Влад Савин - Поворот оверштаг
Все лучше, чем иное из «современной». Там, в 2012-м, помню, завезли в наш книготорг какого-то Золотаренко или Золотарева, не помню точно, «Кровавый сорок первый». Якобы правда войны без пафоса и победных реляций, как было тогда. Наши бойцы только ждут, чтобы их взяли в плен, спятившие артиллеристы стреляют по своим, кровавая гэбня расстреливает кого попало, генералы тупы как пробки — и одно непонятно, как же мы тогда фрицев остановили под Москвой, а затем под Сталинградом?
Просто эпизод с колонной наших пленных в изложении этого золотаря очень похож был на то, что я слышал когда-то от Василь Ильича, дедова друга, совсем еще мальцом. Такая же колонна, тысяча в красноармейской форме, всего десяток немцев-конвоиров. И наших шестеро, пытаются бежать, но их хватают идущие рядом — не навоевались еще, рюсские? Вам побег, а нас всех накажут, по домам не отпустят…
Шестеро наших были моряками с эсминца «Ленин», взорванного в Лиепае. Их сдали немцам местные, на хуторе. И в колонне пленных шли местные: когда в сороковом присоединили шпротию, местные армии не расформировывали, а приводили к присяге, переодевали в нашу форму и числили уже в РККА. А этого делать было нельзя, так же как допускать большое количество призывников из Западной Украины и Белоруссии в наши части приграничных округов, это прошло бы «малой кровью на чужой территории», но в нашем сорок первом стало одной из причин катастрофы. Даже не потому, что они были враги — это была не их война, на которой очень не хотелось погибать, поэтому сдались дисциплинированно и организованно, в ожидании, что немцы культурно распустят всех по домам. И из тысячной колонны бежать пытались лишь шестеро русских парней.
Они бежали снова, на этот раз удачно. Хватило ума идти на юг, в Белоруссию, где и леса, и наши люди. Леса были и в шпротии, но люди там были даже не враги, а чужие. В русской деревне окруженцу или партизану могли дать хлеб просто так, из сочувствия к воюющим с германцами. Там же, на хуторах, их встречали сначала с холодом, затем враждебно, лишь речь заходила о еде. И чтобы дойти, им приходилось убивать — не только немцев. На войне как на войне. Что делать с хозяином, схватившимся за топор? С хозяйкой, тычущей тебе в живот вилами? Даже с хозяйским сыном, втихомолку посланным за немецким патрулем? Как бы назвали это те, кто в Страсбурге требовал суда над партизаном Кононовым? А как надлежит оценить, что шестеро русских сохранили верность присяге, не желая сдаваться в плен?
Дошли трое, найдя в лесах аж под Полоцком партизанский отряд. Василь Ильичу повезло уже в сорок втором после ранения быть эвакуированным самолетом на Большую землю, затем он воевал на Ленинградском фронте в морской пехоте и завершил войну в Курляндии, возле той самой Лиепаи.
Он рассказывал мне, что было тогда, в сорок первом. Про то, о чем не писали в книгах. Как они бежали тогда, пробирались к своим. Это было самое трудное, все другое было уже не в пример легче. Про это не писали. А надо ли было писать? Потому что правда — не самоцель. А всегда надо вопрос задать: ради чего она? Гласность? А позвольте спросить, вот вы в обычной своей жизни вывешиваете грязное белье наружу? Никаких занавесок на окнах — пусть все видят? У нас нет секретов, всем должно быть известно, что у нас в шкафу? Так отчего вы считаете, что в истории должно быть иначе?
Так что литература советских времен, где целью официально провозглашалось «сеять разумное, доброе, вечное» — это не самый плохой вариант. Даже если «правильно, но глупо», что тоже случалось, и нередко. Но это все же лучше, чем откровенная чернуха и аморальность — с единственной целью повысить рейтинг продаж.
А наиболее популярными изданиями предков среди экипажа «Воронежа» оказались журналы «Техника — молодежи» и «Вокруг света»…
— …книга-то хорошая, — говорил тем временем Саныч, — вот только боюсь, что кого не надо на мысль натолкнет.
— А если изъять? — спрашиваю я. — В чем проблема?
— Вы думаете, раз НКВД, то всесильно? — спрашивает Кириллов. — Книга вышла в Москве неделю назад. Мне в Архангельске случайно на глаза попалась. А сколько их уже по разным городам, по рукам разошлось — поди узнай! А к изъятию объявить — все вряд ли найдем, зато огласка будет такая, что уж точно заинтересуются те, кому не надо. Так что смириться придется. Что шпионы могут из этого опуса извлечь?
— А ничего не извлекут, — решительно заявил до того молчавший ТриЭс. — Историю техники надо знать. Пытались же фрицы в нашей истории сделать подобную систему теленаведения для своих планирующих бомб. Нереально это на существующем уровне техники, самая примитивная электроника, или тут еще телевидение на механике, с диском Нипкова, так вообще! А со стабилизацией камеры сколько у нас бились, чтобы не дрожала? Ну и по ракетной части — что-то вроде Фау-1 сделать можно, но никак не больше. Не знают еще здесь, что классические законы аэродинамики не работают на околозвуковых скоростях, а значит, нужен особый профиль крыла, иначе в пикирование затянет. Ну а про саму идею крылатой ракеты, без управления — так Фау-1 у них и так полетит меньше чем через два года.
— Зато от нас отвлечет, — добавляю я. — Пусть и фрицы, и англичане больше интересуются не очень большой подлодкой, а телеуправляемым самолетом-снарядом. А может, макеты сделать, к Пе-8 подвесить и журналистам показать? Как оружие, которым мы били по Хебуктену. А книгу попытаться изъять исключительно ради шума.
Кириллов только руками развел и кивнул в знак согласия. Так и решим.
Не вышло у нас отдыха после похода. Только пришли в Молотовск, пока единственное здесь место нашего постоянного базирования и снабжения, как завертелось. Для начала на берегу нас уже ждали двое незнакомых гражданских спецов в сопровождении капитана ГБ, передавшего Кириллову запечатанный пакет от Берии. Гости оказались мотористами из Рыбинска, приехавшими по докладу бывшей у нас высокой комиссии, обратившей внимание среди прочего на наши вспомогательные дизеля (между прочим, действительно хорошие движки, многорядные звезды, в нашей истории ставившиеся на ракетные катера уже в шестидесятые). И, не зная главной нашей тайны (опять нам лишняя головная боль с секретностью), они двое суток буквально не вылезали из моторного отсека, все фиксируя, измеряя, фотографируя (пришлось ради них сначала гонять мотор на холостом режиме, затем разбирать), хорошо хоть у нас был полный комплект документации, копию которого «рыбинцы» забрали.
Затем фельдъегерь с охраной доставил Сереге Сирому письмо от академиков с какими-то вопросами (ну нет пока ни скайпа, ни «мыла»), И Серега, только что выпроводивший дизелистов, вместо отдыха долго писал ответ. Затем привезли торпеды, ЭТ-80, как обещали — значит, снова идти на торпедный полигон для совмещения с БИУС. И в завершение прибыл курьер от Зозули — с депешей лично мне.
Флотские очень впечатлились разгромом фрицевского конвоя. И стали планировать развитие успеха, чтобы превратить один удар в постоянное воздействие. Поскольку немцы, также впечатленные по самое не могу, не придумали ничего лучше, как «всем транспортам в море не выходить до особого распоряжения» (спасибо нашим компьютерным дешифровкам!). Так как потребность их армии в провизии и боеприпасах никуда не делась, можно было ожидать вынужденной посылки следующего конвоя, который мы также должны были помножить на ноль — благо ночи становились все длиннее, а с авиацией у фрицев был пока напряг, и вообще «особая важность посадить их группировку на голодный паек» (чувствую, не зря у нас Большакова и его диверсов забрали — намечается что-то на суше!). На этот раз с нами должны были взаимодействовать не только эсминцы, но и подлодки. Котельникова назначили комдивом-один (как и в нашей истории), но вот на его место на К-22 поставили Видяева (недостаточную опытность его в командовании большой лодкой Виктор Николаевич счел несущественной, с учетом того что в боевом походе на борту К-22 будет находиться он сам). Дивизион насчитывал пять лодок (К-2, также предупрежденная, в этой истории не погибла в октябре), на которые спешно ставились «Драконы» для связи с нами и между собой, что требовало проведения учений (фрицевский конвой ждать не будет), план которых аккуратно составил Зозуля.
Завтра К-22 придет в Молотовск. Котельников перейдет к нам перед торпедными стрельбами, чтобы, подобно Видяеву, получить представление о возможностях атомарины. Отстрел торпед, и переход в Баренцево море (К-22 поведет уже Видяев), где рандеву и учения со всем дивизионом лодок и эсминцами. С отработкой совместных действий по конвою, а заодно решением вопроса, откуда комдиву управлять, с «Воронежа» или все ж с К-22, может быть, Видяеву кого другого в обеспечение, хоть самого Колышкина, мастера подводных атак? В общем, скучно не будет.
Дрожите, фрицевские овечки, — волк голодный, кушать вас идет.
