Юношество (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

1846, сентябрь, 1. Где-то на Кавказской линии

Вечерело.

Лев Николаевич сидел у маленького костра и медитативно смотрел на огонек, который то и дело раздувало легким ветерком. Погода стояла отличная. Из-за чего так и не потребовалась ни утепления, ни средства против дождя. Но в таких вещах лучше перебдеть, чем недобдеть. Слишком уж высока цена ошибки.

— Мы в ловушке, вы довольны? — почти шепотом спросил ротмистр Петров.

— Люди спят? — проигнорировал его вопрос граф.

— Да, но какой в этом смысл? Вы видели, СКОЛЬКО там войск? И они нас здесь заперли!

— Интересно, сколько англичане заплатили за это шоу?

— Что? Какое шоу? О чем вы?

— Неважно. — отмахнулся Лев Николаевич. — По уставу у нас запас продовольствия на сколько дней в сухарях?

— При чем тут сухари?

— Какое время они рассчитывают куковать тут?

— Как знать? Думаю, что дней на пять точно готовились. Но кони, мы можем питаться ими.

— А значит, что?

— Что?

— Они готовились сидеть здесь долго и основательно. При этом мы удалились довольно далеко от своего укрепления и полк в одиночку едва ли сюда сунется. А даже если он выйдет нам на помощь, то совершенно точно не знает, куда идти. Да и мы шли в ловушку без лишней суеты. Поэтому они спокойны, уверены в себе и довольны жизнью. Расслаблены. Если, конечно, мы их дергать не станем.

— Мы? О чем вы вообще говорите⁈ Вы видели, как люди угрюмы? Они близки к отчаянию!

— Как станет темно, соберите десятка два бойцов. Самых покладистых и тихих. Предупредив особо, чтобы не шуметь…

Ротмистр не стал отвечать.

Зыркнул.

Раздраженно сплюнул.

Однако к условленному сроку людей нашел. Привел. И немало удивился заданию, которое им дал Лев Николаевич. А именно: вязать веревочную лестницу. Ведь по настоянию графа в снаряжение каждого всадника эскадрона включили веревку. Не очень большую, но достаточно крепкую.

— Но зачем?

— Как зачем? — наигранно удивился Лев. — Вон же, обрыв. Сколько там высоты? Аршин тридцать? Значит, нам там можно спуститься. А вот там и там — обрыв в ущелье с ручьем, через который раньше был веревочный мост, но его обрезали, отрезая нам путь. А туда уходит дорожка, ведущая в их лагерь. Видите? Больше нам некуда спускаться.

— Но ради чего⁈ Зачем нам лезть в самый лагерь неприятеля?

— Возьмите, — Толстой протянул ему зрительную трубу. — Поглядите вон туда. Видите шатер?

— Да.

— Кто возле него сидит?

— Мне их лица не знакомы.

— Эх… — тяжело вздохнул Лев. — Как с вами порой бывает трудно. Виктор Александрович, приглядитесь к их одежде. Сравните ее с остальными горцами. Ничего не замечаете? На мой взгляд — это наибы. А тот гордый мужчина, вероятно, сам Шамиль. Или вы думаете, кто-то другой смог быстро собрать столько войск в здешних краях под свою руку?

— Ох…

— Ну, что? Он подходит под описание?

— Насколько я могу судить, да. Вы знали⁈ Вы это знали⁈

— Помните, я же почти сразу предложил вернуться?

— Вы думаете…

— Тогда я подозревал, сейчас я уверен.

— Но… что это все меняет? Зачем вы завели нас в эту ловушку? Для чего сейчас вяжут лестницу? Что вы задумали?

— В любой игре всегда есть охотник и всегда есть жертва, вся хитрость — вовремя осознать, что ты стал вторым, и сделаться первым. — медленно произнес Лев Николаевич, цитируя одну из ключевых фраз кинофильма «Револьвер», глядя при этом прямо в глаза Петрову. — Они уверены в том, что это они ловят меня.

— Вы с ума сошли? — с некоторой жалостью спросил Виктор Александрович.

— Веревочная лестница.

— И что с того? Как вы собираетесь спуститься и справить коней? Да ладно кони — самим нам как спуститься? Там ведь не за что зацепиться совершенно. Голый камень. Начнем же долбить — они все поймут.

— Виктор Александрович, вы меня удивляете, — широко улыбнулся Лев. — А люди нам для чего? Встало тут и тут человек по десять-двадцать. Взялись за концы лестницы. И держат. Уж одного-то они точно выдержат, пока он спускается.

— Но все же так не выйдут. А лошади?

— Да не надо всем. — тяжело вздохнув, произнес граф.

— Как не надо? Что вы задумали? — нахмурился Петров…

Спустя три часа, когда костры уже практически потухли, граф аккуратно выглянул из-за кромки каменного карниза. Луны, к счастью, было не видно. Набежавшие к вечеру облака совершенно затянули небо. Вот освещенность и упала донельзя.

Глаза графа уже давно привыкли к темноте.

Но даже это не сильно помогало — он не мог нормально ничего различить внизу. Слишком далеко и слишком темно. Впрочем, делать нечего.

Послушав немного эфир, бойцы полезли вниз.

Первым, конечно, сам Толстой.

Потом его авангард.

Остальные же держали веревки и готовились к бою. Горцы-то проход сюда перегородили парой повозок и там сейчас бдели часовые. Вышагивали. А при них пушечка малого калибра стояла, очевидно, заряженная картечью…

Первый спустился.

Второй.

Третий…

Налегке. Только оружие и боеприпасы.

Накопились.

Все тридцать человек, то есть, двадцать из авангарда и десяток — охотников.

Раздался условный сигнал. Один из драгунов Льва отозвался. Так же, только еще тише. Просто на грани слышимости. После чего началось мучительное ожидание. Тягучее и невероятно тревожное.

Наконец — взрывы.

Громкие.

Сочные.

Сильные… необычайно сильные…

Отправляясь на Кавказ, Лев Николаевич подготовился. И взял с собой не только оружие, но и кое-какие реагенты. Он не знал — пригодятся они или нет. Но запас карман не тянет. И несколько литров серной да азотной кислоты оказались в распоряжении полка.

Поняв же, что ситуация уже не пахнет дурно, а просто воняет, граф занялся делом. Возиться с выделением толуола из нефти он не хотел. Просто не помнил температуру испарения, а времени и возможности для экспериментов не имел. Так что он решил использовать более банальную вещь — нитроглицерин. Что-что, а животный жир на Кавказе раздобыть проблемой не представлялось. Ну а дальше дело техники.

Главное — не увлекаться.

Главное — делать маленькими порциями и очень осторожно. Очень уж этот самый нитроглицерин нестабилен и склонен к взрывам. Поэтому все, что Лев Николаевич получал, он перегонял в динамит по самой, что ни на есть, стандартной схеме. Формируя в процессе картонные шашки дюймового диаметра.

Вот эти три шашки и кинули бойцы Виктора Алексеевича прямо в горскую баррикаду из двух повозок.

Р-р-раз!

И ее нет. Всю разметало или разрушило. Вместе с пушечкой, утратившей свой лафет, и отрядом заграждения, который либо погиб, либо оказался достаточно сильно ранен, чтобы не иметь возможности продолжать бой.

Со стороны лагеря горцев сразу же все возбудились, засуетились и бросились купировать вероятный прорыв русских. Их-то драгуны и встретили беглым огнем из нарезных карабинов. Особого смысла в них не имелось, кроме того, что можно было перезаряжать и стоя, и с колена, и лежа. Что и позволило организовать мощную и продуктивную стрелковую позицию. Мало ток, влетая в зону видимости, жил больше двух-трех секунд…

Минуты две спустя весь лагерь уже гудел как встревоженный улей.

Люди бегали и суетились.

Не все понимали, что происходит.

Все ж таки настрой-то имелся совсем иной. Русские тихо-мирно шли на убой, а тут такое…