Злые чудеса (сборник) - Бушков Александр Александрович
Никаких диссидентов, по моим наблюдениям, в Сибири не видывали вообще. Публика эта гнездилась в основном в Москве и Ленинграде. Другое дело, что во всех слоях общества, от работяг до научных работников, имело место вялотекущее вольнодумство. Выражавшееся исключительно в том, что травили анекдоты «про Лёньку» и опять-таки вяло поругивали компартию – без малейших попыток от слов перейти к делу. Вообще, самые смешные анекдоты про Брежнева я в свое время слышал от инструктора обкома партии, когда выпито было зело…
В рамках этого поветрия и я решил рассказать о своем общении с КГБ в советские времена. Общение случилось лишь раз, краткое и мимолетное, к тому же произошло по моей собственной инициативе. А два имевших место розыгрыша опять-таки были учинены мною самим не по воле любимого пугала интеллигенции – каковое пугало о них и знать не знало, иначе были бы некоторые неприятности. Но, я уверен, сведшиеся бы к легкой словесной выволочке и предупреждению больше так не шутить…
Все три истории – доподлинные.
Как я ходил к красноярским чекистам в гости
Лет этак двенадцать назад (мемуар увидел свет в 1995 г. – А. Б.) в свой очередной приезд в Красноярск я поставил задачей отыскать местный клуб любителей фантастики. Он точно существовал, но действовал в глухом подполье: тогда партейцы как раз от невеликого ума устроили по всей стране гонения на КЛФ, бог знает с какого перепугу – в деятельности клубов не было ничего антисоветского или антикоммунистического. Скорее всего, партийные власти попросту ощерились на «самостийное» общественное движение, распрекрасно обходившееся без направляющей и руководящей роли партии. КГБ тут был совершенно ни при чем. Наоборот, я знаю случай, когда в одном большом городе именно чекисты отстояли от разгона и закрытия местный КЛФ перед партийцами. Правда, как легко догадаться, по собственным утилитарным интересам: сейчас эта публика вся на виду, регулярно собирается в городской библиотеке (и наверняка среди любителей фантастики и осведомитель имеется), а если их разгонят, начнут хорониться по квартирам и подвалам, и вычисляй их потом…
В общем, КЛФ сидел в подполье. Точного адреса не знали ни в Обществе книголюбов (была такая сугубо официальная шарага), ни в Союзе писателей, хотя парочка фантастов там имелась. А когда я вечером стал кушать водку в компании журналистов, выяснилось, что и они не знают, где искать фантастолюбов-подпольщиков…
Однако меня всегда отличало нешуточное упрямство, порой крепко мешавшее в жизни, а порой изрядно помогавшее, когда перерастало в упрямство в достижении целей…
А водку я кушал в старинном здании на проспекте Мира, где тогда размещались все три редакции «больших» красноярских газет – партийно-советской, комсомольской и «вечерки». Молодое поколение акулят пера уже не помнит ни этого здания, ни расположенной аккурат напротив «стекляшки», но те, кто постарше, моментально уронят ностальгическую слезу, крупную, как яблоко. Ах, какая это была академия алкоголизма, господа… С утра и дотемна там вбивали спиртное в организм труженики пера, а после конца рабочего дня, основательно затарившись, чуть ли не до полуночи гулеванили в кабинетах. За одним столом звенели стаканами будущие «красно-коричневые», будущие «жидомасоны» и будущие «перестройщики» и так называемые демократы, еще не разбросанные вихрем перемен по обе стороны баррикад. И даже, как похмыкивают ветераны, на тополином стане очаровательной в ту пору будущей суперзвезды демократической журналистики Иришки Л. частенько оказывались те руки, которые потом назовут «когтистыми красно-коричневыми лапищами». До сих пор сожалею, что не мои – будущая перестройщица была беспутно красива, а супружескую верность полагала пережитком Средневековья…
Надо сказать, что я, не в пример интеллигентам, полностью был лишен патологического страха перед «всемогущим и всевидящим» КГБ. Не из храбрости, а по чисто техническим причинам: просто-напросто не умел эту контору бояться. У аравийского бедуина нет генетического страха перед крупным зверьем, которое там не водится, а таежный эвенк не умеет бояться песчаных бурь, о которых в жизни не слыхивал. Так и со мной: с интеллигенцией впервые столкнулся и плотно стал общаться в двадцать три года, а до того шесть лет после окончания школы жил и работал в насквозь аполитичном мире шоферов, почтальонов, грузчиков, слесарей и рабочих геологических партий. Они и КГБ существовали в разных измерениях, на моей памяти пересекавшихся лишь однажды (этот эпизод вошел в роман «Темнота в солнечный день»). Привычным злом в этом мире были исключительно милицейские патрули и вытрезвительские машины. Даже когда я в 1976 году смастерил большущий значок с портретом Хрущева (и фото, и подпись были вырезаны из старого энциклопедического словаря) и дня три бродил с ним по местам скопления народа, в этом не было ни тени диссидентства – просто-напросто прикол. В конце концов значок я выкинул в урну – ровным счетом никто на него не обращал ни малейшего внимания, а вездесущие агенты КГБ, надо понимать, бродили где-то в других местах…
Одним словом, когда сидевшие в кабинете были уже хороши, а заветных координат КЛФ я так и не узнал, на пьяный ум пришла простая до гениальности идея. Сгребши телефонный справочник, я быстро отыскал номер привратницкой КГБ и тут же его накрутил.
Трубка браво рявкнула:
– Дежурный прапорщик Такой-то!
– Вот что, прапоршщик, – сказал я вальяжно. – А дайте-ка мне телефончик отдела по наблюдению за общественными организациями и тому подобным прочим…
Те из журналистов, кто еще мог воспринимать окружающее, обратились в подобие соляных столпов и сбледнули с лица, забыв выпить налитое.
Честное слово, я до сих пор не знаю, был ли в КГБ отдел с таким или схожим названием. Но прапорщик Такой-то, полное впечатление, ничуть не удивившись, продиктовал мне аж четыре номера. Я их записал на поля лежавшей тут же газеты и принялся звонить, рассудив: хоть на дворе уже и девять вечера, но ведь поется же: «Служба дни и ночи»? Как учили нас книги и фильмы, настоящий чекист и в ночь-полночь обязан вдумчиво курить у окна, бдительно щуря усталые глаза.
Три номера не отозвались. Четвертый откликнулся. Беседа состоялась примерно такая:
– Это КГБ?
– Да, это КГБ.
– А это писатель Александр Бушков. Что значит – какой? Знать надо. КГБ вы или кто? В общем, у меня к вам дело, так что я завтра утречком и зайду. Комната у вас какая? Вот у вас лично?
На другом конце провода растерянно помолчали, потом сообщили номер комнаты и заверили, что завтра там обязательно будут. Я с чувством исполненного долга положил трубку, и тут-то только на меня накинулись враз протрезвевшие журналисты вкупе с молодым классиком красноярской фантастики Олегом К. На лицах у них был такой ужас, словно я был не я, а Фредди Крюгер. Газету с записанными на полях телефонами порвали в мелкие клочки и выкинули в урну (чтобы не оставлять им улик!), трясущимися руками мне кинули шубу и шапку, велели убираться восвояси и сами кинулись врассыпную. Кто-то мрачно уверял, что убегать бесполезно, ибо супераппаратура КГБ уже засекла и откуда звонили, и кто был в кабинете, так что ночью всех возьмут тепленькими. Кто-то кричал, что кэгэбэшники уже сюда едут с овчарками и кандалами. Я хлопал глазами, искренне не понимая, отчего такой переполох – я же не орал в трубку антисоветские лозунги и не призывал к свержению советской власти на манер этого… как его там, запамятовал, Солжункова, что ли…
Поутру Олег К., у которого я заночевал, был мрачен и даже, что для него вещь доселе небывалая, отказался похмеляться, настаивая, чтобы я немедленно отправился в КГБ сдаваться – коли уж имел глупость назваться настоящим именем.
– Тебя посодют, – убежденно говорил он. Подумав, убежденно добавлял: – И меня тоже, я рядом стоял…
В КГБ я прибыл, не опохмелившись и не проспавшись толком после вчерашнего, а потому ни черта и не боялся. Номер комнаты я запамятовал. Но подтянутый прапорщик, коего я, деликатно дыша в сторону, попросил позвать «какого-нибудь дежурного», весьма даже вежливо пригласил в приемную и стал названивать по внутреннему телефону.
