Герман Романов - Лондон должен быть разрушен. Русский десант в Англию
Словно чувствовал будущий праздник и оделся во все чистое!
После полудня пришла новая депеша, да еще под грифом ГСД. И теперь Федор стоит в кабинете императрицы, сжимая в руке красный футляр с расшифрованной телеграммой, а по бокам застыли рослые дворцовые гренадеры, держащие в руках фузеи с примкнутыми штыками.
— Господа! — Императрица обвела присутствующих радостным взором. Екатерина даже прикусила губу, дабы ликующе не рассмеяться, но министры все поняли и сразу оживились, расшалились, словно мальчишки на перемене в гимназии. — Аглицкие войска разгромлены! Корабли британские пожжены и в пепел превращены! Все, господа, война окончена! Мой благоверный супруг с войсками занял Лондон, а «кузен» мой, король Георг, согласился на все наши справедливые условия. Победа, господа, и мир!
— Виват! — нестройно, вразнобой, прокричали господа министры, расцветая улыбками. Лишь присутствующие в зале генералы дружно гаркнули согласно уставу и во всю мощь легких. Громко разнеслось, отражаясь в оконных стеклах, знаменитое русское «ура!».
— Празднование подготовить немедля! Объявляю празднества на три дня по всей стране, начиная с нынешнего вечера. Недоимки слагаю, острожников, кто за грехи малые сидит, отпустить на волю, казенную водку раздавать даром!
Голос императрицы журчал, как веселый ручеек, но на последнем слове споткнулся: бережливая супруга русского царя сообразила, что в этом случае народное гуляние может надолго затянуться, а потому быстро поправилась:
— По три чарки каждому от казны и чернилами руку метить, дабы вдругорядь не подошли!
Екатерина Алексеевна лебедушкой прошлась по кабинету и подошла к Федору вплотную, протянув тому руку для поцелуя и оказывая тем высочайшую честь. Телеграфист преклонил колено и припал к надушенной коже запястья руками.
— Вы принесли самую хорошую новость за эти годы, господин… Надворный советник!
Миронов чуть не задохнулся от приступа счастья: перейти из асессоров в советники было величайшим событием для любого чиновника, но чтобы получить два чина сразу?! О таком не то что он, вряд ли и почтенные старожилы почтового ведомства припомнить бы смогли!
Гибралтар
— Сдача неизбежна…
Роберт Хилл стоял на небольшом мысу со звонким названием Европа. Всей спиной генерал чувствовал сотни осуждающих его гневных глаз.
Здесь, на небольшом клочке каменистой земли, собрались сотни британских солдат и офицеров, а также немногочисленные офицерские семьи — несколько десятков перепуганных женщин и детей, а также торговцы и слуги, без которых жизнь любого гарнизона немыслима, тем более такого отдаленного.
Невдалеке раздались очередные взрывы — русские продолжали беспощадно и неумолимо превращать Гибралтар в груду камней. Лишь сюда, на эту тонкую полоску земли, не залетали их снаряды, сводящие с ума даже самых отважных солдат.
— Сэр, скажите мне, пожалуйста, я вас умоляю, — сколько нам терпеть весь этот ужас? — Тихий женский голос заставил генерала Хилла обернуться и изобразить на лице вежливую улыбку. Перед ним стояла миловидная жена майора Паркса, вернее вдова — час назад капонир с укрывающимся там майором и солдатами был уничтожен прямым попаданием.
— Скоро, сегодня или завтра, подойдет эскадра адмирала Коллингвуда! Корабли вывезут раненых и контуженных, и вас, леди, и всех детей. Если будет необходимо, то они эвакуируют гарнизон или помогут нам отстоять крепость…
Флот был последней надеждой смертельно уставшего за последние дни генерала. Хилл знал только одно — гарнизон держится из последних сил, и если помощи не будет до вечера, то он примет условия капитуляции, которые ему предложил русский полковник.
Сын русского императора оказался очень любезным, предложив до вечера поразмышлять над условиями предложенной капитуляции. Тут он поступил как европеец, но остался по своей сути московским варваром.
Бомбы продолжали сыпаться на крепость, хотя Хилл искренне надеялся дать всем короткую передышку, попросив приостановить обстрел. Он сделал все что мог и сейчас с надеждой взирал на синюю гладь моря.
Если до вечера флот не придет, то капитуляция неизбежна. И не имеет права отдавать своих солдат на бесчеловечный убой, когда те не могут сражаться с подлым врагом лицом к лицу, встретив его штыками. Их просто убьют всех, выпустив еще несколько сотен чудовищных бомб, которые окончательно превратят Гибралтар в руины.
— Так нельзя воевать!
Генерал Хилл пришел в ужас от столь трусливого и бесчеловечного способа русских вести войну — на тысячи фунтов чугуна и железа, выброшенных из пушек, его солдаты платили своей горячей кровью, сотнями жизней, не в силах хоть раз попасть в неприятеля, что укрылся от их огня на безопасном расстоянии.
— Проклятые московиты!
Лондон
— Поймите меня правильно, ваше величество, но ваша страна вековой враг Антанты, и мы высадили сюда свои войска не для того, чтоб уйти. А потому, как мне видится, из ситуации есть только два выхода. Первый — полностью уничтожить Англию как самостоятельную державу, возможности для этого у нас есть. Мы высадили двести тысяч войск, и из России я могу привести миллионную армию, чего вполне достаточно для полного разрушения ваших городов и сел, заводов, мануфактур и верфей. Вы будете отброшены во времена Вильгельма Завоевателя, а ваши люди станут добывать себе пропитание поеданием собственных детей…
Слова русского императора звучали небесным громом, хотя он говорил тихо, отчего делалось еще страшнее. Глаза Петра горели невыносимым огнем безумной жестокости, и Георг не сомневался, что этот московит сделает так, как обещает.
— Я недавно смотрел чудные бумажки, где вы нарисовали, я имею в виду ваших подданных, моих офицеров, солдат и казаков в самом неприглядном виде. Вот, полюбуйтесь!
Георг взял отпечатанные рисунки и сразу узнал их. Они были помещены в газетах: на первом — бородатый, очень косматый казак поедал крошечного малыша прямо на глазах его матери, а на второй — русские офицеры насиловали и грабили добропорядочных горожан.
— Вот замечательный пример вашей независимой и объективной прессы! Как вы сами видите, мои офицеры и казаки вполне приличные люди. Первые, кстати, дворяне и весьма обижены на столь злостную клевету. Я, кстати, отправил казаков за авторами этих гнусных пасквилей и за редакторами газет. Их ждет суровое наказание…
— Вы отправите их в Сибирь? — Георг с трудом вымолвил страшное слово. Вся Англия знала этот суровый край, куда русский тиран отправлял неудобных ему людей, и там, в снегах, они замерзали и их живыми пожирали волки и медведи, что хозяевами разгуливали средь бела дня даже по городским улицам. Совершенно дикий и затерянный в снегах на краю света край!
— Нет, ваше величество, их просто выпорют! Снимут штанишки и пройдутся нагайкой. У вас в ходу больше розги, вы ими детей воспитываете, ну а мы так приучаем к честности и послушанию. Порем-с!
Король поежился, представив, что его самого, жену и детей могут запросто, по приказу, вывести на улицу и там подвергнуть жестокому истязанию. А русский император продолжил говорить тем же тоном хладнокровного убийцы:
— Впрочем, у меня есть такие народы… совершеннейшие дикари! Точь-в-точь как на рисунках! Я думаю, месяцев за пять они вырежут всех ваших подданных, даже на развод не оставят… Мои казаки по сравнению с ними невинные младенцы!
— Кто эти… люди… — с трудом вымолвил последнее слово Георг, буквально выдавив его из горла. Теперь стало по-настоящему страшно. Ему с детства говорили, что в России, раскинувшейся на тысячи миль, есть масса диких туземцев, занимающихся каннибализмом.
«Если он их поставил себе на службу, то… Боже Всемилостивый, спаси и сохрани Англию!»
— Люди? — удивился русский император. — Это скорее звери в человеческом обличии! Любой цивилизованный человек придет в ужас от их вида, даже тролли и гоблины покажутся милыми существами рядом с ними! Вы просто ничего не слышали о народах Гога и Магога, о жестоком стройбате, о полночных воителях, именуемых клопами, — последних даже казаки боятся и я, признаться, опасаюсь! О-о-о! Вы многого не знаете! Но у вас будет возможность с ними познакомиться и увидеть наяву…
— Не нужно, не надо, прошу вас, ваше императорское величество!!! — почти взвизгнул Георг.
Перспектива чудовищного нашествия его испугала. Теперь он твердо осознал, что московский тиран способен на подобную жестокость. Продолжение войны будет означать полное уничтожение всех жителей старой доброй Англии. Нужен мир! Мир любой ценой!
— Мой дорогой старший брат, война всегда жестока! Разве не лучше путем мирных переговоров послужить христианской вере, что призывает к миролюбию и прощению? Я согласен с большинством обвинений, сделанных на покойного господина Питта, и уверен, что все мои подданные строго осудят столь бесчестные действия!
