Агитбригада 3 (СИ) - Фонд А.

Не буду описывать, с какой попытки удалось подцепить эту чёртову чашу, да так, чтобы не расплескать её содержимое.

— И что теперь с этим дальше делать? — пробормотал я, склонившись над чашей, до полвины, заполненной подсыхающей, словно испорченное желе, кровью, из которой торчала дохлая, воняющая тухляком, рыба. Глаза у этой рыбы, между прочим, были разного цвета — один вишнёво-коричневый, второй — желтовато-зелёный. Интересно, в природе разве такое бывает?

— Как что? Забирай чашу и начинай собирать камни, — склочным голосом старой еврейской бабушки подсказал Енох.

— Это я понимаю, — сказал я, — с рыбой что делать?

— На ужин… — опять развеселился Енох, но под моим тяжелым взглядом сник.

— Выбрось её обратно, на то же место… — посоветовал Моня.

— Вот кто тебя, такого дурака, спрашивает? — возмутился Енох, — эту рыбу никак нельзя обратно. На ней же всё завязано. Ты не понимаешь разве, что она стоит на пересечении прямой линии, ведущей от самой нижней Сефиры Малкут к наивысшей Сефире Кетер! И если её там опять закрепить, то Седьмой Ключ…

— Ничего себе! — сказал Моня, а Енох раздражённо сплюнул и замолчал. Добиться от него больше ничего не вышло.

Пока мы так спорили, Мими подошла ближе. В одной руке она держала свою тряпичную куклу, в другой, прихваченное откуда-то со двора — кайло (кирку).

Ни на кого не обращая внимания, Мими деловито вошла в круг и окунула кайло в чашу с кровью.

— Ты гля, что делает? — охнул Моня.

— Интересно, а зачем? — сказал я, ни к кому не обращаясь.

— Она явно что-то задумала, — изрёк великую мудрость Енох.

Но этого Мими показалось мало, она ловко, двумя пальцами вытащила дохлую рыбу из чаши, и принялась внимательно её рассматривать, хищно раздувая ноздри.

— Сейчас съест? — предположил Енох.

— Бугэээ, — ответил Моня.

Мими есть дохлую рыбу не стала. Ухватила её за хвост и ушла из круга.

— Куда она её потащила? — слабым голосом спросил Моняю

— Может, хоронить? — предположил Енох.

— Зачем её хоронить эту рыбу? — хмыкнул я.

— Ну не знаю… — задумчиво сказал Енох, — может, это какая-то знакомая её рыба?

На это я не нашелся, что сказать.

— Быстрее собирай камни, — велел мне Енох, и дальше размышлять о дальнейшей судьбе дохлой рыбы я не стал.

Пятихатка находилась на расстоянии примерно два километра от Хохотуя и жила себе тихой-мирной жизнью, как обычное село. Когда я ступил на грунтовку короткой улочки, честно говоря, сперва аж растерялся — настолько вся эта сонная тишина контрастировала с тем, что произошло рядом.

— Хозяюшка, — обратился я к дородной женщине с такими большими… эммм… ну в общем, на её перси можно было легко поставить несколько бокалов пива.

— Чегой? — улыбнулась она мне сонной улыбкой.

— А мужики у вас тут есть?

— А чего ж не быть? — пожала плечами женщина и спросила, — а ты, мил человек, чьих будешь?

— Мне нужна телега с лошадью, — проигнорировал её вопрос я, — нужно перевезти кое-что. Я заплачу.

— Ну это тебе к нашему деду надо, — она махнула рукой на крайнюю избу, покрытую новой дранкой, — Дед Христофор. Он у нас самый главный тут.

— Ага, спасибо, — кивнул я.

— Так, а что ты хотел? — прицепилась она, но я уже, получив нужную информацию, не стал с ней точить лясы, а направился прямо к указанному двору.

Во дворе было тихо. Если не считать нескольких куриц, которые деловито копошились в куче свежей стружки возле поленницы дров.

— Эй! Хозяева! — крикнул я.

Пару минут было тихо, но потом скрипнула дверь и на крыльцо выглянул взъерошенный и заросший щетиной, дед.

— Чегой шумишь? — неприветливо спросил он, почёсываясь.

— Мне сказали, у вас нанять телегу можно с лошадью, — начал я.

— Зачем?

— Нужно перевезти кое-что из Хохотуя в Хлябов. Плачу живыми деньгами, — торопливо сказал я, боясь, как бы дед не передумал.

— Матерь божья! — тоненько охнул дед Христофор, когда мы подъехали к кругу.

— И не говорите, — вздохнул я, — У вас есть какие-то предположения, кто это мог сделать?

Но судя по ошарашенному стеклянному взгляду деда, предположений у него не было. И мыслей тоже. Я уже начал было опасаться, как бы его кондрашка не хватила, когда он отмер и, мелко крестясь, принялся перетаскивать трупы и сгружать их на подводу.

— Там всё село исчезло, — махнул я рукой на дома Хохотуя, — все люди и вся скотина испарились. Не знаете, что это может быть?

— Не знаю, — сокрушенно покачал головой дед Христофор, а потом удручённо спросил, — а остальное добро, говоришь, пооставалось?

— Угу, — кивнул я. — Даже еда горячая в печах стоит.

— Надо своим сказать, пусть наведаются, — задумчиво пробормотал дед, — нечего добру пропадать.

С этими словами он заторопился:

— Садись давай, до Хлябова дорога не быстрая.

— Как не быстрая? Я сюда за час дошел, — не поверил я.

— Так ты напрямик шел! А мы по дороге поедем, — загорячился дед. Ему было явно некогда, после поездки предстояла благородная процедура мародёрства и тратить лишние минуты ему было жаль, — нужно было успеть до односельчан, иначе ничего не останется.

Мими подошла к лошади и погладила её по гриве. Лошадь захрипела и шарахнулась.

— Трпррру, зараза! — дёрнул за вожжи дед Христофор, — сдурела, что ли⁈ Я те задам! А ну не балуй!

Мими он не видел.

Я примостился рядом с дедом на облучке, Мими влезла в телегу и села на один из трупов, старательно баюкая куклу. Кирку она положила рядом возле себя.

— А у вас ведьмы есть? — начал я разговор, пытаясь прояснить картину.

— Да какие там ведьмы! — фыркнул дед, — ведьмы — это бабские сказки. Ты бы ещё о Кощее Бессмертном спросил. А ещё комсомолец!

— А куда тогда люди из села делись?

— Да кто ж их знает, — пожал плечами дед Христофор, — раз нету нигде, ушли значит.

— И что, скотину всю забрали, детей малых, и даже кошек! — сердито выпалил я, — зато ни еду, ни вещи не взяли. Я в одной избе деньги за иконой видел. Их тоже не взяли.

— В какой избе говоришь? — заинтересовался дед.

Я не ответил. Дальше ехали молча.

Я размышлял о непонятных вещах, которые творятся в глубинке. То секты какие-то, то спиритизм, то колдуны, то монастыри, притворяющиеся коммунами, а теперь ещё и ритуальные жертвоприношения в кучу. Вот и где оно всё взялось? И, главное, куда потом всё делось?

Вопрос был риторический. Конечно же вслух я его задавать никому не стал.

На большой сцене-помосте, поставленной в центре Хлябова шла генеральная репетиция: здесь выстроились почти все агитбригадовцы, за исключением разве что Клары Колодной: Нюра Рыжова, Люся Пересветова, Виктор Зубатов, Гриша Караулов, Жорж Бобрович, Семён Бывалов и Макар Гудков. Немного сбоку стоял Зёзик Голикман и старательно выбивал на барабане бравурную музыку. Все они были одеты в одинаковые спортивные трико в голубую полоску и с алыми лампасами по бокам. А у Нюры и Люси в волосах были алые маки из гофрированной бумаги.

Они сейчас выполняли очень сложную фигуру под названием «малые ворота из семи человек». Жорж, Макар и Семён выстроились в колонну. К ним подошли Виктор и Гришка. Виктор положил левую кисть на правое плечо Жоржа, придерживаясь правой рукой за его предплечье; Гришка же сделал всё то же самое с левым плечом Макара, придерживаясь левой рукой; Виктор поднял левую ногу, Гришка — правую. Парни подошли к Нюре и Люсе сзади, схватили их за поднятые ноги и по сигналу Семёна под­няли их вверх на прямые руки до горизонтального положения. Поднимаясь вверх, двое висящих, Виктор и Гришка, повернулись боком, выпрямили руки и сделали упор — первый на левой руке, второй — на пра­вой, упираясь головой в ноги Жоржа, стоящего на плечах у Семёна, а Нюра и Люся, стоя на самом верху, высоко подняли сигнальные флаги.

— Але-оп! — громко и синхронно крикнули все агитбригадовцы, зрители ахнули, затаив дыхание, а Зёзик исполнил тревожный барабанный паттерн.