Попова Александровна - Пастырь добрый
— Эй, майстер инквизитор, это правда?
На громкий, настойчивый голос от противоположной стены Курт обернулся недовольно, пытаясь отыскать взглядом обратившегося к нему, отметив, что у стола перетаптываются с ноги на ногу нервозно, точно курьерские жеребцы, четверо студентов, по видимости, только вошедших; прочие переглядывались друг с другом, скашиваясь в его сторону с напряженным ожиданием, и понять, кто из них задал этот вопрос, было невозможно.
— Правда — что? — уточнил он, и один из сидящих за столом пояснил, хмуро кивнув в сторону двери трактирчика:
— Что Потрошитель опять порешил кого-то. Что сегодня труп нашли утром у собора. Верно это?
Курт отозвался не сразу; расположение духа, и без того не лучшее этим днем, стало и вовсе несносным. «Потрошитель», стало быть… Наравне с прочими неудачами Друденхауса в этом расследовании, это было едва ли не самым дурным знаком: когда преступник обретает свое имя среди тех, кто ожидает очередного его удара, среди целого города своих возможных жертв, их родни и друзей — он обретает и вторую жизнь, становится частью этого города, историей, легендой, теперь уже навсегда неотъемлемой. И уничтожить то, что претворяется из человека — в сказание, явление, как зной или ветер, будет вдвое, вчетверо сложнее…
— Откуда сведения? — спросил он, наконец, не ответив, и один из новоявившихся поднял руку, обращая его внимание к себе:
— У меня брат в магистратском патруле. Говорит, что сам тела не видел, но один из солдат рассказывал, что слышал, как…
— Ясно, — оборвал Курт недовольно, не сумев или, быть может, просто не желая уже сдержать раздражения. — Зараза, в этом городе хоть что-то возможно сохранить в тайне!
— Кое-что тайной является уж точно, майстер инквизитор: когда Потрошителя поймают.
— Это смешно, по-твоему? — холодно уточнил он, найдя смельчака взглядом; тот отвел глаза.
Принятый уже всеми факт того, что с частенько появляющимся здесь следователем можно держаться почти попросту, почти как со своим, не предполагал, однако же, откровенного панибратства, и садиться на шею своей терпимости Курт не дозволял. Отношению, что приходилось терпеть в «Кревинкеле», кроме необходимости, было оправданием и то, что иного общения его бывшие приятели не знали или оное уже позабыли, со студентов же приходилось спрашивать строже — как для того, чтобы не ронять достоинства и репутации Друденхауса, так и исходя из заботы о самих слушателях университета. Не приведи Господь кому из них, привыкши к общению без церемоний, увлечься и зарваться… Ввязаться в банальную драку майстер инквизитор попросту не мог себе позволить; покушение на инквизитора каралось строго и безжалостно, и он даже задумываться не желал над тем, как придется поступить в случае, если угроза ареста по подобному обвинению нависнет над кем-то из его университетских знакомцев.
— Так правда, значит? — уже чуть смирнее переспросил студент, и Курт, мгновение помедлив, кивнул, позволив себе на сей раз смягчить тон:
— Да. Сегодня нашли еще одно тело. Снова ребенок.
— Чей теперь?
— Мы не знаем.
— Неужто теперь неизвестный кто-то?
От того, какое неподдельное удивление прозвучало в этом голосе, Курт едва не скривился болезненно, исподволь переглянувшись с Бруно. «Я ведь говорил» — увидел он в глазах подопечного и отвернулся.
— Да, судя по платью, девочка из семьи простой — чтоб не выразиться крепче, — подтвердил он, пытаясь уяснить для самого себя, где пропустить грань между поиском возможного свидетельства и выдачей сведений, имеющих касательство к тайне следствия. — Кто ее родители — нам не известно; посему, кстати замечу, если кто слышал, что у кого-то пропала этой ночью дочь около двенадцати лет… Буду благодарен за помощь. И, слушайте, более я сказать не могу ничего — понимаете сами.
Кто-то из студентов неопределенно хмыкнул, и с полминуты царила тишина, нарушаемая невнятными бормотаниями; Курт тяжело вздохнул.
— Это означает, что разговор на эту тему завершен, — пояснил он с преувеличенной дружелюбностью в голосе, и тишина оборвалась, вновь заполнясь прежним тихим гомоном; тяжело вздохнув, он отвернулся к подопечному, но смотрел мимо, в потрескавшийся камень пола. — «Потрошитель»… — повторил Курт тихо. — Теперь и в Кельне тоже будет своя… как ты сказал там? «Байка»?.. Спустя лет пятьдесят Друденхаус станет выглядеть полным ничтожеством, а зарезанных будет с десяток.
— Уверен, что их ad verbum[55] не будет столько?
— Я ни в чем уже не уверен, — отозвался Курт уныло и встряхнул головой, точно отгоняя назойливую муху. — Ты вот что: покуда ты не сокрылся от наших грешных глаз за монастырскими стенами…
— Отвали.
— Вот теперь узнаю — это тот самый Бруно, — усмехнулся он, тут же став серьезным снова. — Расскажи-ка мне, что за история с Крысоловом. Керна здесь нет, придираться некому; рассказывай.
Подопечный передернул плечами, неопределенно махнув рукой:
— Байка, я ж сказал. К прочему, версий этой истории много, а я всех не знаю. Чтоб кратко — дело было так: Хамельн запрудили крысы. Чем этих тварей ни выводили — ничто не действовало, и тут один из горожан заявил, что изничтожит их за солидную плату. По другой версии — он явился в город в странной одежде, как уличный шут, а до тех пор никто его не видел и не знал… Не имею представления, какая из версий правдивее. К тому времени эта мерзость всех достала уж до такой степени, что весь город на такое предложение согласился тут же. Человек тот… то ли сделал, то ли уже имел… флейту, заиграв на которой, приманил всех до единой крыс к себе, после чего увел их к Везеру… это местная речка… и «вверг в пучину». Сам ли вошел в воду, а они за ним, им ли повелел туда сигануть — не знаю, но смысл ты понял. Ну, а когда все кончилось, магистрат велел ему идти со своими требованиями мзды куда подальше — хоть в ту же речку. Есть, впрочем, версия, что на него завел дело местный инквизитор…
— Я бы завел, — заметил Курт понимающе, и подопечный искривил губы в хмурой усмешке.
— Не сомневаюсь. Ну, тот по судам бегать не стал, доказывать что-то там… Он заиграл на флейте снова и ушел из города, а за ним ушли все дети. Одна версия — он увел их «в страну без печалей и горя»…
— Полагаю, как невинно убиенные, они именно туда и попали, — заметил Курт мрачно.
— Вторая — потопил их, как до этого крыс.
— А вот это ближе к истине. Дети… — повторил он чуть слышно, потирая гудящую голову и силясь осознать, отчего вновь поселилась над переносицей эта острая, рвущая боль — есть ли это следствие бессонной ночи и угощения, полученного в «Кревинкеле», или снова подспудно гложет нечто, что он должен видеть и понимать, но не может ни понять, ни увидеть. — Флейта. И идущие за нею дети… Есть свидетельства того, что это было? Что не просто россказни?
— Понятия не имею, — откликнулся Бруно, не задумываясь. — Никогда не интересовался. Еще с полгода назад на этот твой вопрос я б вовсе расхохотался тебе в лицо. По-твоему, есть связь? Все же — где Хамельн и где Кельн, если б и было хоть чуть в этом достоверности…
— Сейчас сказать не могу — сам не знаю. Может статься, прояснится что-то, когда наше… юное дарование закончит обход города.
Глава 10
Томас Штойперт вернулся в Друденхаус лишь к вечеру; поправ собственные выводы после зрелища, увиденного им у стен собора, он обошел город полностью — от одних ворот до других и от пустыря до старых кварталов (чего Курт не мог и помыслить, а посему предупредить приезжего эксперта о закрытости тех улиц ему в голову не пришло), откуда его вежливо, но непреклонно завернули прочь. Теперь он сидел в рабочей комнате следователей под их пристальными взглядами, обхватив обеими руками объемистую флягу Райзе, которую тот уже закаялся получить назад неопустошенной. Курт, на время отринув всю свою неприязнь к задаваке с особого курса, говорить старался спокойно и негромко (тем паче, что чрезмерно резкие и громкие звуки отдавались в голове дикой болью, с этого унылого утра так его и не покинувшей), поминутно ловя себя на том, что его начинает сносить на интонации, с какими обращался его подопечный к приходившему в Друденхаус мальчишке Мозеру.
Штойперта мелко лихорадило, и теперь все его невеликие годы были видимы явственнее, чем при первой встрече этой ночью — он и впрямь походил сейчас на мальчишку, который, забравшись на чердак, нежданно обнаружил там скопище всех демонов, каковые известны и не известны роду людскому. Как вывел Курт из выдавливаемых медленно, через силу, пояснений эксперта, исследование города ударило по его неокрепшим нервам не в пример сильнее зрелища, виденного утром. В первый раз ему стало плохо на главной площади Кельна, где гибель людей имела место относительно давно (миновало уже около трех месяцев), однако сила оставленного ею, как выразился Штойперт, следа возмещала срок давности с лихвой. У старых кварталов случился второй приступ дурноты, и тому факту, что пройти далее ему возможности не дали, выпускник особого курса академии святого Макария был отчасти даже рад. После город раскрывался своему исследователю послушно и изобильно, довершив столь насыщенный день последним ударом, когда тот, вернувшись в Друденхаус, имел неосторожность перед докладом о своих наблюдениях заглянуть в часовню за душевным отдохновением, где напряженность перешла в нервную трясучку: сразу за поворотом коридора коротенькая лестница вела в подвал с помещением допросной и камерами.
