Андрей Величко - Юрьев день (СИ)
Однако дальнейшие раздумья привели к пониманию, что первоначальные планы нуждаются в корректировке. Помните, там было насчет не выделяться? Так вот, этот пункт вступал в противоречие с необходимостью приобрести влияние на Николая. Ибо сделать это проще всего было, отвечая на вопросы, которые он в силу пробудившегося детского любопытства задавал всем и про все, но приемлемых ответов не получал почти никогда. От него либо отмахивались, либо начинали сюсюкать. Так пусть у него появится стойкая привычка — если что непонятно, надо идти к Алику и спрашивать! Брат ответит всегда, даже если будет занят.
Да, но ведь тогда довольно скоро придется ответить на вопрос — а откуда я все это знаю? И, значит, чтобы уверенно сообщить «из книг», надо в хорошем темпе научиться читать. Или, если точнее, суметь достаточно убедительно объяснить окружающим, когда и как у меня вдруг появилось такое умение.
Это оказалось не так трудно. Всякий раз, когда я видел кого–то с книгой или газетой, следовала просьба показать мне буквы — мол, очень хочется научиться читать. Некоторые показывали, и вскоре об этом узнал отец.
— Да что же ты, Алик, все норовишь вперед забежать? — добродушно вопросил он. — Подойдет время, и начнешь учиться, еще небось и от уроков станешь отлынивать. А пока рано.
— И что мне делать? — состроил я самое огорченное лицо, какое смог. — Я ведь уже научился читать!
— Врешь, поди, — усмехнулся родитель. — Что, точно не врешь? А пошли–ка со мной в кабинет, тут недалеко.
Там я еще не бывал, так что зайдя, с интересом осмотрелся. Впрочем, особо и смотреть–то было не на что — кабинетом явно пользовались очень редко. Похоже, цесаревич, а мой отец сейчас пребывал именно в этом статусе, канцелярскими делами не перегружен.
Тем временем родитель достал с полки тоненькую книжицу, раскрыл ее, ткнул мне под нос и предложил:
— Читай, Алик, раз говоришь, что умеешь.
Я начал, стараясь делать это по складам, с заиканиями и ошибками:
Ф-ф… флаги ве–е–е-ют на Бо… спо… Босфоре,
Пушки пры… пра.. здни… чно зву… чат…
Небо я…сно, бля… бле… щет море,
И ликует Царе…град!
Последнюю строчку четверостишия я специально прочел почти без задержек и с гордым видом. Отец был глубоко изумлен.
— Ну, Алик, ты и даешь! Ведь четыре года только два месяца назад стукнуло, а вон уже как шпаришь! В кого бы это ты у меня такой умный?
После чего он немного смущенно хмыкнул — видимо, сам понял некоторую двусмысленность последней фразы.
— В родителей, — подхалимским тоном ответил я.
— Хм… а что ты еще умеешь?
— Сочинять сказки! — приступил я к поэтапной реализации своих планов. — Одну уже почти совсем сочинил, завтра закончу и расскажу Ники. Можно?
— Ого… а нам с маман разрешишь послушать?
— Конечно!
— Тогда завтра после полдника и начнешь.
Вообще–то насчет «сочинил» — это было в значительной мере преувеличение. Как я уже говорил, детская память работала великолепно, и те книги, которые в прошлой жизни не раз перечитывались, я мог воспроизвести почти дословно. То есть страницы просто появлялись перед моим мысленным взором, и только в отдельных местах текст слегка расплывался. Но конкретно в «Волшебнике Изумрудного города» таких мест было совсем немного. К тому же я в общих чертах помнил, что там происходило, и смогу как–нибудь пересказать своими словами — надеюсь, получится не сильно хуже, чем у Волкова. Анахронизмов же в этой сказке нет, и ее можно будет читать один к одному. А вот с той, что планировалось потом — «Приключения Незнайки» — придется немного поработать, дабы привести ее в соответствие с реалиями времени.
В том, что я решил интенсифицировать приобретение авторитета в глазах старшего, хоть и всего на год, брата, была заслуга и наших с ним родителей. Дело в том, что они наконец–то начали говорить между собой по–русски — по крайней мере, в моем присутствии. А то ведь первое время шел сплошной французский, на котором я знал от силы два десятка слов, и все. Но, видимо, бывшая принцесса Дагмара, а ныне великая княгиня Мария Федоровна, наконец–то настолько выучила язык своей новой родины, что, к большой радости отца, начала использовать его постоянно. И как–то раз мне удалось подслушать разговор о том, что пора бы к детям прикрепить постоянного воспитателя, причем кандидатура у матери уже имелась. Это был какой–то Чарльз Хис.
Мне это сразу не понравилось. Во–первых, имя совершенно не вызывало подозрений в том, что его носитель русский. Во–вторых, оказалось, что в прошлой жизни я о нем читал, хоть и очень немного. А сейчас вспомнил. Типа это был простой человек, далекий от придворных интриг и увлекающийся рисованием. Он относился к детям Александра с искренней теплотой, и они в ответ его не менее искренне уважали. Вот, собственно, и все, но мне было достаточно. Потому как я вспомнил еще и то, что многие подозревали — мол, Николай Второй думает по–английски и только потом переводит мысли на русский. Действительно, язык туманного Альбиона он знал уж всяко не хуже родного, тому есть много подтверждений. И чего в этом хорошего, спрашивается? Нет, дорогой братец, коли решено, что будущего императора должен воспитывать я, то так тому и быть. И, значит, к моменту появления в Аничковом дворце упомянутого Хиса младший брат, то есть Алик, уже должен стать в глазах Ники почти непререкаемым авторитетом. А то набегут тут всякие, навоспитывают, и кто за них расхлебывать последствия будет? Сам–то Хис небось помрет еще до революции пятого года.
Ближе к вечеру вся семья цесаревича — он сам, его жена Мария Федоровна, старший сын Николай, средний — Александр, то есть я, и даже маленький Жоржи, которому еще не исполнилось трех лет, собрались в комнате, где обычно мы с Ники играли, расселись вдоль стены и уставились на меня. Я подошел к небольшому столику, где стоял графин воды, налил в стакан, выпил, сдержанно кашлянул и начал:
— Итак, сказка называется «Волшебник Изумрудного города». Вот, значит, в далекой стране Америке жила девочка Элли…
Тут, конечно, знатоки, если бы таковые нашлись в девятнадцатом веке, обязательно сказали бы мне, что у Волкова сказка начинается немного не так. Да в курсе я! Но пришлось нести отсебятину, ибо про Канзас малолетний Алик знать никак не мог. И про саму Америку–то придется придумывать, что я это слово от кого–то слышал и запомнил. Если спросят, конечно.
Дальше повествование потекло гладко, но продолжалось это сравнительно недолго. Нет, помнил–то я все прекрасно, но внезапно оказалось, что к длительным речам моя детская глотка совершенно не готова. Уже на встрече Элли с жевунами начало першить в горле, и вода, которой я выхлебал почти полграфина, помогала не очень. По плану в первый день у меня было дойти до людоеда, но уже к моменту посещения Тотошкой пещеры Гингемы я понял, что это волюнтаризм. И заодно преисполнился запоздалым уважением к Брежневу, который с полупарализованной челюстью и вообще стоя одной ногой в могиле — ухитрялся зачитывать многочасовые отчетные доклады. Мало того, выпитая вода как–то очень быстро прошла весь цикл по организму и начала проситься наружу. То есть про встречу со Страшилой я рассказывал не только вконец охрипшим голосом, но еще и слегка приплясывая на месте. В общем, вынужден был там и закончить сегодняшнюю порцию сказки, иначе мог произойти конфуз.
Но все же, несмотря на означенные мелкие недостатки, выступление мое имело большой успех. Причем не только у Ники, которому, собственно говоря, оно и было предназначено, но и у отца тоже. Он заявил, что ему очень интересно и чтобы я, значит, без него продолжение не рассказывал. Но вот мать, как мне показалось, смотрела на меня несколько странно. Неужели я в чем–то прокололся? А, ерунда — может же у ребенка быть не по годам развитая фантазия! Он ведь им не принцип работы двухконтурного турбореактивного двигателя объяснял. Хотя, между прочим, мог бы — по профессии я авиационный инженер, причем почти до самой пенсии работавший по специальности. Однако такое если и случится, то очень нескоро и адресовано оно будет не родителям, а пока первоочередная задача — составить новый план чтения по дням, учитывающий реалии моего нежного возраста. В первый день, как я прикинул, была рассказана примерно одна восьмая часть всей книги, но это потребовало от меня слишком уж больших усилий. Значит, теперь следует озвучивать по две, максимум три главы в день, тогда на всю книгу потребуется дней десять. А ведь когда–то в далеком будущем, читая «Волшебника» сыну, я уложился в пять вечеров! Вот только было мне тогда отнюдь не четыре с небольшим года от роду.
Реально вся эпопея с чтением заняла две недели, и в основном из–за отца. У него просто не было времени слушать меня каждый вечер, а без него он просил не рассказывать, так что пришлось делать перерывы. И закончились мои выступления хоть и примерно так, как предполагалось, но все же не совсем. Я‑то думал, что насчет воздушного шара ко мне пристанет Николай, и подготовил порцию объяснений о том, как это устройство летает, а заодно озаботился придумыванием отмазок насчет того, где я все это узнал. Но рассчитаны–то все эти аргументы были на Николая! Однако первым начал спрашивать отец, наследник престола Александр Александрович.
