Александр Сапаров - Назад в юность
Тем более, когда я получил свою первую заработную плату за июль, я даже не ожидал, что будет так много денег, правда я наработал почти двойную норму часов и мне еще доплачивали небольшие деньги за работу комиссара, но, тем не менее, получить в те годы больше пятисот рублей в месяц было очень неплохо.
У меня был один из последних рейсов. Он был у меня вне графика, и я вновь попал в вагон вместе с пожилой женщиной, с которой уже работал в начале июля.
Вечером Евгения Ивановна жаловалась на боли в груди, больше лежала, и я делал все один. Утром, когда я поднял пассажиров и потребовал сдавать постели и готовится к приезду, она все-таки встала и решила помочь мне напоить пассажиров чаем. Но буквально через несколько минут, она схватилась рукой за грудь захрипела и упала на пол. Когда я наклонился над ней, она уже не дышала, пульсации на сонных артериях также не было. Я сунул ей подушку под шею и начал делать искусственное дыхание и массаж сердца. В это время в дверях столпилась куча пассажиров, которые пришли сдавать постельное белье и начали мне давать море всяких глупых советов.
Прошло уже почти пять минут, как Евгения Ивановна была в состоянии клинической смерти, я уже думал, что все это бесполезно, как чаще всего и бывает в таких ситуациях, как, вдруг, разогнувшись после серии вдохов, положил руку на ей на шею и ощутил легкий толчок под пальцами, потом еще раз и Евгения Ивановна шумно вздохнула. Народ за моей спиной ахнул, после паузы, показавшейся мне вечностью, она вздохнула второй раз, и повернула голову, ее зрачки еще несколько секунд назад полностью расширенные быстро сужались, и спустя некоторое время она попыталась что-то сказать, хотя говорить у нее не очень получалось. Я попросил пассажиров вызвать из соседнего вагона проводницу, чтобы она сбегала к бригадиру и та по рации дала сообщение, о том, что в Ленинграде нас ждала скорая.
Я с помощью мужчин переложил Евгению Ивановну на сиденье. Она уже почти пришла в себя и шепотом спрашивала:
— Что случилось, я не помню ничего. — И по-прежнему жаловалась на боли в груди. А у меня для оказания медицинской помощи ничего не было кроме нашатырного спирта Но тут к нам через толпу любопытных пробилась врач, которая достала из сумочки пузырек с таблетками нитроглицерина и дала одну нашей больной под язык. Лучше ей, правда от этого не стало, но, тем не менее, через полчаса мы уже были у перрона Московского вокзала, и бригада скорой быстро забрала больную и увезла в стационар.
Так как свидетелей смерти Евгении Ивановны, кроме меня в бригаде не было, то моя возня с ней особого внимания не привлекла, только бригадир, давняя подруга Евгении Ивановны, высказала мне свою благодарность за своевременную помощь и вызов скорой. До них даже не дошло, что Евгения Ивановна находилась в клинической смерти и только моя помощь спасла ей жизнь. Зато врач, которая дала мне нитроглицерин, просидела до Ленинграда рядом со мной, наблюдая за больной, и одновременно расспрашивая меня, откуда я такой взялся. Мы поговорили полчаса до прибытия поезда на вокзал. Она оказалась заведующей одной из подстанций скорой помощи в Ленинграде и когда мы прощались, она написала мне свой номер телефона и свои данные, сказав при этом:
— Не знаю, буду ли я еще работать на этом месте через пять лет, но если буду, то можешь смело обращаться ко мне, место для тебя всегда найдется.
Когда я на следующий день пришел в депо, то Амелин обрадовал меня новостью, что руководство местного отделения Октябрьской железной дороги довольно нами и обратилось в университет с просьбой продлить нашу работу еще на сентябрь. А наш ректор, учитывая, что занятия начинаются все равно только в октябре, спокойно на это согласился.
Кроме того, у нас теперь будут рейсы на юг, в большинстве, в Новороссийск, откуда мы будем вывозить детей находящихся на отдыхе на побережье, и доставлять их по всему северо-западу, но в основном в Мурманск.
Я, уже приготовившийся к месяцу безделья, расстроился, но делать нечего придется работать.
После коротких рейсов, которые у меня были до этого, рейсы до Новороссийска, были намного интереснее. Наш состав на юг шел пустой, ревизоры нас практически не проверяли и наши кадровые проводники, а за ними и мы, сажали безбилетников, сколько могли. В Новороссийске мы немного успевали позагорать и сходить на море. Зато обратно, когда все вагоны были заполнены детьми, это трое суток до Мурманска казались бесконечными.
Однажды, когда мы проехали Волховстрой, и я только прилег после своего дежурства, а Амелин начал работу, двери служебки распахнулись и улыбающийся Вова пропустил в купе двух молоденьких проводниц, при этом пояснил, что девушки тоже приехали из рейса и сейчас попадают домой и он пригласил их к нам. Девочки были довольны и веселы. Они приехали из Симферополя и везли домой подарки крымские яблоки и массандровское вино, бутылка которого сразу оказалась у нас на столе, а купе заполнилось ароматом яблок. Мы сидели втроем, иногда к нам заходил Амелин и, пригубив винца, уходил снова смотреть, чтобы дети не залезли куда-нибудь не туда. Я смотрел на счастливых девчонок и думал, как все-таки иногда надо немного для счастья, просто приехать домой, привезти подарки родным. Девушки не строили никаких грандиозных планов, не пытались изменить историю, они просто жили и радовались этой жизни. Через три часа они, чмокнув нас Вовой в щечку, и поблагодарив за приют, вышли на своей станции, оставив в нашем купе аромат яблок и хорошее настроение. А я долго не мог заснуть и думал почему у меня не получается так, и мне все время что-то особенное нужно получить от жизни.
Все когда-нибудь заканчивается, закончился и наш сезон работы. Вагонное депо было довольно нашей работой и расщедрилось нам с Амелиным на почетные грамоты, начальник вагонного депо сообщил, что если мы раздумаем учиться на врачей, то проводниками он нас точно примет. Я представил отчет о работе в комитет ВЛКС университета, там немного попридирались по поводу отсутствия стенгазет, политинформаций, боевых листков и всякой другой ерунды. Я же упирал на специфику работы, что мы были разобщены, работали в разное время и, поэтому такая работа проводилась по минимуму. Но благодарственное письмо от начальника отделения железной дороги все эти недочеты компенсировало.
До учебы оставалась неделя, и я решил съездить на рыбалку за хариусом, в верховья реки, протекавшей в нашем городе. Был погожий сентябрьский денек. Настроение соответствовало погоде. Выйдя на берег речки, я быстро собрал удилище и подвязав самодельную мушку, закинул ее в течение. Однако мушки в реке не оказалось. Подняв глаза вверх, я обнаружил, что мушка сидит в ветке березы над самой водой. Мне было жалко уловистую снасть, и я решил отрубить эту ветку и снять все целым и невредимым. Придержав ветку левой рукой, я стукнул топором, тот соскочил по влажному стволу и, как показалось мне, не больно ударил меня по указательному пальцу. Я еще раз ударил по ветке и отрубил ее. Когда я попытался схватить ее левой рукой, мне не удалось это сделать из-за боли, я посмотрел на левую кисть и обнаружил, что почти половины первой фаланги указательного пальца нет, а из раны на траву капает кровь. Все последствия такой травмы сразу до меня не дошли. Я был занят остановкой кровотечения и перевязкой, хорошо, что после случая с Лешкой у меня в рюкзаке всегда лежали пара бинтов в упаковке, йод и кое-что из таблеток.
Уже особо не стараясь, я разобрал удочку, закрыл рюкзак и поплелся назад на дорогу, автобус, который меня привез, должен был пройти обратно через полчаса.
Я сидел на остановке и, в душе нарастала паника, я прожил первую жизнь, работая хирургом, Я не знал и не искал другой работы и в этой жизни. Но что делать теперь?
Наверно работать хирургом можно и с таким недостатком, но очень тонких операций мне уже не провести.
Неожиданно около меня остановилась грузовая машина, водитель, увидев меня с перевязанной рукой и промокшей кровью повязкой, предложил довезти меня до больницы.
Когда я зашел в знакомый приемный покой, вокруг меня собрались все присутствующие, вскоре пришел наш травматолог Сергей Николаевич, который увидев, что у меня за травма начал меня поливать нецензурными выражениями, самое цивильное было — мудак безрукий. Все знали, что я хотел стать хирургом и поэтому переживали за меня.
Увидев рану, он присвистнул:
— Однако, ты ловко палец срубил, и как прикажешь зашивать, кожи то негде взять. Есть два варианта или пластика, или укорачиваем еще кость на полсантиметра и зашиваем, тогда кожи хватит, хотя придется немного тянуть.
Я быстро прикинул, варианты:
— Давайте, укорачиваем кость.
И мне под местным обезболиванием Сергей Николаевич быстро отпилил пилкой Джигли кусочек кости и сформированным кожным лоскутом с ладонной поверхности пальца закрыл рану и зашил ее с тыльной стороны.
