Андрей Ерпылев - Запределье. Осколок империи
Появляться на берегу озера было строжайше запрещено всем жителям Новой России, кроме военных и лиц, получивших разрешение властей. Но крестьяне регулярно совершали свои рыболовецкие налеты на заповедные отмели, и на это смотрели сквозь пальцы. Без рыбы, как добавки к рациону, было не обойтись, сетью в многочисленных речушках и ручьях Нового Мира ловить получалось плохо, а удочки темные мужики презирали, как детскую забаву. Поэтому кто запретил бы молодым людям из «высшего общества» поудить в свое удовольствие? Патрульные даже особо уловистые места показывали и подсказывали, какую наживку сегодня особенно уважают хариусы и ленки.
Петя невольно вспомнил, сколько раз они вот так же с папой и братом Павлушей удили на заре, и на глаза его сами собой навернулись слезы. Он никак не мог привыкнуть к тому, что веселый смышленый братишка, любимец всех многочисленных папиных знакомых, второй год лежит под деревянным крестом на невеликом еще погосте. Матушка выплакала все глаза, иссохла, превратилась из цветущей сорокалетней женщины в свою собственную тень, столетнюю старуху, отец тоже сильно сдал, но все повторял вслед за властями, как дрессированный попугай, официальную версию о неспособности современной науки справиться с моровым поветрием…
«Это все из-за упертости господина Еланцева, — скрипнул он зубами, ощупывая за пазухой заветный пакет. — Из-за его тупой стариковской паранойи умер Павлик и все остальные детишки. Но недолго этому продолжаться…»
Под сладостные мечты о неотвратимом возмездии юноша задремал.
— Подъем, господин Спаковский! — его со смехом теребили за босую ногу, высунувшуюся в прореху старого спальника. — Вы всю рыбу нам распугаете своим храпом!
Петя открыл глаза и тут же зажмурился от бьющего в глаза восходящего солнца.
«Пакет! — вскинулся он, натягивая ткань до горла. — Пакет на месте?»
— Ой, простите! — шутовски отвернулся, загораживаясь растопыренной ладонью, Алеша Еланцев. — Я едва не увидел ваше обнаженное тело, сударыня! Я отвернусь, чтобы не мешать совершению утреннего туалета.
Друг болтал и дурачился под смех остальных рыбаков, а Петя старался и не мог вызвать в себе ненависть к сыну «сатрапа и диктатора». Чета Еланцевых тоже понесла потерю — их дочка разделила участь множества других мучеников, но они, судя по всему, смирились — Вика опять была на сносях и замена умершей Машеньке была не за горами, а вот кто заменит Павлушу?
«Еще не время, — поправив пакет, Спаковский выбрался из мешка. — Еще не время…»
* * *— Пароль!
— Пароль? Э-э-э… — Кирилл Гречишников озадаченно почесал в затылке. — Дирижабль?..
— Неверно.
— Черт, как его… Ну, Сашенька, ты же меня с детских лет знаешь!
— Пароль!
— Забыл я…
— Тогда иди отсюда, — семнадцатилетний Саша Лунц, гордый, что именно ему доверили стоять на входе, нипочем не хотел пропускать внутрь действительно знакомого ему человека. Да что там знакомого — гимназического приятеля! — Без пароля не пропущу.
— Черт… Помню же, что что-то воздухоплавательное… О! Монгольфьер!
— Проходи, — недовольно буркнул «привратник».
Кирилл уже сделал шаг внутрь, но внезапно вспомнил:
— Как это проходи? А отзыв?
— Аэронавтика, — отвернулся Саша. — Проходи, не задерживай.
— Тоже мне карбонарии, — пробурчал сын лавочника, спускаясь по лестнице. — Подумаешь: народовольцы выискались…
Он ожидал, что приятель тоже позабудет мудреный термин, но тот оказался на высоте. Кирилл сам не знал, зачем он присоединился к бывшим гимназическим товарищам, тайком от всех собиравшимся в подвалах и прочих укромных местах. И родители, и одноклассники всегда считали его тихоней, даже рохлей, учителя едва-едва натягивали посредственные оценки. «Пороху не изобретет!» — в сердцах отвесив подзатыльник любимому чадушке, швырял папаша на стойку гроссбух с допущенной наследником грубейшей ошибкой. Но наверное, даже у таких рыхлых увальней когда-нибудь, да и возникает желание пощекотать себе нервы недозволенным, взбодрить кровь дозой адреналина, чтобы потом, на склоне лет, было что рассказать многочисленным детям и внукам… У Гречишникова-старшего такой темой была ужасная Гражданская война, а что вспомнить его сыну, к ее окончанию еще под стол пешком ходившему? Как боялся злющую серо-полосатую кошку в крестьянской хате, где пришлось прожить целое лето из-за болезни матери, отстав от других, рвавшихся в Крым беженцев из захваченного красными Екатеринослава. Как пчела укусила за пальчик? Он как здесь, в Новой России оказался, и то помнил плохо, не то что более ранние эпизоды недлинной своей жизни. Внизу лестницы он миновал еще одного «стража» и наконец оказался в святая святых, накуренном до состояния коптильни помещении, скудно освещенном парой керосиновых ламп. При его появлении оживленный разговор, который Кирилл слышал еще из-за двери, стих. Тишина прерывалась лишь перханьем, раздававшимся то с одной стороны комнаты, то с другой: мало кто из «карбонариев» курил по-настоящему, но какие же заговорщики без курения? Тут и спиртное стояло — несколько бутылок вина и пива с нехитрой закуской.
Гречишников-младший присел в уголке и с тоской подумал, что провоняет тут табачным дымом насквозь и мама опять устроит единственному сыночку выволочку, причем совершенно незаслуженную — курение Кирилл ненавидел.
— Господин Гречишников, — Петя Спаковский, председатель подпольной организации «Единство», взял со стола какую-то бумагу. — Если вы еще раз опоздаете, мы вынуждены будем исключить вас из нашего союза. Хвоста хотя бы не привели за собой?
— Нет, все чисто, — ломким юношеским баском ответил за него парнишка, карауливший нижнюю дверь. — Там Лунц наверху. Если что — подаст сигнал.
— Тогда слушайте дальше… Так, на каком месте я остановился…
— Что-то про паровозы!
— Точно… Да… В пусковой период вступил Луганский паровозостроительный завод, превосходящий по своей мощности и технической вооруженности лучшие паровозостроительные заводы Европы.
В электрификации промышленности мы обогнали уже Англию и Германию и догоняем Америку. Уже к концу тридцать второго года наша промышленность была электрифицирована на семьдесят один и две десятых процента, промышленность же Соединенных Штатов в лучший не предкризисный двадцать девятый год была электрифицирована на семьдесят восемь и три десятых процента.
В области сельскохозяйственного машиностроения мы и по объему, и по техническому уровню уже перегнали все передовые капиталистические страны, заняв первое место в мире.
Выполнение промышленных планов передовых отраслей нашей промышленности сопровождается неуклонным повышением качества выпускаемой продукции.
Гигантский рост нашей промышленности позволил ввести машинную технику в сельское хозяйство и тем самым значительно ускорить темпы социалистического переустройства деревни, темпы колхозного строительства. Превратив Советский Союз в страну самого крупного земледелия в мире, ликвидировав в основном кулачество как класс на базе сплошной коллективизации, наша партия ведет миллионы колхозников к зажиточной жизни.
Еще более грандиозные задачи стоят перед нами впереди. К концу второй пятилетки будет полностью завершена сплошная коллективизация, окончательно ликвидировано кулачество, единственной формой собственности будет общественная собственность, во много раз увеличится производство продуктов широкого потребления и питания, Советский Союз станет самой мощной индустриальной страной в мире. Наш завтрашний день — это бесклассовое социалистическое общество.[18]
Петя отложил темно-красный журнал и обвел глазами собравшихся.
— Какие будут вопросы?..
* * *— Что-то ты, Петруша, стал меня сторониться…
Друзья вышли из кинематографа «Одеон» под усыпанное огромными, по-южному мохнатыми звездами. Картина попалась не самая лучшая — что-то из американской жизни с отстреливающими друг друга гангстерами, полицейскими погонями, смазливым героем, спасающим в финале худосочную блондинку с глупым лицом… Но, несмотря на оценку, данную обоими едва ли не в самом начале, большинство зрителей приняли заокеанский шедевр на ура. Зал был переполнен целую неделю, и билеты в понедельник удалось купить только на сегодня, на пятницу. И то лишь благодаря тому, что кинотеатр принадлежал отцу одного из Петиных приятелей.
Вообще киноленты обновлялись не слишком часто. Везти новые фильмы из-за границы было накладно и небезопасно: красные установили жесткий идеологический контроль и провалить канал поставок действительно необходимого ради «баловства» было бы просто глупо. Добыть ленты, снятые в Советской России, было на порядок проще, но тут уже вступала в действие местная цензура, не собирающаяся допускать в Новую Россию большевистские идеи. Это касалось и книг, и газет, но такого мощного средства воздействия, как кинематограф, — особенно. Выручал один верный человек в Москве, тайно копирующий для Новой России забракованные красными цензорами западные ленты, но это было каплей в море. А до собственной киностудии крошечная колония еще не доросла.
