В. Бирюк - Найм
Мара, сидевшая в сторонке на телеге, спустила платок на плечи и широко улыбнулась своей фирменной улыбкой. Мужики шарахнулись в сторону и дружно начали креститься.
— Вот мужички, полюбуйтеся. Это смерть ваша пришла. Ваша-ваша, чему удивляетесь-то? Звать эту красавицу — Марана. Вы, поди, про неё слыхивали. И есть у неё таланты многие. По прозванию её. Гниль там наслать, или немощь какую. Или, к примеру, мор… У вас давно в селище мора не было?
Мара потянулась всем телом, повела плечами… Эх, с таким бы бюстом да «цыганочку»… И спрыгнула с телеги. Мужики шарахнулись ещё дальше, а я поймал попа за рукав и решил посоветоваться:
— Пора уже место это чистым сделать. Я сейчас своих-то уведу. А ты церковь запри. Чтоб последнее не украли. Ежели ночью здесь мор пройдётся, то поутру отпоём быстренько и закопаем. Лодочки-то останутся, вниз идти — не вверх, по течению и сами потихоньку…
— Свят-свят-свят! Господи Боже Сильный и Святый, Царь царствующих, ныне услыши молитву раба Твоего. Молю Тя, Господи Боже мой; вся чародейства, и вся лукавыя бесы ко греху человека клонях и на нем грех творях, Ты, силою Своею, запрети! Ради бо Святаго Великаго имени Твоего заклинаю и прогоняю вси дуси лукавыя и злыя и очеса злых человек и чародейства их наговоры, колдовство, глазную порчу, чародеяния и всякое ухищрение диавольское. Молю Тя, Многомилостиве Господи, отведи от рабов Твоих, и от домов их, и от всякаго стяжания…
Хорошо дядя выпевает. Грамотный. Похоже на моление священномученика Киприана. Не канон, но выразительно. «Заклинаю и прогоняю»… ага, дожидайся… «Очёса»… Меня прогнать? Размечтался. А вот видели ли вы, святой отец, как выразительно тряс головой Киса Воробьянинов после непотребного загула и последующего крушения надежд на аукционе в «Двенадцати стульях»?
«Остап подошёл к Воробьянинову вплотную и, оглянувшись по сторонам, дал предводителю короткий, сильный и незаметный для постороннего глаза удар в бок.
— Вот тебе милиция! Вот тебе дороговизна стульев для трудящихся всех стран! Вот тебе ночные прогулки по девочкам! Вот тебе седина в бороду! Вот тебе бес в ребро!
Ипполит Матвеевич за все время экзекуции не издал ни звука. Со стороны могло показаться, что почтительный сын разговаривает с отцом, только отец слишком оживлённо трясёт головой».
Не знаю, как у их преподобия с девочками, да и не интересуюсь. Мне сейчас интереснее мальчики. Вон те бородатые «мальчики» с намозоленными ручечками. Кулаком я этого… пресвитера не прошибу. А вот концом дрючка, зажатым в кулаке — очень даже удобно.
«По рёбрышку, по рёбрышку
Курочка клюёт».
Марана, помогая себе железной палкой, двигалась на толпу мужиков. По моему кивку по обе стороны от неё на шаг сзади развернулись Ивашко и Чарджи. Тут Марана перестала улыбаться и начала скалиться. Разница не велика, но… Воины вытащили клинки… И бородатые мужики дружно ломанули бегом в гору — с берега в село.
Поп, оставшись один, осознал. Попытался вырваться, но длинная ряса, на подол которой так удобно наступить, совмещая с одновременным «по рёбрышку» — не лучшая форма одежды для физкультурных занятий. Завалившись, он попытался сразу подняться, и был перевёрнут на спину пинком Ноготка. Потом Ноготок встал у его головы, снял с плеча свою секиру и выжидательно посмотрел на меня. Я сначала сам потыкал в этого… пресвитера своим дрючком, послушал, как он ойкает, и сформулировал свои предложения:
— Ты идёшь в село. Уговариваешь мужиков. Мне нужно шесть лодий. Сам выберу. Гребцов — три десятка. Молодых мужиков и парней. Десяток назад пойдёт — лодии берегом приведёт. Остальные — с топорами и припасом на тридцать дней. Работать у меня в вотчине будут. Какую работу скажу. Серебра не дам, корм будет. Это наказание такое за глупость вашу.
Поп пытался возразить, но Ноготок наступил ему ногой на грудь. И осторожно опустил блестящее рожно секиры к уже «рукоположенному лицу». А я продолжал проповедовать. Я пока ещё не священномученик, но слова мои тоже запомнить не вредно.
— Ты, служитель культовый, не дёргайся. Сделаете по слову моему — целыми останетесь. Озорничать начнёте — выпущу Марану. А село выжгу. Ты ведь про меня слышал? Как я Велесовых волхвов побил, как «цаплю» поганую извёл. Мне и тебя… съесть — не велика забота. Ваше…
Я посмотрел на его руку — кольцо обручальное на месте. К монашествующим священникам обращение — «Ваше преподобие», к женатым — «Ваше благословение». Всегда путаю.
— Ваше благословение. Изведу вместе с семейством. Дети-то есть?
Поп, косясь на блестящее полотно секиры, осторожно потряс головой. Типа: имеем в наличии.
— Ну вот и славно. Если до полудня отсюда не уйду — готовь церковь к обряду, мертвяков отпевать будешь. Отпусти его, Ноготок.
Поп довольно резво удалился в сторону селения. И вовремя — там уже начали кучковаться аборигены с топорами и дубьём.
Толпу довольно легко испугать. Наблюдения за стадами травоядных в африканских заповедниках показало, что чем больше общность пасущихся рядом животных, тем чаще они срываются с места в панике. В большом коллективе всегда найдётся истеричное существо, которому покажется, что «там кто-то есть». А дальше — стадный инстинкт: «все побежали и я побежал».
А вот добиться от стада толку, хотя бы направить его в нужную сторону — проще с малым. Поэтому волки, которые охотятся «гоном с подставами» и для которых направление движения стада особенно важно — стараются сразу разбить стадо на части. Волк не может долго гнать копытное животное — дыхалки не хватает. Так что, если первый рывок не удаётся, то нужно выгнать дичь на подставу. Это, обычно, пара молодых волков, которые будут гнать жертву дальше. А там и третья пара вступит в эту эстафету. Не засада, как у больших кошек, которая — одна и просто кидается на перехват, а именно эстафета. Как конные подставы при ямской гоньбе.
Я тоже пытаюсь разбить это стадо на части. Отбить молодых самцов. Понятно, что не для еды. У меня впереди офигительных размеров стройка — нужна рабочая сила. Вот я её и нанимаю. Как могу, в той форме найма, который здесь срабатывает. Потому что иное — не срабатывает. Потому что эти тупые мои предки думают, что каждого прохожего можно доить как индуистскую корову. «Никто не кормит, но все доят — священное животное». «А куда оно денется?». Вот то-то и оно — я отсюда никуда не денусь. При всём своём желании. Тем хуже для вас, предки аборигенные.
Нанимать людей для исполнения строительных работ, пугая их смертным страхом, угрожая болезнями и пожаром, использовать их глупые языческие и христианские суеверия… Не хорошо. Но подставлять каждому туземцу свою кису, как дойная корова — доярке вымя, я не буду.
Как же это болото человеческое тяжко проворачивается! К полудню они собраться не успели — повинности в общине исполняются в порядке очереди. «Вас тут не стояло» — непрерывный крик на каждом сельском сходе по этому поводу. Оно и так-то хай стоит на всю округу. А когда — общинная повинность под угрозой чертовщины…
Глава 145
Я уже вспоминал Степняка-Кравчинского, отмечавшего удивительную способность русской общины-«мира» или украинской «грамады», находить общий консенсус в рамках свободного обсуждения всякой проблемы. Это так восхищало «народников» — «ячейка социалистического общества… наш народ изначально готов к светлому будущему». Только о цене этого консенсуса они не пишут. В часах потраченного времени и битых мордах участников…
Если хорошенько набраться терпения… Блин! Лучше бы я водки набрался! Водярой — добавлять легче.
Пригнали гребцов. Две трети — больные да мелкие. «На тебе, боже, что нам негоже» — русская народная мудрость, отражающее исторически обусловленное отношение к сакральному и высокодуховному. К Духу Святому — куда уж выше.
Опять Ивашка-попадашка разворачивается в «Зверя Лютого». Слов — нет, мыслей — нет, из чувств — одно бешенство. А тут Аким ручкой машет — зовёт.
— Ты, Ванька, попусту-то с людьми не ссорься, бери что дают. А то обедать пора, а там уже и солнышко к закату пойдёт. Сегодня, по бестолковости твоей, день, считай, потеряли. Вели людям на постой становиться.
— Благодарствую, Аким Янович, на добром слове. Только ты уж соблаговоли меня уму-разуму учить, когда я тебя о том просить буду. А пока не буду — ты уж помалкивай, не лезь под горячую руку.
Его реакция… ну, понятно. Моя… только что бороду не жую. За неимением.
С гребцами дурак пришёл — староста местный. Ну, его и разложили. Поверх лодочки, что на берегу сохла. Я уже говорил — палач работает кнутом медленно, в час — 20 ударов. Хватило четверти часа. Вся эта мелочь гребцовая — кучей подхватила, унесли болезного. Всё, факеншит, достали. Сожгу нафиг гнёздышко дебилоидное. C работниками не получится, но хоть уйдём по освещённому. «И хай воно горит».
