Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит - Посняков Андрей
Ну, точно – д’Артаньян! Даже вставляет в немецкую гавкающую речь изящные французские фразы.
– Весьма сожалею, что не познакомился с вами раньше, – сверкая глазами, продолжал болтать незнакомец. – Быть может, мы бы тогда сражались плечом к плечу. Ваши оставили вас нам, для лечения. Вы ведь с Эзеля, так?
– С Эзеля? – удивленно переспросил князь. Все же у него хватило ума говорить сейчас так же, как и его собеседник – по-немецки, вернее, на том диалекте немецкого языка, на котором разговаривало большинство рыцарей-тевтонцев. Впрочем, сейчас больше говорил этот, так похожий на мушкетера, парень. Прямо болтал без умолку, мешая немецкие слова с французскими.
– Я хотел сказать, вы из тех рыцарей, коих великий магистр Георг фон Айхштэтт прислал после завоевания Эзеля нам на помощь. Судя по перстням, вы – человек светский. Как, впрочем, я… Да-да, я лично следил, чтоб никто из этих бродяг-кнехтов не позарился на ваши кольца… Знаете, тут нужен глаз да глаз, и наш комтур, славный христовый рыцарь Гуго фон Штауфен, меня в этом поддерживает.
Фон Штауфен… Память историка Игоря Ранчиса услужливо подсказала: Штауфены – один из самых знатных германских родов. Этот Гуго, скорее всего – пресловутый третий сын… или – четвертый, или пятый… В общем, тот, кто при дележке наследства не получил ничего… кроме, может быть, кота в сапогах.
– Однако ваш щит утерян, и мы даже не знаем, кто вы? На вашей одежде никаких гербов нет… Ой! – не в меру болтливый «мушкетер» внезапно хлопнул в ладоши. – Прошу меня извинить, сир. Я совсем забыл представиться! Позвольте же… Шевалье Анри де Сен-Клер, рыцарь из Нормандии. Из той ее части, что примыкает к славному городу Кану! А славен он тем, что именно там жил когда-то знаменитый Гийом ле Конкеран, покоритель Англии и прямой потомок великого норманна Роллона.
Игорь прикрыл глаза… Гийом ле Конкеран… Что-то знакомое. Покоритель Англии… Господи – да это же Вильгельм Завоеватель!
– Я много слышал о славном герцоге Вильгельме, – с улыбкой промолвил князь. – Сам же я… из… из… из Англии.
– Из Англии?! – нормандец азартно шлепнул себя ладонями по коленкам. – Так вы говорите по-французски. Все английские рыцари говорят…
Ну, вот – приплыли! Честно говоря, с французским языком отношения у Игоря всегда были сложными. Когда-то пытался учить, да некогда стало. Помнил только, что в конце слов никогда ничего не читается, а также еще одно французское числительное запало в память. Почему-то – «девяносто шесть», произносимое буквально, как «четыре раза по двадцать, десять и шесть».
Черт! Надо было сказаться испанцем. Еще лучше – португальцем, каким-нибудь славным Бартоломеу Диашем! Что же, однако, делать-то? Как-то надо бы обставляться…
– Я… с севера, с севера я… там языков не знают…
– А! Так вы шотландец?
– Да… там жил… на самой-самой границе. Не англичанин и не шотландец… так…
– Это как мы, нормандцы! Не совсем французы и давно уже не норманны, – охотно поддержал шевалье. – Знаете, а вы провалялись здесь уже целых три дня! Ой… – парнишка снова сконфузился. – Совсем забыл узнать ваше славное имя!
– Меня зовут… Джером Клапка Дже… – Игорь пробормотал первое, пришедшее в голову, имя – знаменитого английского новеллиста-рассказчика.
– Жером? Жером из Клапхерна?
– Пускай будет – Жером, – махнув рукой, князь через силу улыбнулся. – Можете звать меня просто – Джей.
– Тогда я для вас – Анри. Рад, очень рад знакомству.
Довмонт (или, как его теперь звали, Жером, Джей) провалялся в лазарете замка Штеллин еще три дня. За ним ухаживали монашки, сестры из ближней обители, впрочем, легкое сотрясение мозга прошло само собой, а на синяк и здоровенную шишку на лбу князь не обращал никакого внимания. Гораздо нужнее сейчас было не выдать себя ничем, выжить и сбежать при первом же удобном случае. Таковой случай обещал представиться быстро: рыцари в орденских землях без дела не сидели, тем более все земли куршей были охвачены восстанием, а до них от Штелина не столь уж и далеко.
Кроме князя, в лазарете находилось еще трое рыцарей, из которых один – тяжелораненый – вскорости умер, двое же других быстро поправлялись и часто беседовали с «Жеромом» на всякие интересные темы. Большей частью речь шла о женщинах, и частенько – о павших, на этот счет рыцари могли балаболить часами. Хотя оба являлись Христовыми братьями и несли соответствующий обет. Говорить о женщинах – это был истинный грех, как и игра в кости, чем тоже активно злоупотребляли выздоравливающие. Втянули в это нехитрую забаву и Довмонта. Проиграв одно золотое кольцо, «Жером» покачал головой и сказал: «Хватит!» Это его волеизъявление вызвало у собратьев по лазарету приступ поистине гомерического хохота, поддержанного и светским шевалье Анри де Сен-Клером.
– Как бы только об этой нашей игре не узнал комтур, – запоздало предупредил один из рыцарей, некто брат Альбрехт из Гугенхайма. Если по-немецки – фон Гугенхайм. Его напарник, молодой брат Вольфрам, горячась, заявил, что предателей среди столь достойнейших и славных господ просто быть не может! Потому что не может быть никогда.
В ответ фон Гугенхайм наставительно поднял вверх большой палец:
– Бойся не рыцарей, брат Вольфрам. Бойся слуг. И всегда помни – стены тоже имеют уши.
На исходе третьего дня лазарет посетил сам комтур, Гуго фон Штауфен. Из тех самых Штауфенов, которые… Ну, об этом все знают. Худощавый, высокий, с бритым лицом и аккуратно подстриженными волосами, сей господин производил впечатление человека волевого и весьма неглупого. Приветливо кивнул рыцарям, он расспросил о самочувствия каждого из братьев, после чего присел в изголовье ложа, на котором лежал – вернее, уже сидел – князь. Довмонт-Игорь-Жером даже попытался встать, но комтур осадил его легким жестом:
– Сидите, сидите, брат. Я слышал, вы неплохо говорите по-немецки. Вам лучше?
Кунигас приложил рук к сердцу и растекся хвалебной тирадой, не забыв вознести хвалу святой Марии Тевтонской и лично руководству ландмейстерства Тевтонского ордена в Ливонии.
– Благодарите лучше Господа, нежели нас, – улыбнулся брат Гуго. Несмотря на белесый шрам над губой, улыбка его оказалась вовсе не зловещей, а скорее приятной. Умное, вполне себе интеллигентное лицо, зоркий взгляд светлых, глубоко посаженных глаз.
Вот взгляда-то Довмонт и опасался! Рыцарь вполне мог его узнать. Врага, с которым не так и давно бился не на жизнь, а на смерть! Сам-то князь ведь узнал своего соперника, правда, в основном – по приметному шраму.
– Знаете, любезнейший Жером, я где-то уже вас видел…
Кунигас вздрогнул. Вот оно, началось!
– Скорее всего, в Мариенбурге, вы ведь там бывали?
– Да, конечно, бывал.
– Ну, вот! Мы вполне могли встречаться, еще не зная друг друга. Постойте-ка… мне кажется, я даже запомнил ваш герб. Постойте-ка… – кусая нижнюю губу, комтур задумчиво опустил веки. – Ну да! Крест святого Георга! Червленый, на серебряном поле. Как у всех англичан, отправившихся в далекий поход во славу Христову.
– Да-да, – закивал князь. – Как у всех англичан.
– Ну, вот я вспомнил, – брат Гуго улыбнулся совсем по-дружески и тут же спросил, играет ли «уважаемый Жером» в шахматы?
– Играю, господин…
– Просто – брат Гуго. Тогда жду вас вечером после трапезы. Сыграем. Заодно расскажете мне про Эзель.
Про Эзель! Ага…
Про Эзель – Сааремаа – хитрый князь выспросил своего нового дружка – Анри де Сен-Клера. Оказывается, магистр Георг фон Айхштэтт отправил орденское войско на помощь братьям в Курляндию, вместе с небольшими силами и вспомогательными отрядами ливов, латышей и эстов двинулся в поход на остров Эзель, где местные жители выступили против крестоносцев. В конце зимы магистр по льду прошёл через пролив, отделявший остров от материка, и в битве под замком Кармелем полностью разгромил мятежников, принудив их к мирному договору, по которому Эзель полностью признал власть ордена.
