Злой гений Порт-Артура - Романов Герман Иванович
Адмирал и генерал весело рассмеялись над своей невинной шуткой, как ее посчитали. Но тогда они еще не знали, что их розыгрыш приведет к весьма печальным последствиям в виде двух дипломатических скандалов и одного чуть не состоявшегося военного конфликта, а также к пересмотру военно-морских доктрин несколькими странами, огромным финансовым вливаниям в строительство субмарин и набору сотен подводников, что погибнут в результате аварий и катастроф.
Аукнулось не только в мире, бумерангом прилетело и по России. Морской министр адмирал Бирилев запросился в отставку, не выдержав давления общества и нападки прессы. А генерал-адмирал, «семь пудов августейшего мяса», стал жертвой апоплексического удара, не прожив и полгода после разразившегося международного скандала. К тому же французы яростно требовали, или энергично просили, его вернуть им чертежи и описание «Милого друга», а их, понятное дело, в природе не существовало.
Семей, что претендовали на получение наградного кортика, оказалось ровным счетом два десятка, причем не только во Франции и Германии, был даже один англичанин и непонятно откуда появившийся швед. Причем все привели веские доводы, что на подводной лодке погиб именно их родственник: в половине случаев фамилии совпадали, а в трех – имена. На «Певчем мосту» русские дипломаты только успевали отписываться, проклиная на все лады Порт-Артур, французскую субмарину и всех утонувших на ней!
Глава 33
– Командующий отдает слишком противоречивые приказы, чтобы их выполнять в точности. Это выше моего разумения!
Генерал-лейтенант барон Георгий Карлович Штакельберг пребывал последние дни в полном недоумении: старый соратник по Ахал-Текинской экспедиции генерал Куропаткин отправлял ему приказы, которые больше запутывали ситуацию, чем ее разрешали. И хуже того – командующий Маньчжурской армией прямо вмешивался в дела 1-го Сибирского корпуса и по своему усмотрению менял дислокацию частей. А это приводило не только к серьезной путанице, но к абсолютному незнанию и непониманию замыслов бывшего военного министра.
И поневоле Штакельберг вспоминал слова «белого генерала», легендарного Скобелева, так рано и нелепо умершего. Михаил Дмитриевич считал Куропаткина образцовым начальником штаба, но советовал тому никогда не занимать командных должностей, «ибо не хватит воли и решимости воплотить в жизнь даже великолепно задуманный план, наоборот, все будет запутано и в конечном итоге обречено на неудачу».
И как понять такую сентенцию: «наступлением на высадившуюся у Дагушаня неприятельскую армию нанести ей возможно больший ущерб и заставить отказаться от замыслов». Вот только планы японцев никак не разъяснялись. Видимо, командующий сам был не в курсе дела.
А далее шло вроде бы понятное каждому военному пояснение: «действовать предстоит быстро и решительно, опрокинув выставленный для прикрытия вражеский заслон». И действительно, высадившиеся 26 апреля в Дагушане японцы выдвинули аванпостами немногочисленную кавалерию, а за ней и усиленную бригаду пехоты с артиллерией, продвинулись далеко вперед, к самому Далинскому перевалу.
Оборонительные позиции на последнем занимал переброшенный из Лаояна 21-й Сибирский стрелковый полк, находящийся под прямым управлением штаба Маньчжурской армии. И сюда генералу Штакельбергу приказывалось выдвинуть авангард собиравшегося у Инкоу корпуса, что он немедленно и сделал. К перевалу отправили усиленную 2-ю бригаду 9-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии генерал-майора Зыкова – семь стрелковых батальонов, эскадрон приморских драгун, три сотни сибирских казаков, артиллерийский дивизион из двух батарей новых скорострельных пушек и забайкальскую казачью батарею.
Вполне достаточные силы, чтобы, объединившись с 21-м полком, завязать сражение. А там и весь 1-й Сибирский корпус можно было подтянуть и не дать японцам укрепиться у Дагушаня, полностью блокировав их на плацдарме, и, по возможности, сбросить в море. Однако планов громадье спутало все замыслы!
Вот только как 1-му Сибирскому корпусу под его командованием атаковать японцев «решительно и всеми силами», если тут же поступил следующий приказ от Алексея Николаевича, в котором ясно говорилось: «действовать так против передовых частей, если они окажутся слабыми. С превосходящими же силами противника не доводить дела до решительного столкновения и отнюдь не допускать израсходования своего резерва в бою, пока не выяснится обстановка».
В общий резерв командующий Маньчжурской армией отводил 1-ю Восточно-Сибирскую стрелковую дивизию, 1-ю бригаду 9-й дивизии и Приморского драгунского полка, а также прибывающую эшелонами 2-ю бригаду 35-й пехотной дивизии в составе 139-го Зарайского и 140-го Моршанского полков, каждый в четыре полнокровных батальона, и с одним артиллерийским дивизионом из трех батарей по восемь старых пушек каждая.
Вот эти все войска – двадцать пять батальонов и шесть эскадронов, главные силы корпуса – генерал Куропаткин отводил в общий резерв, категорически запрещая их использовать в наступлении. И прикрывать ими район Инкоу – именно там ожидалась высадка японского десанта по детально разработанным планам штаба Маньчжурской армии.
Так что к Далинскому перевалу отправилась только одна бригада с артдивизионом. Штакельберг сделал все возможное, чтобы усилить отряд генерал-майора Зыкова: придал батальон стрелков, три казачьих сотни с батареей. Это было все, отправить к Далинскому перевалу можно только две сотни пограничной стражи с приданной четырехорудийной горной батареей. Приходилось рассчитывать лишь на то, что Куропаткин либо изменит свое решение, либо выделит дополнительные дивизии. Вот только где их взять?
По железной дороге от Мукдена перебрасывалась только Сибирская казачья дивизия из собранных по мобилизации льготных казаков. Почему не отправили на войну хорошо обученные кадровые казачьи полки, Штакельберг не понимал. А те двенадцать сотен, что уже прибыли в его распоряжение, требовали время на сколачивание их в боеспособные полки. Хотя индивидуальная выучка казаков была отменная – лучших всадников по сибирским меркам не найти. Да и он сам командовал семиреченской сотней сорок лет тому назад, громил с нею кокандцев и бухарцев, получил тяжкое ранение в руку, которое до сих пор давало о себе знать…
От побережья отряд генерала Зыкова отступил, что поразило Штакельберга. Ведь у Бицзыво начальник 4-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии Фок, имея всего шесть батальонов, решительно атаковал японцев и сорвал высадку вражеского десанта. Да, тогда поддерживал русский флот – миноносцы атаковали транспорты с десантом, а крейсера под флагом наместника произвели поиск, потопив два японских боевых корабля.
И хуже всего было то, что генерал Зыков отступил по прямому приказу командующего: бой приказано было не давать, а удерживать лишь Далинский перевал, что закрывал выход от побережья к железной дороге на Порт-Артур. И вот, судя по донесению, высадившаяся армия Ока готова наступать на Инкоу, и две дивизии уже начали выдвижение к перевалу. Перевес в силах у японцев: против десяти русских японцы имеют двадцать четыре батальона. А за ними еще две дивизии готовы выдвинуться, что уже даст не просто подавляющий, а «раздавляющий» перевес в силах.
– Прах подери, скорее бы он принял хоть какое-то понятное решение: что делать моему корпусу? – Штакельберг выругался, как и подобает выпускнику Пажеского корпуса, без использования матерных словосочетаний. Действительно, положение хуже губернаторского, и выхода из него нет!
Если двинуть весь 1-й корпус к Далинскому перевалу, проигнорировав приказ Куропаткина, то, имея там тридцать пять русских батальонов против сорока восьми японских, можно остановить продвижение врага на север. Но тогда самураи высадятся в Инкоу и зайдут ему в тыл. И отрежут тем самым сообщение на Квантун, где войска Стесселя окажутся в осаде.
Кто после этого окажется виновным? Правильно, только он сам, причем один, и корпусу, что именуется в приказах «южным отрядом», придется отступать на Лаоян, чтобы не быть разбитым. Если остаться на месте, то рано или поздно бригаду Зыкова скинут с перевала: маньчжурские сопки не кавказские или туркестанские горы, и продвигаться по ним можно даже с полевой артиллерией.
