Владимир Синельников - Приключения порученца, или Тайна завещания Петра Великого (СИ)
Раздался тихий, вкрадчивый стук в дверь. На пороге стояло существо, отдалённо напоминающее женщину, вся в чёрном, лицо закрыто плотной паранджой, сгорбленная, корявая фигура.
– Благородный Эфенди, моя госпожа передаёт вам послание – зазвучал скрипучий старческий голос. Фигура согнулась в ожидании. Савва молча взял бумагу, «Любимый, желанный мой, свет очей моих, жду сегодня, старуха покажет дорогу, иди с ней…»
Глава четвёртая
За Дон батюшку
Над Бирючим Кутом низкие свинцовые тучи. Пронизывающий юго-восточный ветер сыплет колючий снег вместе с дождём, который тут же застывая, образовывает на заснеженном поле ледяную корку, местами подтаивающую, местами образующую плотный наст, который покрывает и ветки деревьев, кустарника и оставшейся прошлогодней травы, жёлтыми пятнами на серо-грязном снегу. На всём протяжении от Аксая до Дона простирается эта серо-жёлтая муть, выхватывая из туманной мглы на горизонте синие холмы станицы Бессергеневской. Почти всё пространство ровной, как тарелка, степи, заполнено чёрными, движущимися хаотично, но неуклонно, точками. То всадники смерти – полчище приближающейся Орды. Эти точки, соединяясь, образуют плотные скопления, которые распадаясь, продолжают своё неуклонное и страшное движение. Неясный гул, перемежающийся яростным ржанием и тонущими в тумане гортанными криками, наполняет всё пространство степи.
Пожалуй со времён Батыя не видал Тихий Дон подобного нашествия. Ногайская Орда, объединившись с Крымом, и частью запорожцев, движется прямо к сердцу Тихого Дона, к Черкасску. Пока Дон не тронулся, не пошёл, не раскинулся он в бурном своём разливе, пока не поплыли плавни Аксая и Тузлова, по твёрдому льду и снегу, неотвратимо продвигается Орда к центру казачества, неся смерть, огонь и гибель всему живому. Со стороны Заплав уже видны дымы пожарищ. Прорвав укрепления на высоком берегу Аксая, татары выходили бы прямо к Черкасскому городку и далее на север, вплоть до Воронежа, нет ни единой преграды, способной остановить этот смертельный поток. Пятьдесят тысяч конного войска, при сорока пушках, управляемых опытными и мужественными воителями Углы Гиреем и тёмником Хасаном. Это нашествие, хорошо подготовленное и щедро проплаченное султаном, должно покончить с продвижением Московии к Понту и с претензиями Петра на господство в Великой степи и на Кабарде (Барьера).
На круче Бирючего Кута, используя естественное природное укрепление, собраны почти все силы Тихого Дона, которые удалось собрать в низовье. Десять тысяч конницы, пять тысячью пластунов, десять пушек и наспех сооружённые деревянные и земляные укрепления. Посланы гонцы за подмогой в Таганрог и к калмыкам в Чёрную Степь. Но надежды на спасение мало. В Таганроге небольшой гарнизон, охраняющий гавань и верфи, а калмыки, помня прежнюю вражду и обиды от казаков, могут и сговориться с ордой.
Алексей Синельник стоял на круче прямо над Аксаем и оглядывал будущее поле боя. Он стоял рядом с войсковым атаманом Петром Матвеевым, огромным, зверского вида, казаком. Форма унтер лейтенанта превратилась в ветошь, вид его ни чем не напоминал унтер офицера Преображенского полка. Против Курячей Балки, возле Цикунова хутора, стоит волнуясь казачья конница, пластуны и артиллеристы засели прямо на круче. Через час Орда подойдёт к Аксаю и начнётся бой. Алёшка предложил Матвееву необычный план, завязать бой и взорвать лёд на Аксае, перед кручей и в Заплавах. Татары оказавшись в водной западне, ринутся на юг вдоль гряды, где их можно перехватить у станицы Аксайской и утопить в Дону. План отчаянный и рискованный, но это единственный пожалуй выход, т. к. кручи не удержать при обороне, а прорыв на север грозит катастрофой всему югу Руси, вплоть до Воронежа.
Три недели назад Алёшка и Давыдка, прорвав засаду у Галича, добрались до Костромы, где встретили Давыдкина станичника. Под видом казаков их переправили в Казань, а потом через Рязань на Дон. И вот попал Алёшка из огня да в полымя. Война войной, да не забыть бы поручение государя. После боя надо уйти в Туретчину, хоть босым, хоть как, жена да детишки у Петра в заложниках, а вдруг, как не выполнишь царёв наказ?
Между тем, конные массы татар неуклонно приближались к Аксаю. В сотне метров от реки они останавливались, образуя плотную конную массу, растянувшуюся на несколько километров в ширину. Прошло уже то время, когда великое искусство войны и конного боя татар не могли постичь народы мира. Западные народы шагнули далеко вперёд, дисциплина, взаимодействие различных воинских подразделений, управление и связь перестали быть достоянием только татарского воинства.
За многие годы войн с Золотой Ордой и её осколками выработали казаки свои воинские приёмы, позволяющие им громить численно превосходящего врага, не уступая татарам ни в маневренности, ни в ближнем сабельном бою. Тогда-то неодолимая татарская конная рать и стала терпеть поражение за поражением, преуспевая только в войне с мирными сёлами, с бабами да стариками.
– Пора, – вымолвил Алёшка, и повернулся к Матвееву.
Тот махнул рукой и через несколько минут запылал сигнальный костёр. Грохнул взрыв у станицы Заплавской и почти сразу оглушительно прогремело у самой кручи. Орда отозвалась конским ржанием, гортанными криками и беспорядочными выстрелами. О брусчатку зацокали татарские пули. В ответ грянули картечью все десять пушек. В первых рядах нападавших началась паника, но увлекаемые запорожцами, татары ринулись через Аксай. Лёд, потревоженный взрывом треснул и первые ряды конницы оказались в ледяной воде. С кручи нещадно палили казаки, и татары временно отступили. Небо заволокло сизым дымом. Аксай, взорванный у Заплав, начал разливаться по грязному талому снегу, вода оттесняла Орду к югу. Осознав всю опасность для своего войска подобного развития событий, татары всей массой ринулись через Аксай, невзирая на десятки тонущих в ледяной воде всадников и убийственный огонь с кручи.
Прошло уже более часа с начала сражения. Снег на круче, с утра белый, стал кроваво грязным, уже кончались заряды у казаков, а татары напирали и напирали. Вот их передовые и отчаянные всадники уже переплыли Аксай и вступили в бой с пластунами, засевшими на круче. Полетели наземь лихие казачьи головы. Пётр Матвеев растерянно смотрел на Алёшку. Алексей понимал, что спасти казаков может только чудо. Вскочил на коня, обнажил шашку и рванул к казакам, стоящим в засаде. За ним неотступной тенью Давыдка.
– Казаки-и-и! Постоим за Тихий Дон, за Рассею матушку-у-у! Бей басурман поганых! Гуляй станишные!
Казачья лава с гиком рванула к реке и встретила переправившихся татар. Казаки шли плотной лавой, применяя, освоенный ими, татарский бой с усилением левого фланга. Дикое гикание казаков слилось с гортанным – Аллах акбар. Первые ряды татар были вырезаны и уничтожены через несколько минут атаки. Однако вторая волна атакующих, увлекаемая запорожцами, остановила натиск казаков и на берегу началась настоящая сеча. Стрелять не было ни времени ни возможности. Всё новые и новые отряды татар переправлялись через Аксай, устилая берег конскими и людскими трупами. Алёшка весь в крови размахивал кровавым клинком, пытался сосредоточить казаков в плотную массу, но численное преимущество было явно на стороне нападавших. И вот уже весь берег почти занят неприятелем и казаки пятясь отходят в гору, позволяя новым и новым отрядам татар и запорожцев переправляться через Аксай и вступать в бой.
Внезапно натиск ослаб, яростные крики атакующих сменились сначала молчанием, потом криками ужаса и страха. Алёшка взглянул вдаль, за Аксай и обомлел. Со стороны Заплав, в тыл нападавшим, надвигалась густая конная масса, плотными рядами, на маленьких мохнатых лошадёнках – не быстро, но неотвратимо приближались калмыки. Первыми побежали запорожцы, потом вся татарская рать, бросая обоз, пушки, раненных и лошадей с криками ужаса вся эта орда побежала на юг, давя друг друга, поскорее вырваться из мышеловки.
В этот момент Алёшка почувствовал глухой удар в грудь, свет померк перед глазами, и он потерял сознание.
Глава пятая
Счастливый случай
Любил Савва гулять по Истамбулу. Весеннее солнце уже прогревает брусчатые улицы, зацветает миндаль и иудино дерево, абрикосы покрылись белорозовым снегом, кругом радость, шум просыпающейся жизни. Сверху открывается величественный вид на гавань, на Золотой Рог. Синее до боли в глазах море, покрытое белыми парусами торговых, военных кораблей, рыбачьих фелюг, галер. Здесь, у старой гавани находится и невольничий рынок – площадь, пропахшая горем, потом и слезами, на фоне праздника жизни.
