Парагвайский вариант. Часть 1 (СИ) - Воля Олег
Ещё один брат, Мартин Лопес Инсфран, тоже избрал церковную стезю. Он служил викарием в городке Юти, почти в двухстах милях от столицы. Если потребуется, он не откажет в помощи.
Дома Карлоса встретили радостные крики детей. Они с визгом носились по двору, размахивая странными деревянными игрушками. Каждая из них напоминала песочные часы, или два колеса, посаженных близко друг к другу. На оси была петля, позволяющая конструкции свободно вращаться. Дети наматывали на ось шнурок, бросали игрушку вниз, а затем ловко дёргали за верёвку, заставляя игрушку возвращаться в руку.
— Папа, смотри! — маленький Анхель подбежал к отцу первым, сжимая в руках своё сокровище.
— Откуда такая прелесть? — улыбнулся Карлос, подхватывая сына на руки.
— Дядька Санчо вырезал, — с гордостью ответил мальчик. — Это йо-йо называется.
Лопес кинул взгляд в хозяйственный угол двора, где у Санчо был устроен лучковый токарный станок. Ему вырезать такие фигурки из дерева не составляло никакого труда. Но до этого же надо было ещё додуматься.
— Ему наш Франциско подсказал, как делать надо, — вмешалась Моника, мгновенно рассеивая недоумение отца. — Но самый лучший йо-йо у меня!
— Нет, у меня! — возмущённо вскрикнул Венансио, и дети снова подняли шум.
Карлос, отпустив Анхеля на землю, задумчиво подошёл к супруге. Донья Хуана сидела на скамейке, её лицо было хмурым, а взгляд — отстранённым. Теперь ему стало понятно, почему её не радует новая забава детей.
— Завтра отплываем, — присел он рядом. — До полудня. Через день будем в столице.
Она молча кивнула, не отрывая взгляда от играющих детей.
— Не терзайся ты так, — мягко сказал Карлос. — Всё будет хорошо.
— Что будет хорошо? — её голос дрожал, хотя она старалась говорить тихо, чтобы не напугать детей. — Я не дура, Карлос. Я знаю, что это.
— Ничего ты не знаешь, — резко оборвал он её. — Иди собирайся в дорогу.
Не дожидаясь ответа, он поднялся и ушёл в дом, оставив её одну наедине с тревожными мыслями.
* * *
— Не надо больше ничего изобретать, — сказал Карлос, глядя на сына. — И никаких пророчеств. Никому. Кроме меня, разумеется.
Франсиско поднял на отца круглые от испуга глаза.
— В меня дьявол вселился, да? — прошептал он. — Но я ничего не чувствую. Просто стал знать много странного. Я хотел сделать хорошо братьям и сёстрам. В том сне я делал им очень плохо…
Он замолчал, отвернулся и сжал кулаки.
Карлос прижал его к себе и погладил по голове. И вроде бы надо оставить парня в покое, но любопытство просто разрывало Карлоса на части.
Верховный правитель Парагвая, пожизненный диктатор страны Хосе Гаспар Родригес де Франсия, прозванный в народе Эль Супремо, не допускал проникновения в страну никаких газет и книг. Исключение было сделано только для самого диктатора. А все образованные люди страны, последние лет пять, вынуждены были довольствоваться слухами, проникающими вместе с немногочисленными торговцами. Так что любопытство весьма учёного мужа легко заглушило голос совести. И он, испытывая некоторое смущение, попросил сына:
— Расскажи мне, что сейчас происходит в мире.
Франсиско почесал голову, глубоко задумался и слегка раскачался, словно пытаясь поймать в памяти нужные образы.
— Прямо сейчас англичане лупят китайцев как хотят. Потом эту войну назовут Первой опиумной. США собираются присоединить Техас. Больше ничего не всплывает.
— А что случится скоро?
— Скоро — это сколько? — переспросил Франсиско, хлопая глазами.
— Ну, например, в следующем году.
— Хм… — Парень задумался, а потом начал перечислять: — В Соединённых Штатах выберут президента, а тот умрёт через месяц после вступления в должность. Его заменит вице-президент. Британцы захватят Гонконг и будут удерживать его сто пятьдесят лет. А ещё они захватят Новую Зеландию и начнут воевать в Афганистане.
— А поближе?
— Боливия с Перу воевать будет. Там даже перуанский президент в битве погибнет.
Карлос удивлённо поднял бровь, но промолчал, давая сыну продолжить.
— В Аргентине много чего будет. Но прямо рядом, в Каагуасу, будет битва. И там портовых разгромят наголову.
— Хм! А когда это будет?
— В ноябре.
Дверь открылась, прерывая беседу. Вошла донья Хуана, её лицо было строгим, а взгляд — укоризненным.
— Идите кушать, — коротко сказала она, окинув мужа и сына взглядом, полным беспокойства.
* * *
В столицу Лопесы успели как раз к похоронам диктатора. Весь город был в трауре. Торжественно и методично били колокола на кафедральном соборе Успения Пресвятой Богородицы и церкви Иглесия-де-ла-Энкарнасьон — единственных культовых сооружениях в столице, не запрещённых доктором Франсией. Прямо с пристани была видна толпа, одетая преимущественно в чёрное, собравшаяся около собора.
Поручив Нанде и Санчо детей, супруги поспешили влиться в толпу скорбящих. Правда, с дороги они переодеться не успели, поэтому выглядели несколько неуместно — как две белые вороны.
Отпевание уже закончилось, и началась гражданская панихида. Члены хунты по очереди толкали речи о том, как много значил для Парагвая почивший правитель, и как все они будут верны его мудрой политике. Особенно красиво и эмоционально говорил Поликарпо Патиньо — человек, которого, вероятно, боялись и ненавидели все в Асунсьоне.
Верный пёс диктатора, готовый совершить что угодно ради него. Именно он руководил всеми репрессиями против знатных семей и священников. Он наладил систему доносительства и взаимной слежки. Он был главным инициатором и мотором раздражавшей всех чистокровных испанцев политики обязательного брака с аборигенами. Ему доставляло особое удовольствие присутствовать на свадьбах какого-нибудь идальго и девушки из гуарани.
Сам Патиньо был полукровкой, но не местным. Его предки из племени кечуа пришли в город из Боливии с одним из королевских отрядов, пытавшихся усмирить дикарей на пустошах Гран-Чако, раскинувшихся от Парагвая до Боливии и совершенно диких. Однако сам он был уже вполне цивилизованным человеком, получил неплохое воспитание и образование для жителя колонии. Он знал несколько языков индейцев, свободно говорил на французском и португальском. А уж каким он был оратором, когда это было нужно!
Прямо сейчас женщины рыдали, вслушиваясь в его эмоциональную речь. И даже мужчины на некоторое время забыли о своих проблемах, чувствуя, как осиротела земля без великого вождя.
Но речи кончились. Гроб возложили на артиллерийский лафет, и процессия проследовала в дворик церкви Иглесия-де-ла-Энкарнасьон, где уже была вырыта могила, устланная алой тканью. Четыре члена временной хунты опустили полированный гроб в землю и сами принялись закидывать яму свежей землёй. На изголовье водрузили временный крест из дерева, а могильный холмик обложили цветами.
Всё. Эпоха закончилась.
* * *
Дом Лопесов располагался в районе Реколета, старейшем квартале Асунсьона. Прямо напротив когда-то стоял францисканский монастырь, упразднённый во времена Франсии. Теперь там размещались казармы.
Дом выглядел простенько, как и большинство построек в Асунсьоне, и пребывал в заметном запустении. Слуги уже взялись за работу: выметали мусор, рубили буйную растительность, которая успела захватить весь дворик. Оценив масштаб беспорядка, глава семейства быстро нанял ещё десяток помощников. К вечеру дом преобразился, обретя вполне жилой вид. Теперь можно было начинать светскую жизнь — с визитами, приёмами и ответными приглашениями.
Но сначала — месса.
Солнце уже клонилось к закату, когда колокол на башне храма Успения Пресвятой Богородицы начал свой размеренный звон, созывая прихожан. День был будний, поэтому народу собралось немного. Семейство Лопесов вышло в полном составе, включая прислугу.