Вадим Сухачевский - Конец ордена
На сидении, которое напротив, лежал кто-то прикрытый, как и усопшие король нищих и император помоек, грязной рогожей. Серебряков откинул ее дрожащей рукой и увидел, что это Наташа.
В ужасе он притронулся ладонью к ее щеке…
От сердца сразу отлегло. Нет, она была жива. Она просто спала.
— Побыстрее сесть не можешь, Серебряков? — грубо спросил парнишка. — Нечего разглядывать, садись давай, а то без меня всю капусту слопают.
Виктор Арнольдович уселся рядом с дремавшим "Ф". Перед тем, как парнишка захлопнул за ним дверцу, Серебряков отметил в его лице едва проступавшие свинячьи очертания. Тоже был любитель квашеной капустки. Подумал: "Когда-нибудь придет срок и он, повзрослевший, произнесет тоже: "Le roi est mort. Vive le roi!""
МАФУСАИЛ.
ПРЕРВАННЫЙ ПОЛЕТ
…ибо, когда я немощен, тогда силен.
2-е посл. коринфянам (12:10)После основательного трезвона Афанасий наконец открыл дверь, запертую на засов. Виктор Арнольдович отнес на руках в спальню спящую Наташу и уложил ее на кровать. "Ф", по дороге уже проснувшегося, попросил пройти в кабинет и там подождать его.
— Звиняйте, Вихтер Арнольдьевич, — пробасил Афанасий, — пийду прилягу: у башке трошки шумить.
Это было немудрено. Удивительно, что только "трошки" и что он вообще в силах был как-то передвигаться по квартире – от него густо несло смесью всех напитков, которыми недавно был богат серебряковский бар, а из кармана больничного халата торчала добытая им где-то и уже початая бутылка какого-то гадостного портвейна. Не дожидаясь ответа, Афанасий удалился в гостиную, и спустя минуту стены сотряс его богатырский храп.
Укрыв Наташу одеялом, Виктор Арнольдович перешел в кабинет.
"Ф" сидел в кресле и листал какую-то книгу. При виде Серебрякова он сказал:
— Я тут нечаянно обнаружил у себя в кармане письмо. Поскольку мне едва ли кто-нибудь станет писать ввиду моего как бы отсутствия в мире живых, то думаю – это вам. — И он протянул Серебрякову запечатанный конверт с изображением райского яблочка.
Виктор Арнольдович вскрыл конверт и прочел:
Дорогой Хризоил!
Как изволите видеть, из состязания, которое Вы мне навязали, я вышел победителем.
Поскольку Вы получили это письмо, то Вам уже известно, что по ходу дела мне пришлось устранить кое-кого. Как я знаю, это Ваши старинные недруги, так что уверен – на сей раз Вы не особенно огорчены. Их государства помоек и нищеты также едва ли пошатнутся от такой потери – эти государства непоколебимы, как сами помойки и нищета, их породившие.
Девушку вернул в целости и сохранности, а Вы, судя по всему, сомневались, что я сдержу свое слово. Что ж, за сомнения иногда приходится платить немалую цену, вот и вам они стоили весьма дорого – Вы потеряли троих своих людей. Поверьте, такова была необходимость. Впрочем, приношу Вам за то свои искренние сожаления.
Подведем, однако, summa summarum.[27] "Ф" наконец у Вас, и значит, миссию Ордена можно считать исчерпанной. По орденской иерархии магистр отныне Вы. Стало быть, Вам и решать, что предпринимать относительно "Ф" далее.
Боюсь, правда, что достижение цели в эту минуту не особенно радует Вас и вы испытываете в душе некоторую пустоту. Но тут уж, согласитесь, моей вины нет – свое дело я сделал добросовестно.
Уж не знаю, какими словами заключить это послание – "прощайте" или "до встречи".
Кстати, позаботьтесь снять с нашего дорогого "Ф" радиомаячок.
КОЛОБУИЛДочитав письмо, Серебряков удалился в комнату "Синей Бороды", принес оттуда небольшой прибор и направил его на внимательно за этим наблюдавшего деспозина. Глаза у него были печальны и умны, и еще в его глазах была какая-то такая глубина, что Серебряков, зная, кто перед ним, не решался в эту глубину долго смотреть.
Из прибора сразу раздался писк. Виктор Арнольдович быстро установил, что источник писка расположен где-то возле шеи. Извинившись, он вытащил из-под воротника у "Ф" прикрепленный там черный кружок и вышвырнул его в открытую форточку. По крайней мере, теперь было хотя бы отчасти ясно, как действовал Колобуил. Основное все-таки сделали Лука и Фома. Норы их царств имеются повсюду, через одну из таких нор они до "Ф" и добрались. Колобуил же просто-напросто двигался за ними, ориентируясь на сигналы маячка. Так ему удалось добраться до их тронной залы и там уже как-то умертвить обоих.
— Вы помните, как вас вели по подземелью? — спросил он деспозина.
— Да, — сказал тот. — Какие-то двое со странными лицами, а в душах у них, я это чувствовал, было столько зла, что его, наверно, хватило бы на все круги ада. Какое-то древнее, неистребимое зло…
— Такое же древнее и неистребимое, как нищета и помойки, — сказал Серебряков.
— Да, пожалуй… — согласился его собеседник.
— А потом?
Признаться, Виктор Арнольдович рассчитывал, что тот видел Колобуила, но деспозин сказал:
— Потом меня ввели в какую-то мрачную комнату, а дальше совсем ничего не помню – я так думаю, меня каким-то образом усыпили.
Да, все решения Колобуила были просты и действенны. Он просто-напросто запустил в тронную залу короля и императора сонный газ, а потом убил их обоих спящих. Объяснимо было и то, зачем оставил мешочек с камнями: чтобы новые владыки королевства и империи легко расстались с "товаром", добытым их усопшими предшественниками.
Хотя деспозин смотрел на Серебрякова доброжелательно, ему было несколько не по себе, словно груз всех совершенных им грехов вдруг придавил душу своей тяжестью.
— Кстати, — проговорил он, — по-моему, нам следовало бы познакомиться. Меня зовут Виктор. А вас я знаю очень давно, знаю даже кто вы такой, но никогда так и не знал, как вас по имени.
— Ах, — сказал тот, — имя – это шелуха, которая отпадает быстрее всего. Сейчас от него осталась всего одна буква, да и та, право, изобретена каким-то остроумцем гораздо позже моего появления на свет. Вас ведь тоже, насколько я понимаю, от рождения звали вовсе не Виктором – требуемая этим именем победоносность как-то в вас не видна.
Под его проницательным взглядом Виктор Арнольдович чувствовал себя беззащитным. Вся скорлупа таинственности, в которой он прожил последние тридцать лет, была для этого взгляда прозрачна, как стекло.
— Да, — признался он, — когда-то меня Федором звали, только давно было дело.
— Федор – Подарок Божий… — задумчиво произнес собеседник. — Это, пожалуй, когда-то вправду вам весьма подходило. Но сейчас тоже не особенно подходит. — Он улыбнулся грустно. — Не таким уж, по-моему, и желанным подарком были вы в последнее время для этого мира.
— То правда, — согласился Серебряков. — Но кто же я в та ком случае, если Подарком Божьим быть перестал, а в Викторы, в Победители не вышел?
— Просто я это к тому, — сказал седобородый деспозин, — что имя само по себе не значит ничего. Впрочем, для разговора оно, конечно, представляет определенное удобство. Коли угодно, можете меня называть… ну, к примеру, Мафусаил, почему бы, собственно, и нет? Ничуть не хуже, чем тот же Федор или Виктор.
— Оно, по-моему, вам по возрасту не особенно подходит, — попытался пошутить Серебряков. — Вам пока что, насколько я знаю, всего…
— Да, шестьдесят два, — кивнул тот. — Библейский же Мафусаил прожил девятьсот шестьдесят семь лет. Я, однако, имел в виду совсем не возраст. Тот Мафусаил когда-то передал свои знания Ламеху, а Ламех – небезызвестному вам Ною. Не случись этого – и воды потопа смыли бы с лица земли весь род людской… Вот и я живу в ожидании своего Ламеха – быть может, он когда-нибудь вправду явится.
— Но как вы его узнаете, своего Ламеха, если имена для вас пустой звук?
— Вы правы – конечно же, не по имени, — согласился Мафусаил (в мыслях Серебряков уже так его и называл). — Узнаю просто потому, что лишь он один сможет понять то, что я должен ему передать.
— И никому другому передать это нельзя?
— Это было бы то же самое, что показать книгу неграмотному, — ответил Мафусаил. — Такому единственная польза от нее – пустить на растопку печки… Знали бы вы, сколько сил я потратил, объясняя это тем, кто меня допрашивал! Как бы я передал, что такое, например, Aula Lucis,[28] тому, у кого в голове какая-то каша из марксизма и неизжитой веры в какие-то сказочные чудеса.
— Вроде молочных рек с кисельными берегами? — вспомнив слова Арнольда Ивановича, вставил Серебряков.
Мафусаил кивнул:
— Да, примерно. Уж проще глухому объяснить, как звучит музыка Моцарта.
— Но существуют вещи достаточно простые, — попытался возразить Виктор Арнольдович. — Тот же потоп, например. Это не один лишь Ламех в состоянии понять.
