Сергей Шхиян - Боги не дремлют
До хозяина и окруживших его конников от дома было метров семьдесят. Дальность полета пули и убойную силу мушкетона я не знал. Вообще с таким оружием я столкнулся впервые, но по аналогу с ружьями этого времени, полагал, что пули до них должны долететь. А потому, тщательно прицелившись, выстрелил второй раз.
И опять выстрел оказался успешным, завалился в седле находившийся рядом с помещиком охранник, однако старик опять остался невредимым. Впрочем, сожалеть о неудаче времени у меня не осталось. Затрещала входная дверь, и тут же в три голоса отчаянно закричали женщины. Я бросил на пол разряженный мушкетон, схватил второй и кинулся в сени. И успел как раз вовремя. Сорванная с петель дверь упала внутрь, и там появились люди. Я выстрелил, что называется, от бедра, не целясь, просто в нужном направлении. Заряд был таким мощным, что мушкетон вырвала из рук отдача, и он отлетел куда-то назад. Я сразу же вытащил из-за пояса пистолет. Но стрелять оказалось не в кого. В дверном проеме больше никого не было.
Зал наполнился пороховым дымом. Отчаянно кричали женщины. Я бросился к окну. Увы, победой пока и не пахло. В сторону дома неслась вся кавалькада, а у нас отсталость всего два пистолетных заряда!
— Вниз, в подполье! — закричал я, бросаясь к открытому люку.
Послушалась меня одна Матильда. Нюшка со старухой голосили, и не сдвинулись с места.
— Спускайся, — крикнул я, — прикрою!
Как только француженка исчезла под полом, я бросился следом. В сенях уже кричали нападающие, но в залу пока не лезли, наверное, боялись нарваться на пули. Уже в последнюю секунда, мне пришла в голову спасительная мысль, захлопнуть за собой люк. Это давало нам, как минимум, несколько минут форы.
— Я лезу первым, ты за мной, — сказал я Матильде, поднимая с пола горящую свечу.
— А там есть мыши? — неожиданно, спросила она. — Говорят…
Слышать такое от решительной женщины было смешно, и в другое время я бы посмеялся.
— Какие еще мыши! — закричал я, становясь на четвереньки. — Лезь за мной и не отставай!
— Но я очень боюсь мышей! — жалобно сказала она. — Правда, боюсь!
— Ничего там нет, кроме сырости! Милая, быстрее, а то нас перестреляют! — умоляюще сказал я и пополз в неизвестность.
Первые метры тоннеля мне дались легко. Я двигался не коленях, держа в одной руке свечу. За мной тащилась сабля, кинжал с пистолетом втыкались в бока, но сгоряча, я не обращал внимания на неудобства. Сзади пыхтела и шуршала француженка. О мышах она больше не вспоминала.
Метров через пятнадцать, лаз оказался почти доверху засыпан обвалившейся землей. Пришлось ложиться на живот и ползти, елозя телом по мокрому грунту. Я перебрался через завал, но едва не загасил свечу. Преодолев препятствие, я остановился. Матильда медлила, и я ее поторопил:
— Лезь сюда, не бойся, здесь опять свободно.
Она не ответила, и я испугался, что с ней что-то случилось. Позвал, стараясь, чтобы голос звучал уверено:
— Не бойся, я тебе помогу.
— Знаешь что, давай лучше вернемся, — неожиданно попросила она. — Может как-нибудь обойдется…
Я едва не выругался, однако смог сдержаться и «убедительно» объяснил:
— Ничего не обойдется, нас просто убьют на месте. Давай быстрее, скоро начнется погоня!
Действительно, уже недалеко слышались голоса. Похоже, что люк открыли и в подполье спускались преследователи.
— Мне страшно и нечем дышать, — как-то обреченно, пожаловалась Матильда. — Все равно нам конец, лучше там, на воле, чем здесь в темноте, без воздуха…
Я поднял свечу, чтобы она увидела свет, и взмолился:
— Пожалуйста, ничего не бойся! Раз есть ход, он куда-нибудь выведет!
Она не ответила.
— Ну, где же ты, я тебя жду, — позвал я.
— Не могу! Я возвращаюсь! — сказала она и заплакала. — Пусть будет что будет!
— Милая, ну, пожалуйста, я тебе обещаю, мы выберемся, — торопливо заговорил я. — Потерпи, здесь совсем не страшно!
Она не ответила, и я услышал, что она уже рыдает.
— Эй, вы, лучше вылезайте, а то закопаем живыми! — закричал совсем близко чей-то резкий голос. — Сдохнете, как крысы!
— Все, я возвращаюсь, — отчаянно воскликнула Матильда. — Прости, я не могу, не могу! На меня давит!
Похоже, что от клаустрофобии у нее начиналась истерика. От ощущения собственного бессилия, я едва удержался, чтобы не послать все и всех далеко и надолго. С трудом сдержался от бессмысленной брани и оставался на месте, пока не понял, что Матильда вернулась. Было слышно, как радостно загалдели преследователи. Теперь, когда я остался один, и на меня начали давить осклизлые стены, низкий потолок из сгнивших досок, появилось чувство безнадежности.
— Прости! Спасайся! — услышал я последний крик Матильды.
Дальше оставаться на месте было глупо, и я, преодолевая свой страх, пополз дальше. Лаз уходил все дальше, и скоро стало трудно дышать. Свеча совсем зачахла, еле тлела, похоже, что здесь почти не было кислорода. Потом она мигнула и погасла. Наступила полная, непроницаемая, могильная темнота. Появилось чувство, что я погребен заживо. Я собрался, засунул огарок в карман и пополз дальше.
Теперь пришлось продвигаться наощупь. Если судить по времени и усталости, я уже одолел метров сто. Лаз здесь был в удовлетворительном состоянии, только еще один раз попалось место с осыпавшейся кровлей.
Я смертельно устал, тело покрылось потом, саднило руки и колени. Старался не отвлекаться и не паниковать, однако это не очень получалось. Пришлось заставить себя передвигать руками и ногами, не разрешая остановок и передышек.
Теперь главное было терпеть и помнить, что все когда-нибудь кончается.
Я все полз, и с головой начало происходить что-то непонятное, появилось ощущение легкости и как будто наркотического опьянения. Я даже подумал, что тут не так уж плохо. Потом мне захотелось лечь, расслабиться и подольше побыть в тишине и безопасности. Вдруг, я вспомнил, что замерзающие люди испытывают нечто подобное, им становится тепло и уютно, испугался, что сейчас умру и, преодолевая апатию и лень, заставил себя ползти дальше. Скоро на меня навалилась непреодолимая сонливость. Мне кажется, что какое-то время я даже спал стоя на четвереньках. Потом, вроде, проснулся, понял, где нахожусь, и подумал, что вот как все удачно сложилось и мне удалось хорошо отдохнуть.
Глава 14
Воздуха мне теперь хватало и удушье прошло. Я лежал, с наслаждением дыша полной грудью. На душе стало легко и спокойно. Однако что-то мешало, какая-то внутренняя тревога. Сначала я не понял, что именно меня беспокоит, потом удивился, что здесь, где никого не должно быть, я почему-то не один. Пожалуй, именно удивление помогло мне окончательно прийти в себя. Я почувствовал близкую опасность, затаил дыхание, и начал вслушиваться в недалекие человеческие голоса.
— Все равно он не долезет, — негромко сказал незнакомый мужской голос. — Чего нам здесь зря мокнуть!
Я подумал, что говорят, скорее всего, обо мне.
— Барин велел ждать, значит, будем ждать, — сказал еще кто-то. — Сам знаешь, что бывает за ослушание!
Я попытался понять, во сне это слышу или наяву. Для сна голоса были не совсем подходящие.
— Надо же, пять человек уложил, — опять заговорил первый голос. — Ваську жалко, мы с ним были как родные братья.
— Значит такая его судьба, — после долгого молчания сказал второй. — Эх, грехи наши тяжкие.
Я сообразил, что дополз-таки до конца подземного хода, но здесь меня ожидает засада. Судя по голосам, караульных было только двое, но позиции у нас были неравные. Пока я буду выбираться из лаза, они без труда успеют меня убить. Теперь, когда сознание частично прояснилось, я понимал, что мне нужно продолжать терпеть темноту и нельзя ничего предпринимать, нужно ждать или вечера или оплошности часовых.
В непромокаемой, теплой одежде лежать в подземном ходе можно было сколько угодно долго. О судьбе Матильды я старался не думать, хотя в глубине души надеялся, что с ней пока ничего не сделают. Во всяком случае, до того времени, пока не поймут, что случилось со мной.
— Хорошо бы сейчас француза поймать, — опять заговорил первый караульный, — говорят они все с золотой казной. Слышь, Илья, если бы ты горшок золота нашел, что стал делать?
— Уж, придумал бы, — ответил второй, — только где ж его найдешь!
— Не скажи, француз все Москву ограбил, поди, не то, что горшок, цельный котел золота можно отыскать. Моя бы воля, я сейчас к большой дороге подался. Вот где сейчас раздолье! Ты золото уважаешь?
— Мне и так хорошо без всякого золота, живу и ладно, — равнодушно ответил неведомый Илья.
— А я бы хотел богатым быть. Залег бы на печи, да ел с утра до вечера сладкие булки, и чтобы бабы мне пятки чесали!
Второй какое-то время обдумывал слова товарища, потом спросил:
