Михаил Ахманов - Флибустьер
«Может, я неудачник? – подумал Серов и стиснул челюсти. – Дитя украденное найти или там парня из секты выручить – это пожалуйста! Тут Фортуна ни к чему, тут бегать надо, трудиться, расспрашивать да разнюхивать, а в нужный миг – в челюсть кулаком и ствол под ребра! Ну, а после хватать и тащить… Понятное дело, простое! А для того, что посложнее, удача нужна. Либо фарт, либо разум, какого Бог не дал…»
Не переставая кружить, он сбросил рубаху и, коснувшись спинки стула, сделал кувырок в воздухе. Приземлился на кисти и трижды обошел на руках вокруг стола, приговаривая сквозь сжатые зубы: «Вот это мы умеем… это можем… еще вот ножики метать… и по канату… Запросто!»
Прогнулся, встал на ноги, помассировал шрам на правом боку, подошел к окошку, всмотрелся в синие московские сумерки. Настроение повысилось, как бывало всегда после привычных физических усилий. Почти бессознательно он замурлыкал песенку, одну из тех, что пели в цирковом училище и на срочной службе. Голос у Серова был приятный, и песен этих он знал, наверное, сотни три или четыре.
Мокрый клен за окном,
Дробь дождя на стекле,
Вы зачем о былом
Песню дарите мне?
Кто сказал, что я сдал,
Что мне рук не поднять,
Что я с песней порвал,
Что рюкзак не собрать?[1]
Допел до конца, сложил папки, сунул их в сейф в гостиной и решил, что завтра снова наведается в квартиру Добужинских. Что-то было пропущено, не замечено, оставлено без внимания… Бритва, лежавшая на полочке в ванной? Костюм, который Добужинский собирался надеть в то роковое утро? Портфель с его бумагами? Чашка тонкого китайского фарфора, из которой он пил кофе? Нет, пожалуй, нет… Что-то другое, более важное и значительное…
Может быть, книги в его кабинете?
Словно избавляясь от наваждения, Серов помотал головой и отправился на кухню, ужинать.
Глава 2
РУКОПИСЬ
Кабинет у Добужинского был просторный, раза в три побольше, чем у Серова. Собственно, не кабинет, а библиотека: вдоль трех стен тянулись застекленные полки с книгами, а у четвертой, в простенке меж двух окон, находился письменный стол из палисандра, с резными ножками и бронзовыми украшениями по углам. На столе рукописи, бумаги, пепельница, компьютер, коробки с дискетами – в общем, тот рабочий беспорядок, в котором только хозяину разобраться. Повыше компьютера висит большая фотография в рамке: гора, похожая на конус, голубое небо, белые облака.
– Он часто работал дома? – спросил, озираясь, Серов.
– Работал… – протянула Татьяна Олеговна. Она застыла у дверей, сложив на груди руки и тоскливо глядя на стол, кресло перед ним и полки, забитые книгами. – Уезжал в девять, приезжал в четыре, если не было чего-то срочного, обедал и сидел тут до вечера. Рукописи читал. Все, что выпускалось издательством, читал сам. Иногда, – она поднесла ладошку к глазам, – просил меня прочитать, интересовался, понятно ли написано. Говорил, что главные у нас читатели – женщины и студенты. Смеялся… Говорил, взрослым, мол, мужикам, пива и водки хватает.
– Это он зря, – произнес Серов. – Я вот ни пива, ни водки не пью, а книги иногда читаю. Хотя давно уж не студент.
Он вздохнул, то ли сожалея о прошедшей юности, то ли поражаясь собранным тут книжным богатствам. Полки – сто девяносто погонных метров, библиотека в шесть или семь тысяч томов… Любую школу можно осчастливить.
Не в книгах ли разгадка? В них самих или в любви к ним?
Серов медленно двинулся вдоль стен, разглядывая цветные корешки. Книги стояли в определенном порядке: крайняя секция – труды и учебники по математике, научные журналы и сборники конференций, судя по годам – незабвенных советских времен. Рядом – русская классика, Пушкин, Тургенев, Гоголь, оба Толстых, потом – зарубежная: Диккенс, Мопассан, Гюго, Марк Твен, Шекспир, Фейхтвангер, Сервантес; добротные книги, тоже советского времени, занимавшие всю стену слева от стола. Напротив окон, у той стены, где дверь, располагалась историческая и приключенческая литература, и тут было на что посмотреть: Вальтер
Скотт, Джек Лондон, Купер, Майн Рид, Хаггард, Эберс, Сабатини, Конан Дойл и добрая сотня других авторов. Эта часть библиотеки плавно переползала на правую стену, примыкая к секциям с фантастикой. Этим жанром Серов отнюдь не брезговал, однако представить не мог подобного богатства: тут было все, от Ефремова и Стругацких до Хайнлай-на, Саймака и Ле Гуин. Дальше – научно-популярные книги по медицине, биологии, астрономии, психологии, менеджменту; в основном, переводы, но есть и отечественные. Кажется, все жанры здесь, никто и ничто не забыто, в растерянности думал Серов. Все, кроме дамских романов! Но и они имеются, стоят на полках в коридоре… Поди угадай, что же более всего любил Константин Добужинский! И связано ли это с его исчезновением?
Он оглянулся на Добужинскую, ощущая ее как помеху. Стоит, смотрит, трет глаза, смущает скорбным своим видом… Клиент в процессе расследования лишняя фигура – особенно такой клиент, который уже дал показания и задаток. Тем самым функции его исчерпаны, решил Серов и многозначительно кашлянул.
– Вы, Татьяна Олеговна, идите отдохните. Отвлекитесь чем-нибудь. Телевизор там, книжка…
Руки женщины опустились.
– Я не устала, Андрей. Мне ведь больше не за кем ухаживать.
Тоска в ее голосе кольнула Серова.
– Не отчаивайтесь раньше времени, – сказал он. – И простите меня. Мне нужно остаться одному, посмотреть, подумать. Что-то вертится такое… будто подсказка здесь есть, которую я обязан найти.
Добужинская кивнула:
– Я понимаю. Костя тоже думать не любил, когда за спиной стоят. Пойду кофе сварю. Кофе вы пьете? С коньяком?
– Ведрами, – признался Серов. – Коньяк добавить, размешать, но не взбалтывать.
Женщина слабо улыбнулась и исчезла. Оставшись один, он закрыл глаза, прислушался к гулу машин, что доносился с улицы, и сделал шаг. Пальцы скользнули по стеклу книжной полки. Шаг, еще шаг, еще шажок… Тепло, тепло, еще теплее… Еще не разгадка тайны, но будто преддверие к ней… От стены – той, что с дверью – тянутся секции фантастики, потом научной, а тут… что у нас тут, в самом углу?
Серов приподнял веки. Секция, перед которой он очутился, была самой крайней, украшенной небольшой, с ладонь, карточкой. На карточке змеилась витиеватая надпись: «Книги издательства „Горизонты науки", 1993—2002 гг.». Прямо перед ним – цветные корешки: «Энциклопедия НЛО» в пяти томах, «История цивилизаций Солнечной системы», «Ангар 18», «Проект „Синяя книга“[2] и прочее в том же роде.
Вот и ответ, с разочарованием подумал Серов. Наиздавал книжек о пришельцах, они его и сцапали! Похитили прямо из ванной, в ответственный момент бритья… Нацелились какой-нибудь хреновиной с икс-лучами, нажали кнопочку – и трах-бабах! Был Добужинский, и нет Добужинского… Извлекли сквозь пару кирпичных стен прямо на свою тарелку… Отличная гипотеза! Только на кой черт он им сдался? Своих издателей, что ли, не хватает? Или математиков?
Он принялся рассматривать продукцию «Горизонтов науки». Труды уфологов, большей частью переводные с английского и французского, стояли на пятой полке, а четыре нижние были забиты учебниками, справочниками, юридической и компьютерной литературой. Выше располагались книги по менеджменту и издания на популярные околомедицинские темы: как сбросить лишний вес, как излечиться от рака с помощью морковки и как осчастливить себя и всех окружающих, улавливая космическую прану. Таких писаний Серов не читал – у него своей праны было хоть отбавляй.
– Пустой номер! Чушь, ерунда! – пробормотал он раздраженно и подступил к столу.
Фотография, висевшая над компьютером, привлекла его внимание. Сняв ее со стены, Серов убедился, что надписей на обороте нет, и стал разглядывать коническую гору на фоне неба и облаков, пытаясь угадать, где и когда был сделан снимок. Памир? Кавказ? Пожалуй, нет; слишком правильная форма у этой горушки, похожей на вулкан. Япония? Тоже вряд ли; пейзаж пустынный, никакого намека на дороги или что-нибудь индустриальное. Скорее напоминает дальневосточную сопку…
Вернув фотографию на место, он осмотрел стол. Кроме компьютера, дискет и пепельницы, тут находилось несколько стопок бумаги – видимо, рукопись, разложенная по главам. Шесть стопок – на дальнем конце стола, а седьмая, самая толстая и еще не прочитанная – поближе, перед креслом. Текст, к удивлению Серова, не отпечатан, а написан от руки, почерк крупный, скачущий и на редкость неразборчивый. Похоже, Добужинский был человеком, преданным издательскому делу, если решился прочитать сотни страниц, покрытых корявыми буквами… Или испытывал к автору и книге особый интерес?
Что-то прозвенело в голове у Серова, и он застыл над столом в позе борзого пса, унюхавшего дичь. Руки его потянулись к бумажным листам, он вытянул один наугад, пробежал по диагонали, выхватывая слово там, два слова тут, взял другой, третий, четвертый… «Понедельник» бросилось в глаза. Не просто «понедельник», а с заглавной буквы…
