Экспедиционный корпус (СИ) - Лопатин Георгий

Потери от артиллерийского огня немцев были небольшими, но имелись, не столько убитыми около десятка человек, сколько контужеными и ранеными от шрапнели — чуть меньше сотни в первый же день.

Но как известно, человек привыкает практически ко всему, так что и постоянные обстрелы на третий день стали восприниматься солдатами как досадная помеха, что-то вроде того как если вдруг из-за гор налетела тучка и обдала всех сильным, но кратковременным дождем из-за которого ты весь промок… хотя ссаться перестали уже на второй день, так что особо и не мокли.

В течении недели первая линия окопов была практически готова, осталось лишь ее слегка облагородить укрепив стенки досками.

Понятно, что не все восемнадцать километров прокопали полнопрофильный окоп, а скорее создали укрепрайоны для каждого батальона, между которыми имелся узкий ход. Впрочем, это пространство хорошо простреливалось пулеметным огнем, ну и там тоже имелись стрелковые позиции. Кроме того, эти участки были густо заплетены сверху колючей проволокой.

Немцы вовремя просекли, что русские создали нормальную оборонительную систему и обстрелы практически прекратились, ибо смысл впустую тратить снаряды?

Вот с чем имелись проблемы, так это с подвозом пропитания. Пространство, как уже было сказано, открытое и подвезти тот же ужин в светлое время суток — это гарантированно попасть под плотный огонь. После потери двух команд «супников» перешли на разовую поставку еды в ночное время и на весь день.

«Примусы еще надо прикупить, чтобы хотя бы чай горячий после холодной каши можно было попить», — сделал себе пометку Климов и обрадовал солдат тем, что постарается привезти приборы для разогрева.

Кофе, кстати, действительно для русских солдат заменили на чай, правда вместо водки, как прежде выдавали либо ром, дешевое вино и не менее дешевый коньяк. Солдаты в последнем случае кривились особенно сильно, но пили. В чем была проблема наладить производство водки или на худой конец самогона, осталось для всех тайной за семью печатями.

— Лучше уж браги бы обычной дали, а то это пойло клопами воняет… — жаловался один солдат. — На клопах его что ли действительно настаивают?

Эта «однозвездная» дешевка и впрямь густо пахла названными противными насекомыми.

— Рядовой, ты концептуально неверно смотришь на вещи…

— Это как это конц… — споткнулся солдат на незнаком слове.

Михаил Климов за счет своего нормального поведения и заботе о солдатах смог заслужить их уважительно-доверительное отношение, так что простые бойцы его не чурались и могли что-то спросить или пожаловаться обратившись напрямую или вот так пообщаться в режиме «вне строя». В то время как в остальных ротах бригады с офицерским составом солдаты старались лишний раз не пересекаться или делали это чисто по уставу.

— От слова «концепция», иначе говоря: основа или главная мысль. То есть это не коньяк воняет клопами, а клопы пахнут коньяком. Улавливаешь разницу?

— Улавливаю, вашбродь! — улыбаясь от уха до уха ответил тот под сдержанный смех сослуживцев, кои уже хорошо знали, что их командир тот еще острослов и шутник.

— Так что, когда вернешься домой, станешь стареньким, пробьет тебя на воспоминания о лихой службе в далекой Франции, раздавишь клопа, нюхнешь и вспомнишь, как в молодости пил благородный напиток в траншее под немецким обстрелом. Сыновьям или там внукам дашь клопа понюхать, чтобы знали, как настоящий коньяк пахнет, а то вдруг достанут по случаю, откупорят, нюхнут и подумают, что порченное, и выльют еще бестолочи…

Тут солдаты чуть не попадали со смеха, видимо живо представив себе такую картину. Ну и сама мысль, что благородный напиток может вонять клопами, их тоже изрядно развеселила.

— Что ха-ха?! — с преувеличенно серьезным видом продолжил штабс-капитан. — Это вы, ваше счастье, еще заплесневелый сыр, что старыми портянками воняет, не ели. А тоже выдают за деликатес… странные все-таки французы люди, жрут всякую гадость будто нормальной еды нету, то улиток, то лягушек, то плесневый сыр. Приходится тоже есть, стараясь не дышать и при этом делать умильную рожу, дескать понравилось очень, дайте еще пожевать этой синей плесени… и запивать все это воняющим клопами коньяком.

Тут с бойцами вообще истерика случилась. Но в такой нервозной обстановке много и не надо, как и быть Задорновым энд Петросяном, чтобы качнуть настроение людей из одной стороны в другую.

— То есть вашбродь… надо понюхать портянку… — давясь смехом проговорил еще один солдат, — чтобы понять, как пахнет этот сыр?!

— В точку! Понюхал клопа, что держишь в правой руке — вот тебе выпитый коньяк. А потом занюхал его портянкой коя в левой руке висит и вот вроде как закусил коньяк деликатесным сыром «рокфор». Ну или наоборот, кому как больше нравится.

Тут уже бойцы начали откровенно падать на дно окопа уже не в силах даже смеяться, только судорожно дергались и слезы с глаз стирали.

— Нравится портянки с клопами нюхать?!!

— Да мало ли? Вдруг найдутся любители? Есть ведь оригиналы кому запах говна нравится…

— У-у-у!!! — завыл один из бойцов.

— Но это еще что, клоповный коньяк и портяночнй сыр — это еще цветочки. Есть у французов блюдо под названием «Бараньи шарики». Смекаете о каких шариках речь? Вено боец, — кивнул Михаил солдату, что поднес ладони к паховой области и свел ноги вместе, как бывает с людьми, что очень сильно хотят по-маленькому. — О них родимых, о яйцах. Отрезают баранам яйца, и…

— Смилуйтесь, вашбродь! Невмоготу смеяться уже! В брюхе аж все болит! — просипел кто-то из солдат. — Подохнем ведь сейчас, а вас потом обвинят в пособничестве германцам…

— Ладно, живите пока. Потом как-нибудь расскажу, как правильно бараньи яйца готовить и жрать, авось пригодится в жизни…

— А-а-ха-ха-а!!! — с почти безумным смехом бросился куда-то в проход один из солдат.

А вот второй рубеж укреплений пришлось копать по ночам, ибо спрятаться там в первое время реально было негде. Так что от роты приходилось выделять сто человек и в ночь они уходили на три километра в тыл, где копали все темное время суток пользуясь в качестве источника света одной лишь луной и возвращались за полчаса до рассвета после чего заваливались спать.

37

Четвертого июля Климова вызвали в полевой штаб Особой бригады, под которую отвели одну из покинутых ферм. Вызвал его сам генерал-майор Лохвицкий.

— Я ведь просил вас быть сдержанным, Михаил Антонович, — сходу наехал на него комбриг.

— Не совсем понимаю вас, ваше превосходительство…

— Вот, — тряхнул исписанным листом Николай Александрович. — Это требование князя Юсупова Феликса Феликсовича строго вас наказать и вообще отдать под суд, как опасного смутьяна и бунтовщика. Что вы такое сотворили, что он так сильно разгневался?

— Пару песен спел о войне, когда бы у них по приглашению княгини на обеде. Он сам попросил.

— Что за песни?

Климов сыграл и спел.

— Ясно…

Лохвицкий закурил.

— Он ведь не успокоится, Михаил Антонович. Уверен, что и Жилинского привлечет… а он может устроить вам неприятности.

— Хм-м… Ну отдайте меня под суд, раз такое дело. Меня ведь в Россию по такому случаю отправят?

— Не понял вас, господин штабс-капитан, объяснитесь, — нахмурился Лохвицкий и резко затушил папиросу.

— Я своей позиции не скрываю, ваше превосходительство, и не имею ни малейшего желания подыхать за милую Францию и класть в ее землю русских людей. Так что если хочет этот индюк меня на родину отправить, флаг ему в руки и барабан на шею. Обеими руками «за».

— Почему, при таких взглядах не отказались от назначения в Корпус?

— Думал тут воюют нормально… а тут маразма не меньше, а в чем-то и больше, чем у нас. Единственный плюс, кормят хорошо.

— Ладно… под суд вас никто естественно отдавать не станет… но вы определенно делаете все, чтобы загубить себе военную карьеру.