еланцев. — Наука и техника за океаном на высоте — не спорю, но искусство… Интересно, а большевики превзошли в этом плане Протазанова, Гардина, Старевича?
— Не знаю, как Старевич и Гардин, — пожал плечами Петя, забывшись. — А Протазанов и сейчас снимает кино.
— В Париже? — хмыкнул Алексей. — В Берлине?
— Почему в Берлине? В Москве. На киностудии «Межрабпом-Русь».
Алексей остановился, будто налетел на стену:
— А ты откуда знаешь?
— Да так, — смешался Спаковский, сообразив, что ляпнул лишнее. — Слышал от кого-то…
— Ты не мог ни от кого слышать. Вся информация оттуда, — Алеша кивнул в сторону невидимого отсюда озера, — тщательно фильтруется. Я имею к ней допуск как архивист и… — он замялся.
— Как сын генерал-губернатора? — фыркнул Спаковский, лихорадочно думая, как выпутаться из сложившейся ситуации.
— И это — тоже, — вспыхнул Еланцев-младший, надеясь, что в темноте цвета его лица не разобрать: намеки на свое родство с первым человеком Новой России он ненавидел. — Мне доверяют. Что в этом плохого?
— В стране слепых и кривой — король…
— Почему слепых? — возмутился Алеша. — Просто население получает дозированную информацию…
— Очень дозированную.
— Так нужно из соображений безопасности, — отчеканил Еланцев. — Но ты мне не ответил, откуда знаешь ты.
— Получаю напрямую оттуда, — с вызовом ответил Петя, нащупывая в кармане складной нож.
Все члены тайного общества должны были быть вооружены — так они решили сообща. Для того чтобы в любой момент быть готовыми устранить мешающего общему делу человека, чтобы покончить с собой в случае чего…
«А смогу ли я вонзить нож в сердце своему другу? — ужаснулся вдруг Спаковский. — Даже если выяснится, что он знает все…»
— Это дурная шутка? — напряженно спросил Алексей, всматриваясь в едва различимое в темноте лицо друга: они уже отошли от кинематографа на значительное расстояние и огни фонарей не достигали сюда. — Ты шутишь, Петя?
«Полоснуть по горлу, — борясь с подступающей тошнотой, думал Петя. — А потом оттащить тело в кусты…»
— Я должен заявить на тебя, — сделал шаг назад его друг. — Если это не шутка…
И тогда, сам не зная почему, Петя сбивчиво и путано выложил старшему приятелю все…
— Беги, расскажи все своему папочке, — завершил он. — Или Викиному брату. Только учти: я буду молчать и не выдам своих друзей! Даже под страхом смерти!
— Ну и дурачок же ты, Петенька, — задумчиво покачал головой Алексей. — Маленький, начитавшийся плохих романов дурачок…
— Так ты не выдашь нас?
— Нет, не выдам. Просто не хочу, чтобы у вас были неприятности, Петя. Контрабанда, организация тайного общества… Вы хоть не успели производство бомб наладить или подпольную типографию основать?
— Нет, но…
— Слава богу! У тебя, наверное, и револьвер в кармане? Или кинжал?
— Нож… складной… Как ты догадался?
— Какой же карбонарий без кинжала? Мой тебе совет, Петя, — прекращайте вы эти глупости. До добра все это не доведет. Выбрось из головы фантазии, готовься к поступлению в университет…
— Я подумаю над твоими словами, — поджал губы Спаковский, ожидавший, что умный и образованный товарищ непременно поддержит их начинание.
— Подумай, Петя. Очень подумай, иначе будет плохо.
Друзья разошлись в разные стороны, и каждый думал о своем…
4
Владимир Леонидович крутил в пальцах карандаш, понимая, что драгоценное время уходит, но никак не мог заставить себя перейти к делам. И что самое страшное — такое с ним случалось все чаще и чаще…
Три года минуло с того дня, как последний конник отряда Алексея Коренных скрылся в хвойной чаще. На краткий миг он тогда совершил невозможное — всего на несколько недель вернул обитателям почти что целой губернии «старое» время. Еланцев казнил себя за предательство боевого товарища, в душе понимая, что поступил совершенно правильно, протянув с помощью удачливому полководцу. Вернее, слишком долго пребывал в нерешительности.
Что выиграла бы Новая Россия от того, что ее генерал-губернатор, собрав все невеликие наличные силы, двинулся бы тогда «вовне», как привыкли называть обитатели Запределья старый, покинутый ими мир? Да, армия Коренных выросла бы на какие-нибудь полторы-две тысячи штыков и сабель, но кто мог подумать, что красные варвары обрушат на честное православное воинство дьявольское изобретение германских химиков — отравляющие газы?
Генерал-губернатор вспомнил, как бессильно сжимались и разжимались его кулаки, когда слушал он рассказ чудом уцелевшего в мясорубке казака, добравшегося до «дефиле» лишь глубокой осенью и двигавшегося к цели таким кружным путем, что позавидовал бы сам легендарный Дедал.[19] Хотя своего Минотавра современные Тесеи, надумай они за ним последовать, в конце пути нашли бы непременно…
Почти год прошел в постоянном напряжении: а ну как другие беглецы, буде такие найдутся, окажутся не так удачливы? Или не так самоотверженны? Или соблазнятся на посулы врага? Или устрашатся пыток…
Но время шло, а победившие красные не торопились появляться под стенами готовящегося стоять насмерть форпоста Запределья. И напряжение понемногу спадало. Отрыдали свое вдовы павших православных воинов, осиротевшая Новая Россия понемногу мирилась с потерями, восстанавливала привычный уклад жизни. И каждый должен был трудиться на своем посту. А для воспоминаний и сожалений времени просто не было: такой мягкий и добрый на первых порах к пришельцам мир показал себя с иной стороны… Не самой лучшей.
Полковник Еланцев вздохнул, взял из стопки бумаг верхнюю и попытался вникнуть в смысл написанного. Человеку, привыкшему командовать, самому было не привыкать к дисциплине. Он постепенно втянулся, и пометки на полях прочитанного мало-помалу перестали быть односложными…
— Войдите! — с досадой оторвался он от работы, сообразив, что кто-то настойчиво стучит в дверь кабинета уже не первый раз. — А, это вы, Модест Георгиевич…
Бывший приват-доцент, теперь заведовавший первым университетом Новой России, за прошедшие годы сильно изменился: пополнел, седая шевелюра еще больше отступила к затылку, но близорукие глаза за стеклышками неизменного пенсне по-прежнему горели юношеским задором исследователя.
— Владимир Леонидович! — ученый плюхнулся на «гостевой» стул перед письменным столом и принялся обмахиваться огромным клетчатым платком — денек сегодня выдался прямо-таки тропический, что, впрочем, для «запредельного» июля редкостью не являлось. — Как я рад, что застал вас на месте! Вы непременно должны это увидеть!
— Опять какое-нибудь вымершее животное? — улыбнулся генерал-губернатор Новой России, давно привыкший ко всем чудачествам ученой братии. — Право, Модест Георгиевич, когда же новые находки перестанут вас удивлять? Мне казалось, что венцом всего был волосатый обезьяно-человек…
