Андрей Круз - На пороге Тьмы
— А ты? — спросил я ее.
— Тоже в разводе, не сложился брак, — ответила она. — За год до провала разошлись. То, что сначала кажется одним, на поверку оказывается чем-то совсем другим, — добавила она и перевела разговор на другую тему: — Ты чем занимался?
— Был, что называется, "предпринимателем", — ответил ей я, усмехнувшись. — Деньги зарабатывал, в общем, и нервы себе трепал. Оливковым маслом торговал, испанским. А ты?
— Пилотом-инструктором в Мячково, в аэроклубе, я же вроде говорила. Ну и в соревнованиях выступала по пилотажу. А до этого… "предпринимательства"?
— Учился. На экономиста. До этого в армии был, воевал немножко.
— Где?
— У вас Афганской войны не было? — спросил я.
Она цокнула языком и покачала отрицательно головой, затем сказала:
— Но про такую слышала, она во многих слоях была. Рассказывают люди. У нас и чеченской войны не было, а у вас?
— Тоже была, уже вторая началась. А я вот на Афган успел, в воздушно-десантных служил. А что у вас так тихо?
— Ага, мы вообще какой-то очень спокойный слой, если людей послушать. У нас даже СССР не разваливался, так, были реформы всякие, да и все. Ладно, это неважно, здесь сколько людей, столько и слоев, я уже отчаялась встретить кого-нибудь из своего. Дважды попадались люди из похожих, но все время оказывалось, что из других.
— А нужно?
— Нет, абсолютно, просто интересно, — покачала она головой.
Принесли солянку в глиняных глубоких мисках, наваристую, густую, выглядящую очень соблазнительно. Я указала глазами на водку, она кивнула, затем сказала:
— Я вот так делаю обычно, смотри.
Плеснула на дно стакана водки грамм тридцать, остальное долила морсом, до самого верха. Пригубила немного, сказала:
— Водки и не чувствуется почти. А то так, в чистом виде, ее ненавижу, даже от запаха трясет.
— Я тоже к ней так, не с большой любовью, — сказал я. — Пиво куда духовно ближе.
— Здесь пиво хорошее, закажи, — предложила она.
— Неа, сейчас не хочется, я как ты, — покачал я головой, после чего повторил ее манипуляции.
Результат оказался предсказуемым, ни вкус, ни запах алкоголя почти не ощущались. То что и надо сейчас, пожалуй. А вот солянка и вправду оказалась хороша, не только с виду. Даром что горячая, у нас даже беседа прервалась на какое-то время.
Дальше, что называется, "просто болтали". Вспоминали что-то из прошлой жизни, Настя рассказывала про город, что где есть и как здесь жить. Спросила даже:
— Ты в общаге сейчас?
— Ага, — кивнул я. — Пока туда определили.
— А в курсе, что можно и комнату себе добыть, это не сложно? Просто уже платная будет, зато почти свобода. Хоть и большая коммуналка, в основном, здесь по-другому не строили. Есть пара домов с нормальными квартирами, где городская администрация живет, а остальное так, система коридорная.
— А перестроить?
— Пытается кто-то, но под это ни ресурсов, ни сил, и Администрация помогать не рвется, им особо не надо. Но все же комната не общага, все лучше. Вас сколько в комнате?
— Трехместная, но нас двое, как раз Федька со мной.
— А мы с Леной квартирку делим, хоть и странную — санузел свой, а кухня в коридоре, общая уже. Но вроде почти нормально живем.
— Хочется обратно? — спросил я ее.
— Не знаю, — пожала она плечами. — Честно, не знаю. Здесь жить с одной стороны тяжко, с другой вроде интересно. И… про возраст ты в курсе?
— Что не стареем?
— Именно, — сказала она и снова отпила из стакана. — Это все же здорово, согласись. Так мне сколько было отпущено? Семьдесят? Восемьдесят? А здесь?
— А сколько здесь?
— Ну… тот же Милославский полагает, что мне одной молодости здесь лет сто отпущено. Мне вот тридцать сейчас. Через сто лет станет сорок, что тоже не так чтобы старость. Сто против десяти. Правда, тут другое пугает — все эти сто в грязи, холоде, постоянной опасности, и Тьма наступает.
— Да, Милославский говорил, — подтвердил я.
— Так проживу, молодая и красивая, и такой же молодой буду потом скрываться от всяких хмырей с мартыхаями, которых расплодится великое множество по всей земле? — вздохнув, продолжила она. — Как оно тогда будет? Пока стараюсь просто не думать. Все равно отсюда обратного хода нет, а быть молодой долго-долго тоже неплохо.
Вот она уже уложила в голове то, что не стареет, а я про это знаю. Но никаких пока выводов не сделал. Не осознал, так, слышал звон, да не знаю зачем он. Мне тридцать пять, в самом расцвете, можно сказать, сил и здоровья. Плохо таким еще сто лет пробыть? Сорок пять? Да ягодка… нет, это про баб… как огурчик опять, орел комнатный. Сто лет вместо десяти. Сто лет вот этого всего вокруг… Мне сейчас здесь плохо? Нет, пожалуй что, с чего это мне плохо должно быть? Я вот с красивой женщиной, которой, кажется, я тоже нравлюсь. Почему мне должно быть плохо?
Там на "Гранд Чероки" новеньком катался? Ну, да, неплохо, тишина, климат-контроль, дороги… ну, какие есть, но все не такие, как здесь. Дом. Дом хороший, сам строил, теперь Елена там одна… это вроде как откупился я? Ладно, не важно, не о том думаю. Важно то, что жил не в общажной комнате. Ладно, я не привередливый и пожить могу в любых условиях, но именно что пожить. А не жить постоянно, без перспектив их улучшить, я вообще так устроен, что нуждаюсь в обустройстве и улучшении мира вокруг себя.
Работа. Работа специфическая у меня, за которую платят куда меньше, чем я зарабатывал на той стороне, просто сидя в кабинете, встречаясь с партнерами за обедом в кафе «Пушкин», что на Тверском бульваре, и рисковал разве что финансово, со всеми играми в стиле девяностых я давно закончил. А здесь? Каждые четвертые сутки есть полная возможность потерять башку. Что взамен? Пока не знаю, но что-то есть. Что-то, что тешит авантюрную сторону моей сущности, ту самую, которая нуждалась в чем-то подобном.
И все равно, стоят сто лет такой жизни столько же, сколько десять лет нормальной? А я вот не знаю. В любом случае, о чем это я задумался? Мне что, кто-то предлагает билет домой? Да и не поехал бы я прямо сейчас по любому билету, как на духу говорю, не могу сейчас. У меня вот женщина сидит напротив, от которой не смог бы уехать, не поняв, что это такое между нами было и было ли вообще? Если исключить ее из этого уравнения, то мир бывший все же перевесит. Я обычный человек, не герой великий, мне такой авантюрности надо в меру, поиграться да и бросить, а вот жить на обреченной помойке страшновато. Но если Настю не исключать, выбор усложняется неимоверно. Да, да, второй день знакомы, но уже вот так, как хочешь, так и понимай.
— А…точно отсюда никто не выбирался? — спросил я.
— Ну как кто-то может точно знать? — удивилась она вопросу. — Если кто-то провалился отсюда обратно, то он же записки не оставит, верно? Бывает что люди исчезают, но обычно за пределами города. Может кто-то и вырвался, кто ведает.
— А в городе не исчезают?
— Нет, вроде бы, не слышала. Гибнут время от времени, или твари нападают, или в драках, или еще что… здесь все нервные, случаются и поножовщины, и стреляют друг друга.
— Часто?
— Не часто, но слышишь время от времени, — ответил она. — Коммуналки, общаги, скудость жизни, опасность постоянная — срываются. Самоубийств хватает, многие пьют как… не знаю кто. Тут уже ночлежки-рюмочные появились. Сначала Администрация их прикрыла, а потом вышло, что много работяг упиваются так, что до дому дойти не могут, ну и гибнут в темноте. Решили, что пусть хоть так, хоть это больше свинарники напоминает. Говорят, раньше в общежитиях спиртное пытались запрещать, но тоже плохо закончилось, вплоть до того, что стреляли в проверяющих, когда те по комнатам шастали. Теперь вроде даже продают в буфетах. Так?
— Продают, — кивнул я. — Но не видел, чтобы в общаге очень уж керосинили, все в меру, вроде бы.
— Это потому что ваши вроде как в почете в городе, и народ душевно покрепче подбирается. А глянь на общаги шахтерские, металлургического, путейские — это же страх сплошной. Люди все из будущего, большинство к такой жизни не привыкли. И у всех там семьи, друзья, какая-то жизнь налаженная, и вдруг так за шкирку — и прямо в корыто с помоями. Каждый выдержит?
— Нет, не каждый, не думаю, — согласился с ней я.
— Вот и результат. Так что тебе повезло. Ты про Афганскую войну эту свою в анкете писал?
— Разумеется.
— Вот считай, что она тебя и спасла, таких как ты на примете держат, и направляют только во всякие военизированные места, вроде Горсвета, Комендатуры или службы охраны горбезопасности. В разведбат отбор строгий, там труднее.
— А если бы я на угольный разрез попросился? — полюбопытствовал я в порядке бреда.
— Если ты не великий профессионал в этом деле — отказали бы.
— А что в Сальцево? Там как жизнь?
— А такая же, люди-то те же. Я там редко бываю, но судить все же могу. Здесь всем Администрация заправляет, а там все больше частник. У одного столпа общества кирпичный завод, у второго — стекольный. Там карьер большой с каким-то песком, при нем они. Кто-то базаром командует, кто-то пристанями, у кого-то баржи, а все вместе они власть. А простым людям одинаково, что здесь, что там.
