Алексей Карасов - Разгильдяй
Не стал слушать и решил довести до белого каления придирками.
— Какие основания всякие дурацкие трупы называть моими? Сколько у меня может быть трупов? Ни одного. Потрудитесь запомнить это дражайший капитан.
Наконец капитан произнёс несколько слов более внятно.
— Я не капитан. В жандармском корпусе нет капитанов, я ротмистр. С чего Вы взяли, что я капитан? Виктор Александрович?
— Как насчёт предложения очистить номер от посторонних? Капитан, сколько можно издеваться над живым человеком? Я Вам не Ваш труп. Над своим трупом можете издеваться сколько угодно, а надо мной не позволю.
С этими словами поднялся с постели и направился в сортир. Краем зрения увидел, что в комнату вбежал растрёпанный коридорный с перекошенным лицом и начал громко шептать хозяину. Просто удивительно, как может измениться облик человека за несколько мгновений. Хозяин пошёл разноцветными пятнами. На него стало интересно смотреть. Но, у меня были другие заботы и я не стал ждать продолжения цветомузыкального выражения чувств на лице бедного содержателя гостиницы.
По выходу из богоугодного заведения меня ожидал приятный сюрприз. В номере никого не было. И слава богу, подумал я. Надо идти в ресторан. Я помнил зачем в ресторан, но когда буду употреблять пищу, как это будет называться, никак не мог сообразить. Обед, завтрак или ужин? Узнаю на месте, подумал я. Оказывается всё таки обед. Так и думал, успокоил себя.
Несколько возбуждённых и громко переговаривающихся личностей мешали сосредоточиться и я постучал по стенке бокала, подзывая официанта. Подошёл официант.
— Любезный, нельзя ли очистить ресторан от посторонних или по крайней мере сделать так, чтобы они не действовали на нервы?
Официант с сожалением в голосе сообщил:
— Никак невозможно, Ваше сиятельство. Эти известные в городе личности прибыли в гостиницу для оказания помощи постояльцам.
— Ну, понял я, не дурак. Слетелись как мухи на говно, зеваки хреновы.
Всегда, когда произойдёт несчастье и на дороге валяются растерзанные тела, находится извращенцы, которые любуются растерзанными телами. Они часами наслаждаются людскими страданиями.
Подумал, что таких личностей надо проверять на причастность ко всякого рода преступлениями связанными с расчленёнкой. Наверно, потому и не смогли вычислить «Джека Потрошителя», что он каждый раз находился рядом с растерзанными им жертвами, наслаждаясь и думая, какие дураки полицейские.
Официант по секрету сообщил, что ожидается прибытие генерал губернатора с супругой.
Это вовсе не к чему. Не дай бог, какие бомбисты взорвут здесь всё нахрен. Надо бежать. Но, куда?
Пожелал узнать мнение официанта на этот счёт.
Услышав про возможное появление бомбистов, официант задумался и бочком, бочком попятился из обеденного зала. Хотел было придержать его за фалды, но куда там. Официанта и след простыл. Когда дожевывал третье блюдо, то он опять появился в поле зрения вместе жандармом. Причём жандарм волок беднягу за шкирку и лицо официанта украшал приличного размера синяк.
— Этот, что ли? — Спросил жандарм официанта, указывая на меня.
— Он, Ваше благородие, — испуганно, с надрывом в голосе сообщил официант.
— Ну, что скажете, Ваше сиятельство? — панибратски присаживаясь на стул около моего столика, поинтересовался жандарм, всё ещё удерживая за шкирку бедного официанта. Официант, чтобы дать возможность усесться жандарму, вынужден стоять в полусогнутом положении.
— Ну, что Вы имеете ввиду нукая, господин невежда? — спросил я жандарма. — Благородные люди, прежде чем нукать, представляются, чтобы знать кого, я проткну шпагой на дуэли за наглость и хамство. А, если не представился, то значит неблагородного сословия и такому положено в морду, за тоже самое.
— Ну, ну, — продолжил жандарм, привставая и всё ещё удерживая беднягу за воротник.
— Вот тебе и ну. — Сказал я и ударил жандарма со всего размаха в рыло.
Жандарм усидел на стуле, но не устоял на ногах. Хотя ворот официанта он всё таки отпустил. Я встал из за стола и отволок жандарма, находящегося в полубессознательном состоянии из ресторанного зала. В прихожей усадил на скамейку или лучше сказать уложил на скамейку, ибо сидеть бедняга не в состоянии. Я его понимал. Одно дело бить чужие морды. А вот, получить в собственную морду, это не каждый может выдержать. Чтобы держать удар в свою морду надо долго тренироваться.
Я в прошлой жизни тренировался и тому, и другому. Полковница называла это воспитанием боевого духа у мужчины. Не можешь держать удар, нечего делать в авиации. С полковницей я не боксировал, а с полковыми дамами приходилось. Причём приходилось отбиваться в полную силу и руками, и ногами, иначе нежные дамские ручки, а тем более ножки, могли выбить дух из тела и кровавые сопли из носа. Конечно, тренировался я и со своими мужиками, но страшнее всего избиение младенца двумя полковыми дамами сразу. Избиение младенца, так называлось испытание на силу воли, когда несколько дам пытались выбить из тебя дух.
Главное в этом испытании не ответить в раздражении противнику, а выдержать удары и не дать сбить с ног. Сбили с ног, значит нет выдержки, значит поддался на провокацию, значит и в воздушном бою, вместо того, чтобы уйти от удара бросишься в атаку и испортишь полковнице показатели.
Сел на место и чувствую какое-то изменение в атмосфере зала. Не слышно воплей и шума со стороны тех господ, которые только что вопили и орали как резаные, по крайней мере, мне так казалось.
Один из господ, толстоватый, да что там говорить, толстый, в усах и бороде как многие в этом отражении, энергично направился в мою сторону.
— Разрешите представиться, — спросил он.
Я рассеяно кивнул головой, не понимая, чего от него ожидать, может спросит, каким образом, так получилось, что тела убитых оказались в номере или не я ли их уконтропупил?
— Петр Аркадьевич Столыпин.
— Очень рад за Вас дорогой Петр Аркадьевич. Меня зовут Виктор Александрович. Чем, как говориться могу? Да Вы присаживайтесь. Не пойму почему жандарм приволок беднягу официанта? Неужели здание окружено и никому не разрешается выходить? Какой произвол, Вы не находите?
— Видите ли, дорогой Виктор Александрович, это я приказал окружить гостиницу и всех, кто пытается выйти задерживать и проводить дознание, кто таков.
— А, чем я Вас заинтересовал, господин Столыпин?
— Ударить жандарма в нашей стране преступление, строго карающееся законами империи.
— И, что? Вы предлагаете услуги адвоката?
— Что же, я могу так поступить, если Вы не социалист.
— Не любите социалистов, господин Столыпин?
— Не люблю. Так как же?
— В отношении социалистов?
— Именно, Виктор Александрович.
— Не знаю, что и сказать. По чести говоря, не знаю, что означает Ваше слово социалист. Судя по всему, Вы вкладываете в него отрицательный смысл. Но, мне Ваши антипатии и психопатии не интересны. Мне интересны те, кто покушается на мою жизнь и состояние. Все без исключения, будь это так нелюбимые Вами социалисты, либо Вы сами, если протянете ручки к моим деньгам.
— Не тот ли Вы путешественник, который собирается в Сибирь на место падения метеорита и приглашающий в путешествие всех желающих.
— Господин Столыпин попал в самую точку. Именно я собираюсь лететь в тайгу. К сожалению планы сделать такое путешествие возможным наталкиваются на противодействие. Не знаю в курсе Вы или нет, но на меня вчера совершено покушение. В моё отсутствие в номере были застрелены жандармы, несомненно посланные меня защищать. А вместо этого, что вышло? Спасло только то, что в момент покушения меня в номере не было.
Вешаю лапшу на уши Петру Аркадьевичу и замечаю как к нам подходит мой любимый крокодил, ротмистр Алексей Трофимович.
— Добрый день, Пётр Аркадьевич.
Поздоровался с собеседником жандарм.
— Я бы не советовал находиться рядом с Вашим собеседником. Дело в том, что как сказали, он ударил жандармского чина, а это наказуемое деяние в нашей стране. И, кроме того, он причастен к убийствам на всём пути следования в столицу империи.
Мне такое представление совершенно не понравилось. Я резко возразил.
— Любезнейший Алексей Трофимович, а не будете ли Вы любезны поздороваться и со мной. Насколько помню, весь сегодняшний день Вы мешали мне наслаждаться жизнью. Вот и господин Столыпин подтвердит, что какой-то хам, как и Вы, сейчас без приглашения уселся за столик и принялся качать права. Почему господин Столыпин, известнейший во всём мире адвокат, спрашивает разрешение, здоровается, а замухрышки жандармы, в обсиженных мухами мундирах пренебрегают правилами приличия.
Запомните, господин капитан, если правила общежития в нашей империи будут нарушаться одними, то другие тоже захотят нарушить эти правила и тогда Вам как и обещал придётся искать укрытия. С того предупреждения Вы и шагу не сделали, чтобы уменьшить вероятность такого страшного Вашего конца. Как Вы считаете, господин Столыпин, должны ли жандармы соблюдать правила приличия? Или, если сейчас господин жандарм вдруг захочет помочиться на столик, это будет считаться в порядке вещей?
