Джон Кристофер - Смерть травы. Долгая зима. У края бездны
***
В выходные снегопад прекратился. В субботу вечером и в воскресенье хлестал дождь, а в понедельник установилась холодная, но ясная погода, и в зябком лазурном небе проносились только маленькие облачка. Хотя в баре, где Дэвид и Эндрю назначили встречу, было тепло, даже душно, если не считать сквозняков от поминутно распахиваемой двери.
— По рюмочке виски? — предложил Дэвид. — Чтобы быстрее кончалась эта проклятая «Зима Фрателлини».
— Разве что по одной: полно работы.
— Как и у меня. Но мне легче ее выполнять с затуманенной головой. Видел в пятницу твою программу.
— Ну и какие будут замечания?
— Распространяем тревогу и уныние? Вся эта болтовня о ледниковом периоде…
— Мы всполошили министерство внутренних дел?
— Официально — нет. Но подбросили пищи для разговоров. Говорят, на следующее утро в «Харродз»[14] было столпотворение за лыжами.
— Это все Трэвор Уингейт. Мы подписали с ним контракт на дюжину выступлений, так что теперь приходится с ним мириться, в противном случае — прощайте денежки. Лучше бы было махнуть рукой на деньги, но бухгалтерия никогда на это не пойдет.
— Не нравится мне его усмешка, — сказал Дэвид. — Уж больно издевательская.
— Он совершенно лишен телегеничности, но нам потребовалось несколько его выходов в эфир, чтобы это осознать. Иногда так случается. Все, что нам остается, — это выпускать его на самые острые сюжеты, способные захватить публику. Вот мы и подарили ему ледниковые периоды.
— Самые робкие из зрителей, должно быть, перепугались не на шутку.
— Но мы же подчеркивали, что это крайне маловероятно!
— Так, между прочим. И крупным планом — сползающие с гор Уэльса ледники и белые мишки, нежащиеся на солнышке на льду Заводи[15]*.
— Воздействие на воображение зрителя — предмет нашей гордости.
— Я кое–куда заглянул, — продолжал Дэвид. — Создается впечатление, что существует несколько теорий о причинах ледниковых периодов. Причем наиболее здравая из них основана на учете колебаний в уровне солнечной активности. Ее автор — некто Пенк. Ты отдаешь себе отчет, что повсеместное уменьшение средней температуры всего на три градуса приведет к тому, что север Шотландии скроется под ледниками?
— Учти, я тоже не терял времени даром, — сказал Эндрю. — В образовании ледовых шапок больше повинны осадки, нежели температура воздуха. Сибирь расположена так же далеко на севере, как Гренландия, и там не менее холодно, а ледников нет и в помине. Облака, несущие влагу, не забираются так далеко в глубь суши.
— Черт побери, над нашими островами, затерянными среди морей, как будто вполне хватает набухших от влаги облаков!
— Как бы то ни было, уменьшение солнечной активности пока незначительно. Фрателлини рассуждает о двух–трехпроцентном снижении количества солнечной энергии, достигающей внешних слоев атмосферы. Колебания в таких пределах — нормальное явление, вызванное локальной, временной изменчивостью солнечной активности.
— Но у нас станет прохладнее, это уже точно.
— Раз–другой предстоит встретить Рождество со снегом. Может, снова будем поджаривать на льду Темзы бычка… Большинство авторитетов как будто сходятся с Фрателлини во мнении, что колебания не продлятся долго — скорее всего не дольше шести месяцев.
— А вдруг все–таки дольше?
— За истекшие шесть с половиной столетий европейские ледники дважды наступали и дважды ретировались. В начале четырнадцатого века они принялись было расти в западных Альпах, но в пятнадцатом все пришло в норму. К концу шестнадцатого века льды снова перешли в наступление — в восточных и западных Альпах, а также в Исландии. Рост продолжался и в начале девятнадцатого века, но потом ледники поджали хвосты. С тех пор площадь паковых льдов сокращается по всему миру. Возможно, сейчас снова наступает их время.
— Так что можно ожидать переполоха на бирже в связи с ростом курса акций компаний, производящих нагревательные приборы?
— Переполоха — не исключено. Но если это всего лишь временное понижение температуры, к чему склоняются климатологи, то позднее может начаться обратный процесс. Тогда жди повышенного спроса на лосьоны для загара. В нашем столетии преобладала тенденция к повышению температуры.
— Я бы предпочел гипотезу вашей программы, — сказал Дэвид. — Белые медведи — это, конечно, перебор, но ты только представь себе ясный денек, замерзшую Темзу, звонкие голоса в неподвижном воздухе, звон бубенчиков на санях, скользящих по набережной Виктории…
— Не знал, что ты так сентиментален.
— Все мы, циники–реалисты, слеплены из одного теста. Это наше средство защиты от самих себя. Раньше я коллекционировал рождественские открытки с зимними сюжетами и снегом: крестьяне, собирающие хворост на закате, домики на опушке, постоялые дворы и все такое прочее…
— И дрозды.
— Нет, дроздов я не коллекционировал. У каждого свои пристрастия.
— Что случилось с коллекцией?
— Меня постигло разочарование. Мои престарелые тетушки либо поумирали, либо ударились в религию и стали присылать мне картинки из жизни святого семейства. Так что теперь у меня сплошь репродукции классиков и так называемый юмор. Продолжать прежнее занятие не было никакого смысла.
— В этом году я попробую пополнить твою коллекцию.
— Буду очень тебе благодарен.
Эндрю взглянул на часы:
— Мне пора. Как насчет того, чтобы по–холостяцки пройтись вечерком по пабам? Кэрол отправилась в Илинг — решила навестить какую–то мерзопакостную особу, свою бывшую одноклассницу.
Дэвид покачал головой:
— Сегодня не получится. Может, заглянешь к Мадди? Все веселее вдвоем.
— Возможно. Там будет видно.
Однако вечер сложился иначе. Эндрю познакомился с молодым нигерийцем из группы стажеров, который, бесцельно слоняясь из комнаты в комнату, спросил у него, в какую сторону сворачивать. Причем английский его был до того правилен, а тон — столь меланхоличен, что Эндрю неожиданно для себя пригласил его поужинать. Эндрю привел нигерийца в свой клуб в надежде встретить там секретаря, проторчавшего большую часть жизни в Индии и относившегося к представителям небелых народов с не меньшей антипатией, чем Эндрю — к нему самому. Надежде не суждено было сбыться, но наивность и пылкая признательность молодого негра пришлись ему по душе, и вечер получился вполне приличным. Вернувшись, Эндрю не застал Кэрол дома. Он лег в постель и уже сквозь сон услышал, как открывается входная дверь.
4
Эндрю предстояло провести неделю в Швеции, чтобы подготовить специальную получасовую программу из традиционного цикла, посвященного разным странам мира. Он послал Картвеллам открытку с адресом своего отеля и утром того дня, на который был намечен отъезд, получил ответ. Мадлен выражала надежду, что командировка пройдет весело, и после ее окончания приглашала в гости. Между строк читалась необъяснимая срочность, что поставило Эндрю в тупик. Однако он сунул открытку в карман и в предотъездной суете совершенно забыл о ней.
После подобных поездок Кэрол всегда приезжала за мужем в аэропорт. Эндрю поднялся в бар, где они обычно встречались, и увидел жену сидящей в одиночестве за столиком лицом к двери. У нее был напряженный вид — должно быть, что–то испортило ей настроение. Придется выяснить, что стряслось, и ненавязчиво попытаться приободрить.
— Хэлло, дорогая, — сказал он. — Как здорово возвращаться!
— Ты хорошо провел время? Отлично выглядишь.
— Сносно. Слишком много ел и пил. Хочешь еще посидеть, или лучше двинем домой?
Кэрол недолюбливала аэропорты и обычно старалась там не задерживаться. Поэтому Эндрю удивился ее просьбе:
— Пожалуйста, еще одну порцию. Джин и мятный тоник.
Эндрю принес джин и виски для себя, решив уступить женской прихоти и не задавать вопросов. Он все равно скоро узнает причину. Пристальный взгляд голубых глаз вселял беспокойство; Эндрю поднял свою рюмку, чтобы заполнить паузу.
— Я собираюсь уйти от тебя, Энди, — произнесла Кэрол.
Он почувствовал, как по его плечам и спине пробежал озноб; оставалось надеяться, что дрожь не бросилась ей в глаза. Девушка за стойкой бара крикнула что–то своей напарнице; ее пронзительный, почти визгливый голос резанул слух. Эндрю сделал попытку взглянуть жене прямо в глаза, но это оказалось свыше его сил.
— Мне очень жаль, — продолжила Кэрол. — Думаю, о таких вещах надо говорить без обиняков.
Он посмотрел на ее пальцы, на покрытый ярким лаком ноготь и вспомнил, как она делает маникюр, вспомнил сразу все мелочи, все интимные секреты. Теперь он будет видеть ее только такой — одетой и собранной. Они станут враждовать или, возможно, сохранят дружеские отношения, но отныне Кэрол для него — чужая.
