Спасти кавказского пленника (СИ) - "Greko"

Полагаться стоило лишь на себя. И на мой револьвер! Меня снова ждала Черкесия.

В Барсуковской я распрощался с княжной Дадиани. Пожелал ей счастливого пути, хотя в ее обстоятельствах это пожелание было на грани насмешки. Лидия Григорьевна уже взяла себя в руки. Настроилась на подвиг. Ей было с кого брать пример. В ее глазах светилась решимость. Мужа она не оставит, что бы ни случилось[1].

В станице не задержался. Карамурзин меня уже поджидал. Прибыл буквально накануне, сопровождая императора в составе многочисленного конвоя из черкесских вождей и казаков.

Удивительная кавалькада была, жаль не увидел. Вчерашние противники, рубившиеся до смерти друг с другом, скакали вместе стремя в стремя. Таковы были нравы Кордонной линии. Непримиримые враги могли на время забыть о старых счетах. Боюсь только, император эту сцену понял неправильно. Наверняка, вообразил себе, что своим присутствием остановил войну. Ага, остановил. На три дня. Пока не уехал. А уехал — резня пошла по новой.

Вот и нам пора было за Кубань. Кое-кто нас заждался. А мы с гостинцами. Револьвер и ружье заряжены, клинки наточены. Новая черкеска песочного цвета, красные чувяки. Аслан-бей, Тамбиев, Джансеид, предатели, захватившие Торнау, пришла пора поквитаться!

У Тембулата были отличные новости.

— На реке Уруп, недалеко от русской границы, живет абрек Адел-Гирей. Больше года назад он вернулся из Чечни, где прятался от гнева Аслан-бека. Между их семьями давняя вражда. Когда-то Адел-Гирей похитил невесту Аслан-бека. За это кабардинец убил его отца и укрылся среди абадзехов. Тем не по нраву пришлась эта канла. Они заставили помириться обоих абреков. Рассудили, что похищение невесты и смерть родителя уравновешивают друг друга. Судили по шариату. Ныне эфенди из турок набирают силу в этих горах. Адел-Гирей сделал вид, что покорился. Но в сердце затаил месть.

— И тут появился ты, князь.

— И тут появился я! — довольно подтвердил Карамурзин. — На Урупе много ногаев скот пасут. Хорошие пастбища. Летом в степи солнце траву выжигает. На правом берегу с ней совсем беда. А в предгорьях хорошо. Потому ногаи давно там обосновались. И приютили Адел-Гирея.

— Выходит, ему стоило прислушаться к твоим советам, — догадался я, как Тембулат подобрался к абреку.

— Не то чтобы прямо подчиниться… Нет. Но встречались мы часто. И я посоветовал Адел-Гирею сдружиться с кабардинцем. Предупреждать его об опасности. О русских засадах. Стать своим. И дождаться момента, чтобы отомстить.

— Он согласился?

— Сперва сомневался. Потом решился. Но ему нужны сподвижники. Тонко нужно смерть Аслан-бея обставить. Чтобы не поссориться с абадзехами.

— Как-то все это очень запутано.

— Такие тут нравы, — развел руками Карамурзин.

Мы уже ехали по черкесским землям. Без проблем переправились через Кубань. Вода из нее стремительно уходила. И это обстоятельство вынуждало нас поглядывать по сторонам. Наступил новый сезон набегов. Группы верховых и пеших горцев стремились к реке, чтобы скрытно переправиться на другой берег и там попытать свою удачу.

— Мы прямо на Уруп поедем? — спросил я.

— Нет. В другое место. Подальше в горы. Аул Шахгирей называется.

— Почему туда? Разве не на Урупе будем засаду делать?

— Если засядем на Урупе, Аслан-бей прознает и не явится, — досадливо прищелкнул языком Тембулат.

— Как же его обмануть?

— Вот приедем в Шахгирей, и все узнаешь. Познакомлю с одним человеком. Нужно тебе имя придумать. Спросят люди, кто таков — что отвечать?

— Не нужно ничего выдумывать. У меня уже есть имя. Меня в горах знают, как Зелим-бея.

— Так это ты⁈ — поразился Карамурзин. — Слышал про тебя. В молодчестве не замечен. Не абрек. Но уважение есть. Вот только не всем по нраву, что ты с англичанами якшаешься. Постой-ка!

Ногайский князь сложил одно с другим. Мое звание в русской армии, мои поиски Торнау и мои приключения с разными английскими посланцами. Не бином Ньютона, догадаться не сложно.

— Что? — насмешливо спросил я. — Удивлен видеть в Зелим-бее заговоренном русского офицера?

— Эка невидаль! — хмыкнул Карамурзин. — Я сам чин имею. Тот же, что у тебя!

— Ты прапорщик на службе русского царя⁈

— А что тебя удивляет? Тут половина таких. А кто не на службе, те постоянно с русскими заигрывают. И к Зассу в гости шастают. Те же кабардинцы… Как, по-твоему, они в проводники нанялись? Наобещали генералу дружбу навек. Он и поверил.

— А ведь, действительно, так оно и есть. Как я сразу не сообразил?

За интересным разговором не заметил, как миновали обширную и плоскую, как доска, равнину. Достигли предгорий. Зеленые склоны по мере подъема плавно переходили в густые леса, наряженные в осенний багрянец. Кое-где их рассекали темно-зеленые заросшие ущелья или крутые скальные отвесы. Места неописуемой красоты!

— Псебай! — улыбнулся Карамурзин. — Ворота в горы!

Потянулись бескрайние лесосады. Особенно много было диких груш с настолько толстыми стволами, что только по плодам, цеплявшимся за ветки с кавказским упрямством, и можно было понять, что за дерево перед нами.

— Далековато забрался, князь!

— Как по-другому жить абреку? Много я партий водил за Кубань, пока с русскими не замирился. Много серебра за мою голову предлагали. Но, как видишь, она у меня на плечах, а не на валу в Прочном Окопе.

Мы спустились к реке. Сине-зеленая прозрачная вода быстро бежала меж каменистых отмелей, плавными зигзагами огибая серые скалы. На высоком берегу широко раскинулся аул в окружении скромных огородов и скудной нивы с уже собранными просо и кукурузой. С тыла его прикрывал густой лес, позволявший скрытно подбираться разбойникам. Видимо, поэтому скота было мало. Жители выглядели крайне бедно и не расставались с оружием. Но радостно приветствовали Карамурзина.

— Пока мы с братьями не появились, их грабили все кому не лень. На равнине русские или беслинеевцы скот захватывали. В горах — медовеевцы или убыхи. Они с радостью покорились нашей воле. Считай, мы тут владельцы.

— Как-то гостил у медовеевцев. У Маршания в Ачипсоу.

— Я его аталык. Как там сынок мой приёмный поживает?

— Все такой же шутник. Как и мой кунак, Юсеф Таузо-ок.

— Хорошо тебя по Черкесии помотало, Зелим-бей. Нам сюда.

Он указал на большой двухэтажный деревянный дом, возвышавшийся над низкими печальными саклями под камышовыми крышами. «Замок» ногайского князя имел длинную галерею, на которую выходили двери комнат. Меня поселили в одной из них, а не в кунацкой. Ее и не было на территории усадьбы. По сути, неказистый рубленый терем и был большим «гостевым домом».

Нас ждали.

В комнате, где принимали гостей, сидел сурового вида черкес. Не абазинец, как шахгиреевцы, а абадзех. Я напрягся, хотя его оружие висело на стене.

— Не волнуйся, — успокоил меня Карамурзин. — Это тот человек, про которого я тебе говорил. Зовет его Даур. У него свои счеты с Аслан-беком. Поговорим о делах после еды.

Нам накрыли низенькие столики различными блюдами. Особенно хорош был горный мед диких пчел — твердый и белый, как сахарная голова, — местные фрукты и вареные с молоком и маслом каштаны.

Покончив с трапезой, приступили к обсуждению планов.

— У меня прекращённая по шариату канла с Аслан-беем, — начал свой рассказ Даур. — Прошлой зимой у него дела пошли плохо. Бабы его вконец износились. Ходили в лохмотьях, как нищенки. Стали кричать, что он, после того как русского офицера захватил, совсем ум потерял, ожидая выкупа. Аслан-бей не решился далеко уезжать. Тайком пробрался в наше селенье. Украл мою дочку и продал ее туркам. Накупил за кровиночку мою своим женщинам тканей.

— Вот же гад! — не выдержал я. — Ни стыда, ни совести! Как вы отомстили?

— Стали нападать на его аул. Сено жгли. Коней уводили. Потом убили его родственника.

— Надо было его прикончить!

— Слушай, ты точно русский офицер? — удивился Даур. — Рассуждаешь, как черкес.