Петр Ярвет - Римская рулетка
Когда после нескольких дней тряски в железнодорожном вагоне Айшат прочитала несколько русских стихов в здоровенном, как и все в этом жутком городе, здании, дядя Салим погрустнел.
Они жили теперь в бревенчатом доме, очень похожем на тавларский, тем более что все соседние дома занимали неизвестные ей ранее родственники. Соседи приходили в гости к дяде Салиму, слушали русскую речь Айшат и горестно вздыхали о неведомых врагах. Дверей дядя хоть и не запирал, но предостерегал племянницу взглядами. Он ждал зимы и договаривался со знакомыми, чтобы пристроить куда-то торговать «девушку с прекрасной русской речью, только чтобы было кому присмотреть». Прописка? Опять прописка? Господи, когда наши враги нас пропишут…
Айшат хотела снова посмотреть город. Он ей очень не понравился, напугал, как в свое время гора, где жили идолы. Больше всего город походил на старый немытый улей. На улицах совсем не было солдат, более того, ни одного человека с гладкой головой, не считая лысых. Но лысый — это совсем не то. Дядя Салим, между прочим, тоже лысый.
— Айшат, со мной сегодня приедет хороший человек, наш дальний родственник. Пожалуйста, встреть нас сегодня на автобусной остановке. Надо понравиться ему.
Автобус опаздывал. Айшат оглянулась на окна своего дома, потом снова поглядела на дорогу, и тут мимо проехал автомобиль, нечастый гость на этом раздолбанном шоссе. Машина притормозила чуть поодаль, потом задним ходом вернулась к луже, выбитой колесами машин возле остановки.
— Эй, черная!
Возможно, она и вспомнила бы занудные объяснения дяди, что в этой стране подобное обращение не комплимент, а повод заподозрить в спрашивающем врага. Но в окно машины высунулась совершенно бритая голова, и это решило дело.
— Ты шахидка, что ли? Чего ждешь?
— Автобус, — сказала она, невольно улыбаясь и стараясь правильно произносить фразу. — Я не шахидка. Я тавларка. Меня зовут Айшат.
* * *Долгие годы позднего социализма семейство профессора истории Василия Петровича Хромина, любезного папаши, ютилось в кривоватой и темной «двушке» на втором этаже великолепного, но обветшалого особняка в одном из переулков Петербурга. Братья Хромины, Митя и Слава Васильевичи, росли в полумраке, разглядывая средневековые гравюры и офорты античных ваз, развешанные на стенах. На офорты иногда текло с потолка, и тогда папаша Хромин поднимал очки вверх и говорил: «Там ведь роскошная квартира, но коммуналки населены быдлом». С годами, а также с потерей кафедры в Институте водного транспорта папаша Хромин стал раздражителен, и его выводили из себя разговоры сына Мити. Сын Митя утверждал, что хочет стать бюрократом. На разумных бюрократах, утверждал он, мир стоит.
— Бездуховность — примета времени, — горестно кивал папа Хромин сыну Славе, щурившему близорукие глаза над «Историей государства Российского». Сын Слава был надеждой доцента и готовился поступать в университет. Доцент кашлял.
— Тут просто темно, — доходчиво объяснял сын Митя, выкладывая из карманов дефицитную зубную пасту, купленную на доходы от спекуляции батарейками для плеера. — Когда мы разбогатеем, то купим квартиру этажом выше…
— Ты купишь себе квартиру в колонии общего режима! — грозно восклицал доцент.
Но тут папаша был несправедлив, сын Митя учился прилежно и перво-наперво просчитывал все варианты конфликта с существующим законом для их исключения. Разумный бюрократ не должен воевать с властью. Он сам будущая власть. Сын Митя поступил с первого раза в Академию сангигиены имени Эрлиха. Сын Слава провалил экзамены по философии в Универ и четыре института подряд. Подвел принципиальный идеализм.
— Наградил бог потомством, — хрипел бронхитом доцент в палате интенсивной терапии. — Один помойки чистит, другой из себя Галилея строит!
— Дух первичен, а материя вторична! — строго отвечал сын Святослав, начавший отпускать бороду. Из военкомата он ушел со справкой в психдиспансер и, уверившись в заговоре бюрократов всех мастей, перестал общаться с братом.
Митя подсчитал деньги, заработанные ночным сторожем, и снял комнату на окраине.
— Они не то запоют, — объяснял он квартирной хозяйке, — когда я куплю квартиру этажом выше. — На пороге был новый, 1990 год.
Доцент Василий Хромин скончался вскоре после Нового года, и на поминках сын Святослав на вежливое предложение брата чокнуться водкой только качнул молодой, но достаточно густой уже русой бородой. Это дружелюбное движение оказалось доброй третью массива общения между двумя братьями примерно на десять бурных последующих лет. Еще дважды они встречались на улицах. Брат Митя расклеивал театральные афиши, когда брат Слава устало тащил с какой-то демонстрации потрепанный плакат.
— А ты все в лакеях? — тепло поприветствовал он Митю, получающего по десять центов с каждой афиши.
При следующей встрече санинспектор Дмитрий Хромин уже сидел за рулем автомобиля, подержанного, но достаточно мощного, чтобы сбить Святослава Хромина, бредущего домой в сильном подпитии. Вывернувшись из-под колес, Слава погрозил водителю кулаком и узнал родные черты.
— А ты все воруешь? — рявкнул брат Святослав. Борода его приобрела мочал очный вид, в глазах зарождался нездоровый блеск.
* * *— Тавлары — отдаленные потомки персов, ассимилированные культурой восточного побережья…
— Персы — это арийцы? — нетерпеливо перебил Белосток. Сегодня, ради торжественности момента, он был в белом свитере, белой пиджачной паре и черных начищенных ботинках. Видимо, с его точки зрения так выглядят Великие Магистры.
Пока его подручные не привезли дико озирающуюся чучмечку, он доказывал Святославу, что справедливость есть. Наконец-то его собственное имя скажет все само за себя. Он ведь Белаш. Не Беляш, как пишут в желтой прессе его враги, в смехотворной надежде унизить. Древнее тевтонское имя Белаш, означающее «белый», или «чистый», по аналогии с легендарным крылатым конем. Слепому видно, что Пегас — это просто-напросто Пегаш, «пегий конь», иначе говоря. Этруски, Пруссы, Русские… Названия вы, историки, навыдумывали разные, а язык один, слова одни, народ один. Короче, тевтонцы у нас есть.
— Собственно, персы — это арийцы, — устало согласился Хромин. В соседней комнате невнятно мычала связанная невинная отроковица и, сверяясь по вырезке из «Нивы», расставляли свечи подростки. Белосток, вернувший себе исконное имя Белаш, недоверчиво нюхал склянку с эфиром, должно быть сомневался, удастся ли лишить сознания невинного юношу, когда он полезет овладевать связанной жертвой. Подростки едва не подрались за эту почетную Роль, но Батя усовестил всех рыком: «Кровь будет моя!». Вот тут-то Хромин и ушел на кухню. Он так и не заставил себя спросить, как собираются ценители древних обрядов реализовать простенькие слова «жертва принесена».
Кому звонить? За последние годы у Святослава Хромина не прибавилось друзей, цепь жизненных неудач увеличивала только список врагов, супостатов, бюрократов, завистников, инородцев и прочих людей, от которых не приходится ждать помощи в трудную минуту. Почему-то Святослав вспомнил про брата. Скривился. Если бы даже знал его сотовый, что бы он сказал? «Димочка, приезжай, сейчас в комнате нашего папаши, доцента Хромина, мои друзья зарежут отдаленную наследницу персидских царей?»
— Золото неправедное, — зачитывал по бумажке унылый подросток в соседней комнате, выгребая из кармана рваную цепочку с кулончиком в виде знака доллара, измазанным бурыми потеками, — страсть, тварям неведомая…
— Это что? — грозно вопросил Белосток.
— Диск. «Постал», часть вторая.
Послышалась звонкая оплеуха.
— Сам сказал, что это игры! — завопил разобиженный подросток.
— Азартные игры, ублюдина! — бушевал в ответ Белый Магистр. — Не компьютерные, не настольные, не футбол-хоккей! Вот тебе полтинник — карты — колоду — любую — быстро! Да заткнись ты, ради бога!
Последнее относилось к связанной пленнице. Ее водрузили на стол, и, не ожидая от этой процедуры ничего хорошего, она снова замычала.
«Вот встану сейчас, — подумал Святослав, комкая бороду в кулаке, — и скажу им: пошли вон, уроды! Я просто хочу сидеть у себя дома, читать книги, и больше мне ничего не нужно. Ни квартиры этажом выше. Ни моста между грядущим и минувшим. Ни духовности».
— И не дай тебе бог ее трахнуть! — предостерегал своего подающего надежды ученика Батя. — Не дай бог! Не рыпайся, тихонько падай под эфиром и лежи себе. Кровь будет моя! Что ж вы телитесь, убогие, нам до часу успеть надо, до часу дня! Где карты, мать вашу?
В дверь зазвонили, и кто-то из подростков с дробным топотом побежал открывать. «Уже все и забыли, чья это квартира, — мрачно подумал Хромин. — Сидит кто-то на кухне, и ладно».
— СЛАВА!
* * *Дмитрий Васильевич Хромин закричал прежде, чем распахнулась дверь ему навстречу. Похоже, он выбил ногу в колене, прыгая через четыре ступеньки, и подкоркой признал, что пытаться выбежать на улицу так же безнадежно, как и дожидаться лифта. Он слышал, как молодой человек в промокшем плаще открывает дверь его недоотремонтированной квартиры этажом выше. Дима знал, что тот, в отличие от него, отлично умеет бегать по лестницам, догонит на втором или третьем марше и прыгнет на спину, ломая позвоночник. Злодею даже не придется вытаскивать пистолет, спрятанный под мышкой.
