Александр Ледащёв - Самурай Ярослава Мудрого
Скверно, конечно, что собака моя в самые первые дни осталась без хозяина, потом не пришлось бы ее снова к себе приучать. Да и баб, опять же, не купил. Да что ты будешь делать, а? В лесу о бабах, с бабами о лесе, чисто лесоруб какой! Куплю, в общем.
Радовало же меня то, что теперь количество выкуренного резко снизилось и пачки сигарет мне в степи хватало на неделю. Тут закурить ни у кого не попросишь, к сожалению, да и не купишь, сколько бы денег у тебя ни было. Двойная выгода. И сигареты дольше не кончатся, и легким полегче. Хотя, конечно, на здешнем воздухе им и так стало значительно легче. Надолго ли? Как-то глупо получается – знаешь и корень проблемы, и последствия, и способ избавиться от части забот, но вместо этого радуешься, что еще остались сигареты. То есть, по сути, тому, что бережно хранишь собственную беду. М-де. Бред какой-то, право слово.
Степи, степи. День за днем, ночь за ночью… Прекрасная, тихая, вечная мудрость. Спокойная и не такая мрачная, которую видишь в густом лесу, в чаще. Иная. Своя. Даже странно, как люди, которые живут здесь, могут быть настолько неистовыми? Хотя чему дивиться-то – люди и в степи остаются людьми. Хотя пока мне кажется, что здешние люди, хотя бы на примере тех, что окружают меня, намного чище и интереснее, чем люди моего века. Опять, значит, философия. А почему бы, собственно, нет?
…Нападений на нас больше не было, а потом, по мере приближения к Киеву, исчезли и разъезды на буграх – видимо, шутки с Владимиром плохо кончались. Добро, значит, человек серьезный и тонкую шутку своего сына может и не понять. Не сегодня завтра мы это узнаем.
– Что скажешь, Ферзь? Дани не везем, а народу взяли как для охраны, – обратился ко мне Ратьша вечером, у костра.
– Ничего не скажу. Только одно – будь поменьше народу, не дошли бы мы до Киева, истрепали бы нас, как собака шкуру, – отвечал я, помолчав немного, – обдумывал смысл вопроса.
– А не думаешь, что Владимир в этом недоброе заподозрит? – не отставал Ратьша.
Странно, что он ко мне-то пристал? Я никаким боком к организации посольства был не причастен.
– Не думаю, тысяцкий. Думал Ярослав, ты и бояре. А я так, еду себе с вами. По приказу, – сказал я.
– Верно, верно. Но что ты делать будешь, если Владимир прогневается? – все вел Ратьша к чему-то своему, шитому, правда, белыми нитками.
– Останусь с тобой, Ратьша. И со всеми. Я с вами приехал, с вами и уеду, если получится, – мне надоели экивоки, и отвечал я почти грубо.
– Добро, наставник, – Ратьша или удовлетворился моими ответами, или понял, что других не получит, и отстал.
И на следующий день мы увидели посады и стены Киева. Все-таки добрались и почти что успешно.
Ратьша, когда до города было уже недалеко, остановил поезд и, собрав людей вокруг себя, обратился к ним со следующей речью:
– В Киеве у нас есть свое подворье, там останется обоз и ратники, которые со мной к князю не пойдут. Если начнут горожане задираться или ротники киевские, не связывайтесь. Лучше вообще с подворья пока ни ногой. Вести мы везем князю грустные, как обернется дело, даже я не скажу. Лучше бы всех вообще оставить за городом, но такого князь уже точно не простит. Так что будем уповать на Бога, ребята, – глядишь, выпустит нас Владимир домой.
– А кто, тысяцкий, пойдет с тобой к князю? – спросил ратник с рассеченным лицом, когда Ратьша позволил спрашивать.
– Пойдут четверо, кроме меня. Святослав и Светозар, – он указал на двух молчунов, – потом пойдет, – имя своей тени в балахоне Ратьша прожевал, но указал на тень рукой, – и пойдет наставник Ферзь. Кому-то эти люди не по сердцу? Если есть такое, говорите сейчас, чтобы потом кости друг другу не мыть. Ну?
– Добро, добро, Ратьша, пусть они идут, лучше не придумаешь, – загудело импровизированное вече.
– А коли так, то кончен совет, едем в Киев! – Ратьша вскочил на коня, речь он держал пеший, и пешими же внимали ему воины, тронул его пятками, и вскоре наш караван, вытянувшись в змею, въезжал в киевские ворота.
Со стражами ворот говорил Ратьша, я не слышал, о чем. К косым взглядам я уже привык, поэтому высокомерно не заметил стражников в воротах. Хотя и заметил, и сосчитал, и на ворота обратил самое пристальное внимание – сделаны они были на века, не хотел бы я тут прорываться, если что. Это самое «если что» уже даже и на нервы не действовало, что толку бояться, если ничего изменить не в силах? Ситуация классическая, мы, по сути, «черные вестники», которым степные ханы, да и не только, попросту рубят головы. И нечего дергаться, все равно уже приехали.
На подворье разместились быстро, а потом прошествовали к ближайшей церкви и отслужили там молебен по случаю благополучного прибытия.
Я не пошел в церковь. Стоял у ограды снаружи, смиренно крутил в пальцах сорванную травинку. Я с уважением отношусь к чужой вере, что касается моей, то это вопрос отнюдь не на пять минут.
После молебна все вернулись на подворье, и Ратьша подозвал меня к себе:
– Ферзь, тебе в твоей одеже не жарко? – с места в карьер начал тысяцкий.
– Жарко, конечно. Как пойдем к Владимиру, сниму. Надену что-нибудь без рукавов, – усмехнулся я. Приятно было сознавать, что ты прав, пусть даже в настолько банальной вещи, что взят ради экзотики.
– Хорошо! – ответно усмехнулся Ратьша. – Тогда переодевайся, наставник, пора идти. В самый раз попадем. Напетляли мы тут, как заяц по зиме, – сначала встали на двор, потом к хозяину идем… Хотя, может, так даже и правильнее будет, как-никак, Ярослав своего батюшку лучше знает, а наказ так сделать его.
Я кивнул головой и, сбросив куртку, выбрал в сумке плотной ткани балахон без рукавов и с капюшоном. Хорошо, что у меня привычка к «одежде ни о чем», – обычно такие балахоны украшают рисунками или надписями, у меня же на балахоне ничего такого не было. Просто темный плотный балахон. Кобуры свои с бо-сюрикенами я так и оставил на виду. Если там отнимут оружие перед приемом, то отнимут все, а потом, если все пройдет хорошо, вернут. А если не пройдет? Не расположить ли мне свои сюрикены под одеждой? А если найдут? Нет, дурная идея. Если такое под одежкой обнаружат, будут большие проблемы – зачем к великому князю с оружием тайно шел? За зубочистки выдать их не удастся. Так что свои клинышки я оставил в сумке, а сумка осталась на Хонде. К княжьему двору я решил ехать – если мы едем, а не идем – на Харлее, он представительнее будет. Затем я вернулся к Ратьше, ведя в поводу коня, и с мечом в чехле за спиной.
– А гвозди свои куда дел? – спросил тысяцкий, оглядев меня и удовлетворенно кивнув.
– Тут оставил. Решил, что к великому князю с таким припасом лучше не соваться, как раз за татя примут, – честно отвечал я.
– Верно, наставник, такой разбойный снаряд с собой лучше не таскать. Доведись мне такое на после увидеть, я бы первый стражу кликнул, – сказал Ратьша и еще раз окинул меня взором. Все было на месте – и меч деревянный, и одежа странная, и рисунки разноцветные были прекрасно видны. Как заказывали, в общем.
– Что велишь мне делать, Ратьша? Чтобы я сразу знал? – на всякий случай спросил я.
– Стой от меня слева, позади слегка. Но за мной не таись, просто стой. А так все делай так, как мы делать станем: как войдем, как кланяться будем, как встанем – все повторяй. А потом просто стой и жди, чем окончится.
– Хорошо, Ратьша. Буду стоять и красоваться, – усмехнулся я, и тысяцкий улыбнулся в ответ:
– Верно. Если князь к тебе обратится, сначала поклонись, сам понимаешь, а говорить будешь если, то «великий князь киевский» добавляй, тут тебе не Ростов…
– Понял, Ратьша. Надеюсь, что не спросит меня князь ни о чем, – с этими словами я кое-что вспомнил, вернулся к Хонде и из сумки достал тот золотой обруч, которым меня когда-то пожаловал Ярослав. Я подумал, что правильнее всего будет его надеть. Одет странно, рисунки на теле странные, оружие – вообще не пойми какое, а тут еще и местное ожерелье на шее, да еще и сыновнее. Поди пойми, кто таков. Самому бы не запутаться. Все упорно зовут меня наставник, а я пока своих уных и не видел толком. Сделали участником посольства, а я в местной политике, мягко говоря, не силен. Порой мне казалось, что мне проще с нежитями, чем даже с такими хорошими, говорил я себе не ерничая, людьми, каких я встретил здесь. В прошлом, ставшем для меня настоящим, куда более настоящим и родным, чем мой мерзкий век.
Я облегченно вздохнул, когда Ратьша велел нам собираться и ехать с ним. Помимо тех, кого он перечислил, ехало еще с десяток воинов, для солидности надо полагать. Идти к князю они не собирались, Ратьша сразу сказал им держаться у выхода из княжьих палат. Оно и верно – десяток расторопных ребяток у входа уж точно никак не помешают. Да и лошадок своих можно будет им оставить, чтобы не увели куда, к дальним коновязям. Хотя и это было, по сути, не так и важно, даже если начнется драка и мы прорвемся к выходу, ловить будет нечего, людей на подворье не бросишь. Хотя… Я не мог знать, что думает по этому поводу Ратьша, может, в этом случае он понадеется на милость князя к оставшимся. А может, они там на подхвате? Опять же вряд ли – ну прорвутся дружинники за стены, а обоз? А обозники? А телеги с припасами? Натощак попремся в Ростов? Не думаю. Получалось, что Ратьша был готов принять тут смерть, по крайней мере выглядело так. Ну что же. Выбора нет. Никакого. С этими радужными мыслями я вскочил на взыгравшего Харлея, и мы поехали к княжьему терему.
