Интеллект в подарок (СИ) - Головнин Вячеслав Владимирович
— А вот про это ты не упоминал, — упрекнул Савва своего друга, — теперь мне стало окончательно понятно, почему корпорация "Нейросети" так резко выступила против твоего открытия. Если сейчас они продают кристаллы десятками и сотнями триллионов, то после повсеместного внедрения твоего открытия, их продажи упали бы в миллионы раз. А их основные доходы, как мне кажется, не от установки нейросетей, а как раз от продажи кристаллов памяти с учебными базами. Вот из-за этих твоих вновь приобретённых способностей корпорация "Нейросети" и выступила за запрещение твоего открытия. Слушай, а сколько баз может вместить твоя память?
— Я таких опытов не проводил, но думаю, что в компактном, не распакованном виде достаточно много. Пару тысяч баз самых высоких рангов спокойно потяну. Но сколько времени они могут храниться у меня в целости и сохранности? На всякий случай их было бы очень желательно скопировать в кристаллы памяти. А я не знаю, как их делают.
— Значит, нужно будет и этому обучиться, — ответил Савва. — И, вообще, пойми, что один ты, остаёшься здесь, у нас, а второй опять же ты, навсегда, до конца жизни уходишь в новый мир. Значит, чем лучше ты обустроишь свой новый дом, тем лучше проживёшь все годы, что тебе будут отпущены судьбой. Я думаю, что твой переход придётся проводить в два этапа. Сначала твоя новая личность должна закрепиться в новом теле. На это уйдёт совсем немного времени. Буквально несколько минут. После этого, ты открываешь для нас информационный канал, по которому мы скачаем в память твоего нового тела всю информацию и базы, что мы для тебя приготовили. Это повысит надёжность получения тобой всей информации, которую мы для тебя подготовили. Иначе при переносе твоей матрицы личности некоторая часть твоей памяти может потеряться. Конечно, базовая часть памяти, которая тесно связана с твоей личностью, гарантировано перенесётся, а вот новые знания, оставшиеся на периферии, могут и потеряться. Поэтому, рисковать не будем, сделаем так, как я предложил.
Я открыл глаза. Было темно, не видно ни зги. Сначала я, как обычно ничего не мог понять, ничего не чувствовал и не ощущал. Это было привычно, так начинался для меня почти каждый новый день.
Из всех органов чувств первым включилось зрение. Я таращил глаза и вскоре стал кое-что различать. Невысоко над головой дырявая соломенная крыша, сквозь которую пробивается лунный свет, уже не абсолютная темнота, слава тебе Господи.
Тут у меня включился слух, и я услышал чьё-то сопение вперемешку с постаныванием. Молодой женский голос, хрипло и, прерываясь протяжными стонами, произнёс:
— Васька, … не лежи бревном, … давай ещё … чуть-чуть …
Резко включились тактильные ощущения, и я понял, что на чём-то лежу, а та, что лежит на мне делает это очень активно. У меня включилось обоняние, и я чуть не захлебнулся от целого букета резких запахов пота, свежего навоза и ещё бог знает, чего, ударившего мне по мозгам. Ко мне вернулась возможность шевелиться, и я, положив руки на её бёдра, автоматически включился в задаваемый ею ритм движений.
Моё прикосновение сработало как спусковой крючок, и моя партнёрша вся напряглась, замерла, вытянувшись в струнку и, издав громкий протяжный вопль, всей своей тяжестью обмякла на мне. Девушка явно была не худосочной, а вполне себе в теле. Практически тут же достало и меня, и через минуту я тоже расслабился в свою очередь.
Девушка, а я был склонен именно так называть свою партнёршу, тихонечко сползла с меня, устраиваясь рядом на моём плече и не размыкая объятий. В помещении царил полумрак, но все, что нужно я видел хорошо.
Свободной рукой я подтянул поближе к себе тряпку, служившую мне одеялом, и укрыл девушку, которая уже почти спала и на мои действия лишь довольно и тихо промурлыкала:
— Вот можешь же быть нежным и заботливым, когда захочешь.
Она ещё что-то невнятно пробормотала и затихла, ровно засопев носом, а мысли мои лениво ворочались, не в силах вспомнить, кто я, где нахожусь, и кто это девушка. Устав от бесплодных попыток, мой мозг отключился, и я уснул.
Книга 1
Второе рождение
Часть I
Ученик
Глава 1
Деревенский дурачок
Сознание возвращалось медленно. Перед глазами кружились, как мыльные пузыри цветные пятна, мелькали лица и события. Я не мог остановить этот хоровод, чтобы спокойно, без суеты подробно рассмотреть хоть одну картинку. В голове — ни одной связной мысли. Стоило мне попытаться хоть что-нибудь вспомнить, как сразу же начиналось мельтешение калейдоскопа самых различных картин, бог весть, когда и где виданных, и почему-то отложившихся в моей памяти — белые облака на ярком фоне насыщенного синевой неба, гуси, курицы, коровы и прочая домашняя живность. Или вот картинки, которые меня вообще шокируют. Это я гляжу в иллюминатор флайера и вижу, как проносятся мимо моего взора коттеджи пригородного квартала, в котором живу последние двадцать лет. Иллюминатор? Флайер? Коттедж? Что это такое? Какие двадцать лет, когда мне всего семнадцать?
А вот мамино лицо, кому-то сердито выговаривающее что-то, сменилось бородатым лицом отчима с ухмылкой, ничего хорошего мне не обещающей. Его большая окладистая борода вдруг превратилась в небольшую козлиную бородку, на голове появился цилиндр с небольшими полями и крупными звёздами на опоясывающей тулью ленточке. Отчим тыкал в меня пальцем и почему-то на английском языке говорил:
— I want you for U.S. Army.
Внезапно в голову ворвался резкий звук удара металла о металл и как будто пробку из ушей выдернули. На меня обрушились звуки, а заодно и запахи. Чей-то женский голос, который я в следующую же секунду распознал как мамин, говорил:
— Костя, ты уж осторожнее вези, последние мозги сыночку моему не растряси. И так их у него не шибко много.
Ей ответил юношеский басок:
— Не переживайте, тётя Глаша, довезём вашего Васю в целости и сохранности. Ужели ж он, после двух молний подряд в живых остался, то таперича долго жить будет, не сумлевайтесь.
— Степан Николаевич, вот уважьте, возьмите туесок, я туда пару яиц варёных положила, две картошины и две луковки. Хлеба нетути, не обессудьте. Долго-то не держите его там, в больнице. Сами знаете, дурачок он у меня от рождения, ничего ему не должно сделаться, вон даже молнии ему нипочём.
— Спасибо, Глаша, — ответил ей густой мужской голос, — сколько ему в больнице лежать, это как Филатов скажет, он дохтур, ему и решать. А я что, я простой фельдшер. Ну, мы поехали, трогай, Костя.
Послышался характерный шлепок вожжами по крупу лошади, и Костин голос произнёс:
— Но…о, пошла, родимая …
Телега стронулась с места, и мы поехали. Я попытался открыть глаза, но вдруг голова у меня закружилась, и сознание снова покинуло меня.
В очередной раз я очнулся ночью, по-видимому, уже в больнице. В окна светила яркая луна и хорошо было видно, что в палате я единственный пациент. Остальные кровати пустовали.
Сразу у входа стоял небольшой незатейливый стол, четыре ножки и столешница с одним выдвижным ящичком под ней, рядом с ним две табуретки, с потолка свисала на проводе электрическая лампочка, сейчас выключенная.
В голове была необычайная лёгкость и ясность. Никогда я себя так хорошо не ощущал. Раньше голова у меня была как будто пухом набитая, мысли в ней шевелились медленно-медленно. Речь воспринималась с трудом, её смысл просачивался в мою голову, как дождь в густом лесу через плотную крону, застревая где-то по пути. Пока пойму, что человек сказал, он уже в нетерпении рукой на меня машет и говорит в сердцах:
— Дурак, он и есть дурак. Ему что ни говори, таращит свои глаза, будто чудо-юдо увидел. Говорю тебе, — повысил он голос, — не стой под деревом, гроза идёт, шандарахнет молнией и убьёт, глазом моргнуть не успеешь. Беги лучше домой, не сахарный, чай, не растаешь.
