Барбара Прайтлер - Бесследно пропавшие… Психотерапевтическая работа с родственниками пропавших без вести
Такие прозрачные отношения, как те, что устанавливаются между клиентом и психотерапевтом, могут создать стабильный, безопасный каркас для установления новых прочных отношений и вновь научить верить в то, что люди обычно не исчезают просто так, а появляются в нужное время и в нужном месте. Регулярность интервалов между сеансами психотерапии является фактором, усиливающим чувство защищенности.
Каждую среду молодой г-н Б. приходит на сеанс психотерапии. Он садится на стул и ждет, когда психотерапевт заговорит. На большинство вопросов он отвечает лишь кратко. «Мне не хочется говорить», – повторяет он время от времени. На вопрос, не стоит ли нам закончить психотерапию или сделать интервалы между сеансами подлиннее, он реагирует с тревогой. Нет, он хочет приходить каждую неделю. Он каждый раз с нетерпением ждет среды, потому что он вновь увидит терапевта. «Мне тогда не так грустно», – говорит он.
Перед тем, как прервать психотерапию по причине, скажем, отпуска или отъезда, всегда обсуждается страх клиента вновь потерять человека, ставшего близким. Родственникам пропавших без вести я всегда сообщаю, почему меня какое-то время не будет, а отправляясь в путешествие – и то, куда я еду. Иногда мы отмечаем пункт назначения на глобусе. Даже если меня нет здесь, рядом с ними, существует реальная точка на земле, где я нахожусь. По возможности я присылаю оттуда открытки, чтобы засвидетельствовать мое присутствие там.
После отсутствия психотерапевта в течение нескольких недель часто наблюдается такой интересный феномен: на первый после долгого перерыва сеанс приходят все клиенты, неделю спустя поступают множественные отказы. Мне это представляется восстановлением автономии в отношениях. Убедившись, что терапевт благополучно вернулся, клиенты демонстрируют, что они так же свободны и могут отказаться от сеанса.
В идеальном случае психотерапевтические отношения могут служить моделью стабильных и надежных отношений между людьми вообще, и такая модель может быть перенесена на другие отношения и партнерства.
6. Сопротивление по отношению к невыносимому
Г-жа К. пришла на пятый сеанс психотерапии и стала рассказывать о событиях, произошедших за последнюю неделю в ее австрийском «изгнании» и о своем отношении к ним. Только когда я спросила ее о родственниках, она заговорила о сыне, оставшемся на родине. Пять дней назад он исчез, и она опасается, что его похитила одна известная военная группировка, которая считается особенно жестокой, так как пытает и убивает своих заложников. Судьба многих похищенных навсегда остается неизвестной – они исчезают.
Пока я как психотерапевт обдумываю услышанное и поэтому молчу, г-жа К. вновь начинает рассказывать о своей ситуации с жильем, забрасывая меня просьбами помочь в этой социальной проблеме. Мои попытки вернуть разговор к пропавшему сыну г-жа К. демонстративно игнорирует и застревает на проблеме квартиры в Австрии, стране, предоставившей ей убежище.
Анализируя эту ситуацию, я осознаю, сколь охотно я последовала за г-жой К. обратно, к теме ее австрийских будней – я, призванная помогать людям, не знавшая этого молодого человека лично, не захотела столкнуться с полной беспомощностью перед исчезновением сына г-жи К. Я постаралась избежать собственного бессилия и невозможности помочь в этом вопросе. Неслучайно заменой этому стала тема, в которой мое вмешательство было бы очевидным образом возможно. Ведь в жилищном вопросе я могу всего лишь парой звонков ощутимо поддержать г-жу К. – ни я, ни клиентка здесь не бессильны, чего нельзя сказать в отношении исчезновения ее сына.
Этот пример иллюстрирует известный паттерн работы с родственниками пропавших без вести: беспомощность клиента очевидна, но и человек, оказывающий помощь, также бессилен. Никакая психотерапевтическая теория, никакие техники не могут сгладить эту ситуацию. Напряжение ослабевает скорее благодаря самим клиентам – они ищут другую тему, чтобы вырваться из ощущения бессилия. В этой форме, по всей видимости, и для г-жи К., и для психотерапевта заключалась единственная возможность вообще как-то справиться с ситуацией.
Иногда, кажется, достаточно, чтобы был человек, кому можно доверить страшное известие. И здесь важен анализ психотерапевтических отношений. Результатом моего анализа было решение всегда, в конце следующих сеансов сознательно спрашивать К. о пропавшем сыне, если сама она о нем не заговаривает. Чаще всего она ограничивалась кратким сообщением о том, что никакой информации о его местонахождении по-прежнему нет, иногда она говорит о нем чуть дольше.
Примерно через месяц дело доходит до более продолжительного разговора, в котором мать рассказывает о доброте юноши и о том, какую боль ей причинила разлука с ним. В конце сеанса мы говорим о том, что чувствует мать сейчас, после разговора о сыне. Она ощущает печаль, беспокойство, но и испытывает некоторое облегчение. Мы открываем окно и завершаем сеанс небольшим упражнением на дыхание.
Комната, в которой проходит терапия, является тем местом, где возможно как молчание, так и разговор о пропавших без следа близких. Психотерапевт или консультант предоставляют и для того, и для другого надежное пространство.
7. Психосоматика как символизация и форма связи с событиями
Г-жа Ю. уже на первом собеседовании рассказала о смерти двух своих старших детей и об исчезновении младшего сына. С тех пор она не в состоянии говорить об этом. Но на каждый сеанс она приходит с сильными болями: то у нее раскалывается голова, то ужасно болит спина, то проблемы c животом. И вообще, все тело – одна сплошная боль. Ее отчаянный поиск хорошего врача, который, наконец, поймет, что с ней, и даст правильное лекарство, остается безуспешным. Но визиты к врачам крайне важны: г-жа Ю. не остается без дела, все ее дни расписаны. Это помогает ей сосредоточиться на самой себе – здесь и сейчас, а не быть постоянно занятой своей скорбью по потерянным детям. Испытывая сильную боль, она солидаризуется со своим, возможно, страдающим, пропавшим сыном.
В этой ситуации сильной тоски и неизвестности психотерапия представляется ей лишь частью медицинского обслуживания клиентов. На этой стадии психотерапии она вынуждена отвергать любое упоминание о ее печали и страхе за детей. Несмотря на это психотерапия ей помогает – в конце каждого сеанса она благодарит за полученное облегчение. Важная роль психотерапии в том, что на сеансах клиент находит человека, который демонстрирует совместное с ним терпение, совместную выдержку и является свидетелем его тяжелых переживаний.
В контрпереносе я часто чувствую тяжесть личных переживаний и людских судеб вообще. Я замечаю, как сама облегченно вздыхаю, когда какой-то сеанс отменяется или сессия заканчивается. Но именно в этом, видимо, и заключается важность регулярности сеансов психотерапии: по крайней мере на какое-то время невыносимая ноша становится немного легче, поскольку есть кто-то, кто готов нести ее вместе с тобой.
Г-жа И. прошла медицинское обследование и лечение, но крайне недовольна результатом. У нее, как и прежде, сильные боли – видимо, врачи плохо ею занимались. Она рассержена и демонстрирует свое разочарование в ни к чему, по ее мнению, не пригодных врачах. Когда я осторожно говорю о том, что она может помочь себе сама и что она сама в значительной степени «виновата» в своей постоянной боли, она отрицает это, указав на то, что прежнее лечение приводило к значительно лучшим результатам. Позже речь заходит о семье. Г-жа И. рассказывает, что вторник был ужасным днем, так как в этот день исполнилось семь лет с момента исчезновения ее сестры. Г-жа И. приписывает себе вину за то, что ее сестра пропала. Моя клиентка считает, что она, как старшая, должна была нести ответственность за младших братьев и сестер.
Благодаря упоминанию годовщины исчезновения, психотерапевту становится ясен контекст, который до этого был непонятен. Усилившаяся боль связана с потерей контроля, страхом и чувством вины. Одновременно с этим боль кажется актом солидарности с пропавшим человеком.
Такая стратегия избегания скорби наблюдается и тогда, когда необходимо заблокировать сознание от слишком травматических случаев гибели, а также при исчезновении близких. Часто какие-то странные симптомы начинают мучить родственников исчезнувших, но все медицинские обследования не приносят результата. Ни один врач не может установить причину соматических проблем. Часто и психотерапевтический процесс в течение долгого времени не приводит к пониманию причин симптоматики.
Так, в случае с г-жой И. установить связь между острыми болями и исчезновением сестры удалось посредством не одного опроса со стороны психотерапевта. Боль, которая была в центре внимания на специальном сеансе, с этого момента больше не нуждалась в физической символизации, отныне ее можно было идентифицировать как скорбь по исчезнувшей сестре.
