Вторжение (СИ) - Оченков Иван Валерьевич
А когда понесших значительные потери зуавов догнали колонны 3-го морского полка (имелся и такой в составе 3-й дивизии французов), к делу подключилась русская пехота. И пусть их гладкоствольные ружья не могли сравниться по дальности и точности с куда более современными штуцерами, на таком расстоянии и при залповой стрельбе это не имело особого значения. Наступление французов застопорилось, а затем…
Что должен сделать хороший строевой офицер, видя перед собой стройные шеренги врага? Разумеется, построить собственных подчиненных и повести их на супостата, чтобы, так сказать, отведали силушки богатырской! Потому как сам великий Суворов завещал, что пуля она непременно — дура, а штык – молодец!
Генерал-майор Андрей Осипович Брунер, это мнение, безусловно, разделял и потому, видя, что противник замешкался, пришел к выводу, что пора пришла. и приказал подчиненным строиться. Но на его счастье или беду, тут уж как посмотреть, эти движения были хорошо видны с моего командного пункта.
— Что там происходит? — удивился я, разглядывая открытые с тыла люнеты через подзорную трубу.
— Брунер собирается контратаковать, — мрачно заметил Любимов, после чего, неверно истолковав мое удивление, добавил. — Рискованно. Лучшие батальоны Брестского и Белостокского полков теперь на Кавказе, а у него одни запасные. Да у них даже замки на ружьях кремневые!
— Черт! Юшков, немедленно ординарца к Брунеру. Войска вернуть назад, генерала ко мне!
— Разумно ли оставлять подчиненных без руководства во время боя? — попытался возразить Гогинов.
— Лучше уж совсем без руководства, чем с инициативным болваном!
К счастью, большой крови удалось избежать. Вышедшие было на обратный склон батальоны вернули, но даже за эти несколько минут, зуавы успели нанести им существенные потери, убив и ранив трех обер-офицеров и почти два десятка нижних чинов.
Пока войска принца Наполеона сражались, части 2-й дивизии, командование которой сохранил за собой генерал Канробер, предприняли попытку прорваться восточнее деревни Алма-Тамак, где их встретили батальоны Минского и Московского полков под командованием Тимофеева.
Случись их стычка в любой иной местности, преимущество возможно оказалось на стороне хорошо вооруженной легкой пехоты французов. Но вынужденные подниматься по узкой дороге их части слишком уж растянулись. Так что перед почти четырьмя тысячами русских солдат при восьми пушках, оказалось едва ли более полутысячи зуавов и шассеров…
В другой ситуации долго служивший по артиллерии Тимофеев, вероятно развернул бы резервную батарею и подготовил ее залпами общее наступление. Но столкнувшись с неприятелем лицом к лицу ничего этого сделать просто не успел.
— Вперед, братцы! — крикнул он, обнажая шпагу, когда в его лошадь попала пуля, выпущенная французским стрелком.
Несчастное животное взвилось на дыбы, после чего рухнуло оземь, придавив ногу своего седока, выведя его, таким образом, из строя. Впрочем, противнику от этого легче не стало. Несмотря на усталость после марша, идущие впереди «московцы» яростно атаковали противника, навязав ему штыковой бой. Отступать с небольшой площадки было некуда, и вскоре она стала ареной яростной схватки между одетыми в серые шинели русскими пехотинцами и зуавами в их ярком восточном одеянии.
Нельзя сказать, чтобы покорители Алжира плохо владели штыками или уступали своим визави в храбрости. Но их просто смяли, заставив немногих сложить оружие или прыгать с тридцатиметрового обрыва, рискуя переломать при этом все кости. Последнего отчаянно отбивавшегося француза, рослый солдат поднял на штыке, как будто это был всего лишь пук сена и сбросил вниз.
— Развернуть орудия, мать вашу! — мешая команды с площадной бранью, распоряжался выбравшийся с помощью солдат из-под лошади генерал.
Артиллеристы тут же выполнили его приказ и вскоре на тянувшиеся по узкой дороге колонну врагов обрушились первые залпы картечи.
Удостоверившись, что и здесь его войска не пройдут, Канробер не стал упорствовать, и развернул их на помощь сражающейся 3-й дивизии, где наше положение ухудшалось с каждой минутой.
Потери, понесенные запасными батальонами Брестского и Белостокского полков, не могли не сказаться на их моральном состоянии. Трудно сказать, чем именно руководствовался Кирьяков, выставив в первой линии не самые лучшие свои части, но в любом случае что-то менять было уже поздно. Тем не менее, им при поддержке стрелков из Морского батальона удалось отразить еще две атаки, когда на помощь французам подошла свежая бригада генерала Эспинасса. 1-й батальон пеших егерей Монтодона и 1-й полк зуавов Бурбаки шли густыми цепями в рассыпном строю, прикрывая колонны 7-го линейного полка и батарею 12-фунтовых орудий.
Но если войска принца атаковали наши позиции в лоб между двумя татарскими деревушками, то новоприбывшие вышли на берег чуть левее Альма-Тамака, где река поворачивала, образовав небольшую излучину.
Выбравшись на нашу сторону, они не стали тратить время на то чтобы выравнивать под жесточайшим огнем ряды, а сразу пошли в решительную атаку, чтобы как можно быстрее преодолев две сотни метров пологого подъема, ворваться на наши укрепления. И на сей раз им это удалось.
Разрозненные залпы нашей пехоты и нескольких шестифунтовых пушек не смогли остановить натиска французов и несмотря на более чем внушительные потери им все-таки удалось достичь бруствера и ворваться внутрь укреплений. Несколько минут там шла ожесточенная рукопашная схватка, беспорядочно гремели выстрелы, но под давлением огромной массы наступающих, русские дрогнули и начали отступать. Успех еще больше воодушевил неприятеля, и они продолжили наседать, не давая брестцам опомниться и восстановить строй.
Положение можно было спасти, если бы к истекавшим кровью солдатам запасных батальонов пришла помощь. Однако занимавший вторую линию обороны Тарутинский егерский полк не сделал и шага. Между тем, воодушевленные своей удачей французы поспешили развить ее. Ревновавший к успеху соседей принц Наполеон приказал своей дивизии снова атаковать позиции Белостокского полка, а Канробер со своей стороны послал в бой находившуюся до сих пор в резерве 2-ю бригаду генерала Винуа.
Над левым флангом нависла зловещая тень катастрофы. Единственный доступный мне резерв из двух батальонов морской пехоты и половины Московского полка было недостаточно для купирования прорыва, а на то, чтобы подтянуть Минский полк требовалось время. Но как это иной раз случается, нераспорядительность и трусость одного командира была компенсирована мужеством и инициативой другого.
Повредивший ногу во время своей схватки с французами генерал Тимофеев внимательно наблюдал за всеми перипетиями развернувшегося немного правее от него сражения и вовремя осознал грозившую всему нашему флангу опасность. Решив, что для защиты единственной ведущей здесь на вершину горной дороги будет достаточно и полубатальона минцев с двумя орудиями, он приказал оставить вместе с ней всех раненных, сам с остальными силами решительно двинулся на помощь своим.
Оставаясь невидимыми со стороны противника, оказавшийся под его командой сводный полк прошел оврагом к краю наших укреплений и неожиданно для уже празднующих победу французов ударил в штыки.
Сегодня ваш покорный слуга в очередной раз не усидел на командном пункте и понесся лично разбираться что за бардак творится в подчиненных ему частях. Следом за мной потянулись и генералы, здраво рассудившие, что противник может и не убьет, а вот если что-то случится с великим князем, точно головы полетят. Так что кавалькады влетевшая на позиции «тарутинцев» оказалась более чем внушительной.
Получивший свое имя в честь славного для нашей армии Тарутинского сражения полк только назывался егерским, будучи на самом деле обычной пехотной частью с соответствующим вооружением и подготовкой, представлял собой жалкое зрелище. Нет, нельзя сказать, чтобы солдаты или офицеры были дурно обмундированы или имели изможденный вид. Но в глазах многих из них поселился страх, а дисциплина явно хромала.
