Игорь Николаев - Война за империю
'Джонни' резко качал головой, похожий на огромного дятла, его пальцы порхали над панелью в ритме хорошей машинистки.
— Дальность где-то миля с четвертью, идет прямо на нас или под малым углом, не больше десяти градусов, может, пятнадцать, очень медленно.
Ветер попутный для нас, тот идет против, значит, это не метеозонд, размышлял Мартин. Самолет. Одиночный — значит, не бомбардировщик красных, те всегда летали группами, пусть даже и малыми. Скорее всего, это 'летучий голландец', то есть такой же одиночка. И теперь вопрос в том, есть ли у него наведение с земли. И насколько оно хорошо. Разведка клялась, что нормальные стационарные РЛС красные даже с божественной помощью введут в строй не ранее, чем через полгода. И это хорошо, вполне можно помериться силами.
— Поворачивает и, похоже, снижается. Поворот на запад, вправо от нас.
Мартин сжал зубы и слегка повернул штурвал вправо, одновременно прибавляя газ. Было бы очень хорошо подловить 'голландца' на повороте, выйдя в тыл. Тогда шестьдесят градусов 'длинного глаза', да пусть даже сорок пять реальных выведут 'москито' точно на цель, а вот большевик его даже не увидит. Но вот почему противник поворачивает? Да еще со снижением?
Мартин покрылся потом, пальцы сжали рукоятки штурвала, гул двигателей ушел куда-то на задний план.
Красный поворачивает, причем самым выгодным образом для атаки, позволяя зайти себе в хвост. Если у него есть радар, и он видит 'Москито', то это чистое самоубийство. Если радара нет, что делает одинокий самолет над проливом? При этом красный снижается, значит, предполагает, что его могут заметить.
Непонятно!.. Если только…
Он перещелкнул тангенту переговорника на общую связь.
— Делаем круг, всем смотреть!
Оператор впервые за бог знает сколько времени оторвался от радара и вперился в Мартина полубезумным взглядом.
— Такого не бывает, — нужно было объяснить, как можно короче и яснее. — Так не подставляются. Или он слепой или их несколько. Следи, я пойду в вираж.
Мгновение оператор непонимающе смотрел на него, потом кивнул и вернулся к своему волшебному окошку. Хороший 'Джонни', правильный и несуетливый…
Скорость двести пятьдесят, учесть ветер, высота две с половиной с небольшим подъемом. Полный вираж займет не меньше сорока секунд, может даже минуту.
Надо прибавить скорости, но нельзя, тогда повысится риск огненного выхлопа из выхлопных труб, и если 'голландцев' хотя бы двое, то с тем же успехом можно просто пускать из кабины сигнальные ракеты. Вот и еще одна причина, по которой обычные летчики так тяжело переучивались на ночных пилотов. Днем скорость была залогом жизни, ночью стремление 'прибавить газа' приводило на тот свет самым коротким путем.
Начало разворота. Летать по радару — все равно, что ездить на автомобиле темной-претемной ночью, ориентируясь только по свету фар. Если кто-то у них на хвосте, сейчас они это увидят. Возможно. Но заглянув за спину, они почти на минуту потеряют противника. Тот сможет перейти в наступление, уйти или сделать еще что-нибудь особо хитрое, но они узнают это только когда 'Москито' замкнет круг и снова поймает 'голландца' в пучок 'света' своего радиолокатора. Если поймает.
Мартин аккуратно, по миллиметру сдвигал штурвал, подавляя желание вывернуть до упора. Оператор колдовал, монотонно, почти шепотом повторяя себе под нос ''ничего, ничего, ничего…'.
Тридцать секунд, сейчас они развернулись строго на север, домой. Домой?.. Где теперь его дом?..
Сорок пять. Теперь ветер бил прямо по борту, машина ощутимо вздрагивала под порывами надвигающегося шторма, лобовое остекление то и дело мутнело от щедрой порции водяной мороси. За бронестеклом по-прежнему царила непроглядная тьма. Кабину освещали лишь неяркие лампочки приборов и замогильное мерцание электронно-лучевой трубки.
'Ничего, ничего, ничего…'
Разворот закончился, самолет двинулся строго на юг, по предполагаемому направлению полета 'голландца'. Пальцы окостенели, Мартин взмок.
— Ищи, — бросил он оператору сквозь сжатые зубы.
'Джонни' ответил кратко и очень выразительно, но Мартин почти ничего не понял, американец использовал какой-то местечковый гнусавый жаргон.
— Есть! — неожиданно во весь голос завопил оператор. — Параллельные курсы, угол встречи около десяти, скорость примерно сто восемьдесят миль, расстояние две мили.
— Мы заходим с тыла?
Вопрос был глупый, но после бесконечной минуты разворота Мартину нужно было что-то сказать. Видимо, оператор это понял.
— Да, при такой скорости догоним его через минуту-две.
Это была отличная новость, просто замечательная, самое опасное для ночного боя с бортовыми РЛС — потерять противника из узкого поля обзора радара. Мартин же пошел на этот риск намеренно, притом, что находился в выгодной позиции. Теперь он был уверен, что враги не работают в команде, а мишень уже почти в прицеле. Но от 'почти' до 'сбил' путь не короткий, работа предстояла сложная.
Они подтягивались к 'голландцу' очень медленно, очень аккуратно, не спеша. Даже будучи уверенным в чистом небе позади, Мартин не спешил форсировать двигатели, предпочитая медленный путь и гарантированный результат. Слегка прикусив от усердия язык, он с нежностью матери, пеленающей ребенка, управлял многотонной машиной, метр за метром продвигаясь к наилучшей позиции — сзади и выше, не далее шестисот футов от цели. 'Джонни' колдовал над своим чудо-ящиком, как средневековый алхимик над пробиркой с гомункулусом, давая на удивление точную привязку.
Слишком хорошо, слишком хорошо, думал Мартин. Слишком хорошо, чтобы продолжаться долго. Удачу надо хватать и тащить, пока дается. Еще минуту, ну, пожалуйста, еще хотя бы минуту, и я его срежу с одной попытки, не в первый раз… Еще минуточку.
— Плывет! Резко! Сигнал пляшет! Теряю… Теряю!!!
Мартин и сам видел, как необычно четкая метка цели неожиданно помутнела, распалась россыпью искрящихся точек и скачком расползлась на пол-экрана. Видел и причину. Далеко впереди прорезалась узкая, как бритвенное лезвие, полоска полыхающего сиренево-синего света. Она то исчезала, то разгоралась, пульсируя в неровном ритме, временами выбрасывая тончайшие нитевидные щупальца. Грозовой фронт.
Мартин громко, от души выругался, даже на мгновение отпустил рукояти, хлопнув кулаком в ладонь. 'Джонни' с тяжелым вздохом распрямился, он все еще контролировал свой агрегат, но уже в пол глаза, по обязанности. Экран покрылся ровной завесою монотонной ряби — электрические разряды надвигающейся грозы работали не хуже постановщиков помех. Охота сорвалась в самый ответственный момент.
— Проблемы?
Про француза как-то забыли, и его громкий жизнерадостный голос заставил Мартина вздрогнуть.
— Потеряли, — односложно ответил летчик. — Возвращаемся.
Что ж, бывало и так. Безумно жаль сорвавшейся атаки, так красиво и четко выйти на позицию стрельбы, притом без наведения с земли, только своими силами и в последний момент провалиться… оставалось утешаться тем, что, как сказал бы Ченнолт, 'притащить домой свои целые задницы' — тоже неплохой результат.
Сияние впереди заметно усилилось, гроза шла прямо навстречу и очень быстро. Почти минуту Мартин боролся со жгучим желанием продолжить поиск, теперь выслеживая противника 'на глазок' в неверном отблеске молний. Но разум все же победил. Топлива оставалось не то, чтобы в обрез, но и не изобильно, да и играть в чехарду в грозовом фронте было бы опасно даже тяжелому четырехмоторнику.
— Возвращаемся, — еще раз сообщил он экипажу, готовясь переложить штурвал.
И в этот момент Мартин почувствовал, что за спиной у него стоит смерть. Даже спустя много лет он не мог ответить себе на вопрос — откуда взялось это мертвящее ощущение костлявой руки, неслышно, почти нежно легшей на плечо. Просто в сознании неожиданно возникло знание — сейчас они все умрут.
Истошно завопил стрелок, изо всех сил, как заяц, попавший в силок, криком смертного ужаса, и сразу же дробно залаял его пулемет. Впереди полыхнуло — ярко, ослепительно. Гигантский разряд молнии строго вертикально распорол небесную черноту до самого моря, ярящегося пенными гребнями бурных волн. На долю секунды весь окружающий мир замер как на фотопленке, высвеченный искусственным светом невероятной яркости и контраста. И Мартин увидел его.
'Голландец' шел чуть ниже и правее, параллельным курсом, не далее пятидесяти ярдов. Два двигателя, двухкилевое оперение, слепые отблески остекления кабины.
Разум Мартина произвел мгновенный подсчет, чтобы сбить врага одной очередью ему хватило бы трех-пяти секунд, в такой позиции спасти врага мог разве что господь бог. А пока ум считал, движением всего корпуса и рук Мартин страшным яростным движением отжал штурвал от себя до упора, впечатывая 'рога' в приборную панель, ноги же так же, до упора, впечатали в пол педаль газа. 'Москито' содрогнулся в вибрирующей судороге, самолет резко клюнул носом, задирая хвост. Оператор сложился пополам, резко приложившись лицом о свой ящик. Просверк ослепительно зеленого света, словно меч плашмя прошелся над 'Москито', срезая верхушку фонаря и оконечность хвостового оперения. С треском разлетелся плексиглас остекления, что-то звучно и звонко впечаталось в бронеспинку сидения, в лобовом стекле между креслами пилота и оператора появились два круглых отверстия с краями, змеящимися трещинами. Самолет резко повело, корпус вздрагивал от попаданий. Оглушительно выли форсированные до предела 'мерлины', мелкие осколки фонаря швыряло по всей кабине. Непрерывный вопль стрелка и стаккато пулемета оборвались одновременно и сразу.
