Андрей Валентинов - Ангел Спартака
Учитель рассказывал, как в далекой стране за морем решили рабство отменить. Только без войны не вышло. И положили там на погребальные костры ради всеобщей свободы чуть ли не миллион. Куда там Ганнибалу!
— Выходит, люди — просто звери? — спросила я.
Если бы просто звери, Папия Муцила! Если бы!..
Странно, в тот миг показалось, что Учитель жалеет нас, злых бесхвостых обезьян. Зря показалось, конечно.
Мой брат... Пытается вас изменить, сделать лучшими...
Страшно было слышать Его голос.
* * *Где надо прятать лист? В куче листьев.
Это мудрость такая. Встречаются иногда мудрецы: тога лучшей шерсти, на щеках пухлых румяна, остатки волос от протираний блестят. Соберет этакий вокруг себя толпу — и вещает. А прочие кивают, понять пытаются. Не поймут — и потом всю жизнь меж собой о великой мудрости толкуют.
Вот вам и мудрость очередная. Красиво звучит, конечно, но в жизни все не так просто. Где, скажем, прятаться беглой? Не в толпе беглых же! Так что мудреца в протираниях поправить следует. Не в куче листьев лист прятаться должен, а на дереве, и местным, своим притвориться. Только бы дерево нужное отыскать да чтобы пустили.
Но это мудрость. А вот слон оказался красным.
Вначале глазам не поверила. Красный! Но рядом надпись, чтобы все убедились: «Красный слон».
Пять ступенек; от прилавка, что прямо на мостовую выходит, свежими лепешками пахнет, у дверей — цепь собачья без собаки. Гостиница «Красный слон» в лучшем виде. Для непонятливых — пояснение латинскими буквами, но справа налево, по-местному: восстановил заведение Ситтий, зал обеденный с четырьмя ложами, шестнадцать комнат, свежий хлеб, лучшее вино.
Потом уже рассказали про слона: маляр-пьяница краски перепутал. А хозяину жаль оказалось на новую вывеску медяки тратить.
Налево посмотрела, направо...
— Иди, девочка, отсюда! От своих «волчиц» не протолкнуться. А хочешь работать — десять ассов в день мне.
Не хозяин, не привратник даже — продавец-лепешечник. Видать, именно он тут девочками командует.
Отвечать не стала — ошиблась потому что. Не во всем, но в главном. Капуя — город немаленький, затеряться легко, здесь же, в «Красном слоне», — настоящий муравейник. Гостиница не просто в доме, а на Острове. Такое в Риме давно строят, а вот в Капуе этот Остров первый. И последний пока.
Остров Гнея Лентула Батиата.
Когда я в Риме в первый раз на таком Острове жила, все думала, на что он похож. Не внешне, тут понятно: огромный домина, испугаться можно. А вот по сути? Городской дом для себя же и закладывают, гостиницу — для приезжих. А этот? Сообразила! Остров — вроде дерева с лишайником.
Строит себе какой-нибудь Батиат городской дом. Богатый, со всеми там атриумами и бюстами предков. Но содержать такой дом накладно, вот и пристраивается рядом, скажем, гостиница. Земля дорогая, значит, не два этажа, а четыре. Ничего, что лестницы наружные и вода во дворе. Перетерпят! А чуть погодя к гостинице лупанарий-«волчатник» прилепляется, куда девочки-«волчицы» добычу заманивают.
Так и растет лишай, слой за слоем. Этот побольше римских оказался. Дом самого Батиата двухэтажный, а самый новый, что квадратом Остров замыкает, — в шесть этажей. Знай наших!
Две гостиницы, два доходных дома для тех, кто победнее, три таберны. Город целый. И место удобное — совсем рядом с Дорогой Сципиона, главной улицей, а там уже и форум близко.
Вот и думала я в гостинице комнатку снять, в таберне здешней обедать, не спеша город обходить. Не вышло! Конечно, можно лепешечника к воронам послать, о комнате договориться...
Ошиблась! Капуя — не Рим. Это в Риме девушка может войти в гостиницу (не в каждую, конечно), заплатить — и жить себе вволю. У нас, на юге, иначе. Если одна — без слуг, без мужа, значит, «волчица». Или еще хуже, опаснее — беглая, как я. А страже только свистни, вот она, уже поглядывает!
Но и покидать Остров не хочется. Значит, как на играх Мегалитийских: первая попытка не вышла, вторую начинаем.
* * *На этот раз не слон, просто надпись. Не по-местному, латинскими слева направо:
«Гость, говорит ФОРТУНАТ, хочешь пить — черпай из кратера.
Будешь буянить, велю в бочку с водой опустить!»
Все разом: и чего здесь дают, и кто хозяин, и про обычаи. А что удивительного, если совсем рядом — гладиаторская школа все того же Батиата? Он ко всему, оказывается, еще и ланиста, всей школы хозяин. И народец здесь соответствующий: у крыльца сразу пятеро толпятся — босые, бородатые, в старых туниках. Тог с каймой таким, понятно, не положено, плащи же свои не иначе у кратера оставили.
Смотрят — и я смотрю.
Обычай известный. Отвернусь, пройду мимо, и они отвернутся, поскольку днем — и не разбойники. А вот если еще чуток постою...
— Тут, девочка, наши «волчицы» охотятся. Так что проваливай, красивая!
Самый крепкий. Без бороды, небритый, лет сорок, под туникой мышцы бугрятся, шрамы на руках.
Кинжал у пояса.
И одноглазый. Без повязки, страшновато смотреть, но смотрю. И он смотрит. Думает.
— Если хочешь, восемь ассов дам. По дружбе. А потом — исчезай!
Вот так! Девочка за восемь ассов, есть чем гордиться.
— Неужели только восемь, Геркулес? Асс у тебя — асса ты стоишь!
— Не Геркулес, — смеется. — Аякс! Меня тут все знают. Больше дал бы, так за поясом пусто. Ничего, повеселимся, я маленьких да прытких люблю.
На миг даже растерялась. Маленькая да прыткая — и все? Но тут Учителя вспомнила — как Он на меня смотрел тогда, в первый раз. Прикрыла веки, представила себе Его взгляд, словно лунный свет зрачками поймала, подождала немного.
Открыла глаза.
— А ты сколько стоишь, Аякс?
АнтифонНапрасно я — та, что из Прошлого, — расхвасталась. Ничего особого не придумалось, да и сразу догадаться следовало. К первой вечерней страже[1] я уже жила в «Красном слоне» — в лучшей комнате на втором этаже, потому как моей хозяйке, все той же сиятельной Фабии Фистуле, именно такая и требовалась. А что хозяйке следовало когда-нибудь и пожаловать, волновало меня не слишком. Пожалует сиятельная — в свой черед.
Переодеться, конечно, пришлось, сережки да кольца из котомки достать, над лицом поколдовать слегка. Служанка сиятельной все-таки! Аякс же трех друзей пригласил, бывших гладиаторов школы Батиата, как и он сам.
Лепешечника, что меня прогонял, на ночь на цепь у входа посадили, дабы постояльцев с тугим кошелем не отпугивал. А перед этим ему Аякс улыбнулся.
Вот и все хитрости. Нечем хвалиться.
Аякса похоронили три года назад. У его погребальных носилок я в последний раз плакала. Перед смертью он сказал: «Знаешь, в жизни всего двоих и боялся. Нашего ланисту да тебя!»
* * *К этому парню я и не подсаживалась, если бы гостинщик Ситтий, что заведение в порядок привел, удосужился соорудить в зале обеденной не четыре ложа, а, скажем, пять. И так, впрочем, тесновато, пройти почти что негде. Зато чисто, только потолок немного закоптился. Светло, масла для светильников не жалеют, от кухни запах пристойный. И шумят не слишком.
Все бы хорошо, но только ложа заняты. И тут сама виновата — решила сперва весь вечер в комнате, запершись, просидеть. Из опаски, понятно, и отдохнуть хотелось, лиц ничьих не видеть. Насмотрелась уже!
Заперлась, лепешку умяла, кислятиной разбавленной запила... И как начало вспоминаться! Все сразу — что недавно было, что давно, в подробностях, в картинках, в капельках кровавых.
Поняла — сейчас завою. Как лепешечник, что на цепи сидит.
* * *Три ложа сплошь заняты, на них и смотреть не стала. На четвертом, дальнем, где светильников поменьше, всего один расположился. Один — не страшно, присяду в уголке, мешать не буду. И вид у парня приличный — лет двадцать пять, светловолосый, лицо...
Рассмотреть не успела — тогу заметила.
Римлянин!
Про все прочее и думать расхотелось. Это в самом Риме тоги все подряд носят, у нас на юге совсем иначе. Даже те наши, что римскими гражданами родились, тогу лишь по делу надевают, в Риме, к примеру, — или в храме на Календы, потому что праздник не наш, римский.
А вот чтобы так, вечерком, в «Красном слоне», с чашей вина — и в тоге? Сразу ясно кто!
А уходить противно. Все-таки на своей земле! Я — на своей, не этот!..
Поморщилась заранее, мальчишку-прислужника, что между ложами бегал, пальцам поманила...
* * *Госпоже здравствовать! Мне... Подвинуться?
И отвечать не тянуло, и обижать не стоило.
— Господину здравствовать! Госпожой называть не надо. Двигаться не надо!
Получилось, не хуже разбирательства у претора. Парень даже дернулся.
— Если мешаю, госпожа... То есть... Могу, если велишь, уйти... Меня зовут Гай, Гай Фламиний. Но я не из тех Фламиниев...
Точно, как у претора! А приятно, когда не тебя в допрос берут! Сейчас бы врезать: «А вот поглядим, из тех — или из этих. На кресте враз разговоришься!»
