В. Бирюк - Фанфики
Один из результатов: ростовщичество — постоянное занятие русской аристократии.
Мономах, придя в Киев княжить, наказывает ростовщиков. Все упомянутые — из высших чиновников. Сращивание власти и капитала — весьма экономически прибыльно. Правда, недолго — до очередного «мономаха».
Для противодействия такой боярской «беспросветной благотворительности», вот в это время, во второй трети 12 века, начинают создаваться купеческие гильдии. Сначала — как средства защиты своих членов от произвола, позже — как «неестественные монополии».
Цеховая система здесь пока ещё не жёстко формализована. Но процесс идёт: общины при церквях трансформируются в купеческие сотни. Народ же селится по профессиональному признаку: улица шорников, улица гончаров, Кузнецкий мост… территориально — церковный приход.
А сами церкви, особенно — паперти, используются как склады товаров. Это и в «Русской Правде» прописано.
У Рябиновской вотчины основной товар — полотно-паутинка. Для Западной Европы с развитыми цеховыми организациями — контрафакт и доказательство преступления. Там бы нам за попытку полотном торговать — просто морды бы набили. Здесь… мягче. Правда, и мы не наглеем: товар на торг не выносим, по прилавкам не раскладываем. Все сделки идут «в частном домовладении». На торжище и в купеческих домах — только разговоры.
Глава 232
Николаю «паутинка» в тему: он и прежде дорогими тканями торговал. А вот всё остальное… проблематично.
Николай был младшим партнёром в уважаемом купеческом доме. Разорился, стал закупом, приказчиком где-то в лесной глухомани. Формально — бестолочь, неудачник, «лузер». Серьёзный купец на него в полглаза смотрит:
— Ну и чего в ваших турлах хорошего может быть? Бобра, что ль поймал?
Но «паутинка» на местном рынке известна. Хотя прежде и не торговалась — приходила на княжий двор податью, да там почти вся и оставалась.
Опять же: закуп-то закуп, но Николай — главный приказчик. У столбового боярина, которому ещё и вотчину учетверили. Человек на такой должности управляет немалыми товарно-денежными потоками.
Так что положение у Николая нынче… разнообразное. Родня и прежние знакомцы из старших в торговых сотнях его гнобят:
— Николашка-то? Да, поди, опять какое-то барахло толкать будет.
Другие, порисковее да попроще, уже «господин Николай» величают.
Одни через губу цедят:
— Ну, по доброте моей душевной, возьму у тебя штуку полотна. Может, и продастся. Ясно — не за твою цену. Ты ж завсегда на голову больной был. Придёшь после Рождества — отдам твою дольку, коль наторгуется.
На «Святой Руси» купцы прекрасно различают кучу разных форм торгового партнёрства и возможные при этом коллизии. Включая, например, разницу между долевым участием и комиссионными, разную ответственность при банкротстве злонамеренном и непредумышленном…
Другие «добры молодцы» норовят влезть в долю:
— У меня-то! Мой кум родной! У торопецкого посадника — самый ближий истопник! Как на ночь хозяину шепнёт — так тот по утру и сделает. Давай вашу мазь колесную, и сделаем в Торопце, как в Елно. Только вдесятеро! А мне, слабосильному да малохольному за то — дольку малую. Четверть с продажи.
В общем — Николай весь на нервах. После сегодняшнего успеха с применением казначейши — отпустило немного. Чуть выпил — мало не целоваться лезет:
— Ваня! Светочь ты наш! Ты ж такое дело сделал! Теперя все мои недоброжелатели да злопыхатели… Вона они у меня где! Теперя ни одна гнида в городе не посмеет сказать, что Николка Бухарёныш — торга вести не умеет! Господи! Мне теперя прям солнце воссияло! А то… А теперь-то…
Почему «Бухарёныш» — не знаю. Прозвище у него тут такое. Знаю, что он когда-то ходил в Бухару, и что-то там приключилось.
Я прекрасно понимаю, что ему торговаться было очень тяжело. Товар и деньги мои. А гонор, об которые местные купцы ноги вытирали — его личный. Но вот же — терпел, уговаривал, улыбался. Даже когда в глаза хамили. Но цену держал. А теперь — всё.
— А теперь, Николай, торг, в смысле — продажа, закончились. Теперь ты будешь покупать. Товар пальцем ковырять да по-всякому хаять. Колёсную мазь мы в Елно скинули. Со взяткой, с посадником, но — продавили и цену взяли. Теперь от этой цены только вверх плясать будем. Здесь, в Смоленске, поговори осторожно с Бонятой-тысяцким. Акима припряги. Кто из друзей его прежних ныне в силе — потолкуй. Полотно-паутинку мы сегодня всё сбросили. Тоже с приключениями. С казначейшиными сиськами. Но, вроде, без последствий. Образцы наручников и ошейников мы с торга сняли — цены настоящей не дают. Спирт… сами пьём. Что у нас ещё осталось?
Не хочется снова… удивляться в сторону коллег-попаданцев, но вот: два главных моих товара, даже без наворотов с инновациями, удалось успешно продать только попеременно форсируя коррупцию и порнографию. А нормально… нормальные купцы годами на рынок пробиваются. Потому так и ценят здесь опыт купца и репутацию торгового дома.
— Сегодня ещё ведро скипидару купили. Купчина зашёл, ну, посмотреть на казначейшу. Я ему для разговору ведро-то… Ещё два осталось. Шкуры лосиные, пара лисьих, два десятка беличьих — уже ушли. Три горшка образцами были — побились. Ну, когда они тама… полотно на её… этих… люлях проверяли.
Да, фактически мы закончили торг. Традиционную продукцию лесной вотчины я продавать запретил. Мёд, воск, шкуры, рабы…
Продукты питания, материал для массовой простой одежды и обуви, для строительства и земледелия — самому нужны. И нужна ещё чёртова прорва всякого разного. Всё — в вотчину, всё — вкладывать. Николай уже прикидывает, как «сделанные из воздуха» серебрушки потратить на всякие полезные вещи.
И тут я ему насчёт хлеба. Он сразу винтом закрутился. И понёс… так это — по торговому. Как на торгу орут. Пришлось дрын свой показывать, да напоминать: кто здесь ху.
Остыл он чуток и начал громить мои умопостроения.
Я предполагал так: купить нынче, летом, на корню, две тысячи пудов хлеба. Подержать их до Нового Года, отвезти в Новгород и там продать. Пик цены будет, наверное, в конце февраля — начале марта. Купить здесь и сейчас можно дешевле векшицы за пуд, продать, если верить летописи — «осьмина по полугривне». В наших мерках осьмина — 1.75 пуда ржи.
Цена закупки — 10–13 гривен, цена продажи — 570. Ребятки! Да с такой нормой прибыли я и сам, даже и босиком в Новгород сбегаю!
Николай пыхтеть начал, слюнями брызгать. Потом понял, что я не придуриваюсь — реально не понимаю, начал рассказывать.
Хлеб — пыль. В такой сделке — его и не видать. Стоимость в хлебной торговле идёт не от хлеба. Как цена на пряности — «перец в один вес с золотом» — в Средние Века не зависит от размера плошки с рисом, которую съедает раб или крестьянин на Молуккских островах.
На две тысячи пудов нужно 400 больших мешков. Просто упаковка, но ещё столько же в цене. Но и это — мелочи. Под 400 больших мешков надо сотню возов. Грузоподъёмность русских саней считается в тонну. Но — это максимум. Реально, когда поход длинный, дороги… «святорусские», когда возчик везёт с собой и свои припасы, и корм для лошади — зимой травка не растёт… под полезный груз остаётся треть.
Цена возчику — ногата в день. Дистанция — 1000 вёрст.
Да знаю я, что по карте напрямки 417 километров! Но так только птицы небесные здесь летают. А по трассам даже в моё время — уже 600. А хлебный обоз…
Через верховья Днепра не пройти.
Я это по первой жизни знаю: в своё время там крупповские рельсы топором рубил. Советские так не рубились — железо другое. Вот мы и выискивали крупповские. Немцы в войну там узкоколейки строили — навезли.
Ещё помню глубоченные, в 15 метров, колодцы в деревнях. Их в войну набивали расстрелянными женщинами и детьми. И чёткую нелюбовь к финнам. Эти края — южная граница распространения финских карателей. Старики говорили: даже от эсэсовских зондеркоманд было легче отбиться, чем от финских егерей.
Хлебный обоз может пройти или на северо-запад, к Западной Двине, или на северо-восток. По левым притокам Верхнего Днепра выйти в Волжскую систему. Там, напротив Твери — устье Тиверцы — одни из трёх южных ворот «серигерского пути» — через Селигер и его реки к Ильменю и в Новгород.
Продолжительность: месяц — туда, месяц — обратно. Три сотни гривен отдать за извоз… А ещё надо нанять охрану, платить провозное, въездное, торговое… Прибыль получается… примерно в сотню-полторы. Если не будет… разных неожиданностей. Типа снежной бури, сильной оттепели, скрытой полыньи, лесного пожара, серьёзных разбойников, свихнувшегося владетеля, лошадиного или людского мора…
Что-то моё неуёмное желание нажиться на народном горе в форме летописного голода — обламывается об арифметику. А как же здесь хлебом торгуют? — А по воде. Когда бурлаки тянут барку основная статья расхода — транспортная — получается на порядок меньше. И цена на пуд хлеба подскакивает не в сорок-пятьдесят раз, а только вчетверо-впятеро.
